Вавилен Гламурский : Служили два товарища

Мы любили надраться до поросячьего визга,
воспринимая словно лайфхак
неизбежную,
перекатывающуюся,
бездонную
выспренность
намотанного
на облако стиха.


Купорос высоты отзеркаливал в лужи,
но асфальт отрицал все цвета, кроме серого, для воды,
светотени весны оставались необнаруженными
на нетронутой глади нейронно-святых картин.

И тогда я сказал, что пора разодрать завесу,
обнажить беспринципное небытие души,
намекнул – есть слова…
По другой же, из многих, версий
дал малярную кисть и потребовал строго:
- Пиши!

Из таинственных, мрачных, задиристых загогулин,
что по серому жиру внутричерепной коры путь ведут,
выплетались узоры, вплетаясь в миры, а хуле
им бы не выплетаться, когда под ногами ковры
из следов, что оставлены были до нас богами,
по которым ступать, что взлететь,
а взлетев - раствориться в хлам.

Так и двигался хаос по созданной мыслью гамме
слов и звуков, мазков на стене…

Прекратить играть в сочетание красок и слов
он не мог уже, и
создавая объекты из пыли и праха снов
наблюдая за тем, как луны бледный серп рыжеет –
улыбнулся, шагнул, словно в исповедь - за окно.

Да, взлетел он, ты понял), меня же оставил ниже,
чтобы почва и небо, как пара немых зеркал
отражали друг друга.

Чтоб слово – попало в нишу,
чтобы маска судьбы ожидала чудес мазка.