Игорь Бекетов : Сонечка Вагинова

Сонечка Вагинова

1 сентября. Школьная линейка. Десятиклассник, огромный как кондаковский шифоньер, прошелся взором по шпалере гладиолусов, из-за которых выглядывали лица первоклашек.

Он выискивал девочку-звонаря.

Наверное, он, как и я, был извращенцем.

Презрев симпатюль и очаровашек, он выбрал похожую на вагину Вагинову, вручил ей колокольчик и усадил на плечи.

С этой колокольни она впервые увидела меня, а я ее.

Мой импульс был молниеносным, как бросок ласки. Но отец схватил меня за ухо. Я бился в его руке как заяц, вспахивая сандалиями землю. Однако папа клешней потомственного грузчика держал цепко. Мудак! орал я. Гандон! Я еще не знал полное значение этих слов, но понадеялся на отцов ступор, в который он впадал ненадолго, когда моя мать встречала его вечером – агдамного – на пороге. Папа не затупил, не послал меня, как маму, нахуй, и не ослабил хватку, а скрутил ухо шибче, и двумя пальцами вдавил мои глаза ближе к ушам. От боли я обмяк, соображая, что все равно доберусь до Вагиновой. Пусть даже слепой и глухой.

Дома я дождался, когда папа уснет и встал у дивана с вилкой, намереваясь загасить папе шнифты и насстать ему в ухо (этакий расклешенный синдром Клавдия).

Подошла мать и спросила чего это я. Потом всмотрелась в изувеченного меня, взяла топор и встала рядом. Потом одумалась и утащила меня к глазнику и ушнику.

Я не ослеп и не оглох, но с тех пор ношу очки и оборачиваюсь правым ухом к собеседнику.

В тот день я признался маме в трех желаниях: вальнуть папу, жениться на Вагиновой и осыпать ее золотом.

Но вышла осечка.

Папа вечером хлопнул стакан агдама, ушел в ларек за добавкой и больше я его не видел.

Мама сказала, что жениться мне рано, но Вагинова, когда придет время, составит мне хорошую партию, потому что моя фамилия Хреноносов и у меня, действительно, не нос, а хер прирос.

И еще она сказала, что жен баловать золотом ни к чему. Жена может залосниться. Надо дарить духи дзинтарс и колготки.

Наутро я пошел в школу.

В классе под литерой "Г" народец подобрался бестолковый, страхолюдный и со странными фамилиями. Два десятка тупней-дурнышей, среди которых я и Вагиноваа оказались самыми развитыми и миловидными. Полагаю, наша классная Нелли Филипповна поместила меня и Вагинову за одну парту в переднем ряду именно поэтому, чтобы у нее на нас отдыхал глаз.

Первая наставница внешностью не уступала ученикам – с зачатками вырождения. Но это было вырождение породы: Юлий Гусман с усами и сиськами.

Очарованный на перекличке ее внешностью и дьяконовым басом: Анус Инга, Бухарь Слава, Вагинова Соня, Хреноносов Матвей, и т.д. до Яичко Таня, я принял Нелли Филипповну как родную. А она заметила мой восхищенный взгляд, и полюбила меня. И с пониманием отнеслась к моей тяге тянуться носом к лицу Сони Вагиновой. Залучив, время спустя, загнанную мной зареванную Соню в уголок, эта психолог-самородок утрясла проблему.

Через двенадцать лет, в комнате свиданий Н-ской ИТК №8, Соня – моя невеста – накормила меня дошираком со сгущенкой, а потом, глянув в свою гуашевую даль, припомнила давнее наставление Нелли Филипповны.

Потерпи, деточка, сказано было ей. Матвей к тебе привязан. Ну и что, что носом. Он тонкая натура. Он сегодня был единственным учеником в классе, который плакал, когда я читала “Серую шейку”. Плакал и материл лису. А это дорогого стоит. Думаю, в нем растет эстет. Или преступник. А скорее, два этих качества переплетутся, и будут усложнять ему жизнь. А ты ему уступи. Не криви личико. Со временем это влечение пройдет, сладок лишь запретный плод.

Так и случилось. Вагинова подставляла мне лицо, а я потихоньку пресыщался. К весне ее дары принимались мной из принципа. Потом мне удалили аденоиды, и с псевдо-петтингом было покончено.

Теперь я и Соня мирно сидели за партой плечо в плечо, и списывали наотмашь друг у друга задачки по арифметике, исправно получая тройки. Жизнь текла ровно, но в четвертом классе стряслась беда: я влюбился в Соню, а она об этом не догадывалась. Вечерами, подыскивая рифму к слову Соня, я бродил – маленький и преступный – вдоль сияющих витрин магазина Золото Сибири, пробуя стекло на прочность, и мечтал, что когда-нибудь не послушаюсь маму и осыплю мою голубку дождем из стихов и рыжья.

Так и случилось.