Владимир Владимиров : Зиночка, накорми ребят-шофёров

В восьмидесятые годы даже в элите столичной Москвы работники МИДа чувствовали себя людьми избранными, особенными. И все основания для того были. Особенно у тех, кто вернулся в Социалистическое Отечество из гнёзд капитализма. Которые они, исходя из учения научного коммунизма, должны были недолюбливать и умеренно презирать. В реальности же их распирало от гордости, что они были «там», куда остальные жители СССР могли заглянуть только через чёрно-белый телевизор под комментарии о том, какая нелёгкая доля выпала трудящимся Нью-Йорка, Парижа, Рима и так далее…
Свою исключительность мидовцы стремились подчёркивать в общении с работниками прочих госорганов, стремясь выделиться из их весьма серой массы отоваривающихся в обычных магазинах, и, вследствие скудности предложенных одежды и аксессуаров, не имеющих возможности одеться элегантно и стильно. Но мидовцы приписывали это отсутствию вкуса и узколобости соотечественников, а не невозможности отовариться в валютном магазине «Берёзка».
Надо сказать, не все сотрудники, работающие в советских посольствах за рубежом, были карьерными дипломатами. Должностей там было много, и спецы нужны были разные, их туда на время и делегировали. А потом они в свои родные конторы и возвращались. Но не совсем такими, как уходили. Мидовская печать избранности ложилась на их чело на многие годы. Тиран – Сталин знал это хорошо… «Мы отправляем за границу одного человека, а возвращается другой человек!» – предупреждал он.
Вернулся и в нашу контору такой «возвращенец» – иногда ведь и не возвращались из «капиталистического ада» советские, проверенные товарищи – засасывала сладкая жизнь. Но наш Володя Авакумов вернулся. После трёх лет работы на ответственной должности в посольстве СССР в США. До Вовиного отъезда я с ним вместе не работал, и не знаю, каким он был до вояжа в Штаты. Но вернулся он вполне нормальным мужиком, не задавался, не выпендривался, о заграничной жизни не вспоминал со вздохом, и выделялся только элегантной одеждой и купленными за валюту «Жигулями».
Но мидовский душок остался – видно, в глубоко внутри. Душа – это, конечно, личное дело. Но иногда она выглядывала наружу. В нашу серую и жёсткую реальность.
Однажды – было это солнечным майским днём, сказочное время, когда уже тепло, но ещё не жарко, отправились мы с ним по какому-то делу умеренной важности в Комитет Народного Контроля – организацию крайне серьёзную.
Располагалась она в комплексе зданий Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза на Старой Площади. И была глазами, ушами и карающей десницей руководящей и направляющей силы нашего государства. Чем-то вроде опричнины Ивана Грозного. Круче этой организации в СССР не было. Даже сам её хозяин и создатель – ЦК КПСС опасался её.
Парковаться на Старой площади даже в то время, когда машин было на порядок меньше в Москве, чем сейчас, было непросто. Работники ЦК КПСС отоваривались машинами хорошо и все парковки вокруг партийного штаба были плотно забиты их «Волгами» и «Жигулями».
Мы с Вовой поехали на троллейбусе. Был он пуст и залит солнечным светом. По случаю майского дня настроение было прекрасное, и мидовская душа Вовы рвалась наружу. И выход она нашла в уроке этикета в одежде.
– Володя! – начал он очень по-доброму. – Ну как вы здесь все ужасно одеваетесь!
Я был в сером гедееровском костюме, голубой рубашке, притом только что из прачечной, и сером в красную крапинку галстуке. Себя я считал весьма элегантным в таком одеянии, поэтому ответил Вове мягкой ироничной улыбкой.
Но мидовца она лишь поощрила к развитию темы.
– Вот смотри, – Вова внимательно оглядел мой гардероб. – У тебя галстук в крапинку, а носки в полоску! Ну, это же моветон! Так совершенно невозможно! Вот у меня – обрати внимание – галстук – в рубчик и носки тоже в рубчик. Рубашка светло-голубая, а пиджак синий, но не тёмный и не светлый, а строго под рубашку и галстук, – дальше Вова вдохновенно повествовал про искусство одеваться. – Вот мы – в какую бы организацию не пришли, нас сразу узнают – мидовцы! – с нескрываемой гордостью завершил он.
Как раз мы и подъехали. Выходим из троллейбуса. Для меня поездки в Комитет Народного Контроля по делам службы были привлекательны тем, что там была лучшая столовая Управления Делами Совета Министров СССР. И это – не личное моё мнение, а официальная оценка, удостоверенная огромным бордового бархата знаменем на стене с этой надписью, вышитой золотыми буквами.
Хотя заведение общепита в этой серьёзной организации называлось «Столовая», в реальности это был ресторан высокого класса. На входе администратор, шустрые улыбчивые официантки, белоснежные скатерти на столах на четыре персоны.
Зал был просторен, светел и никогда не был заполнен больше, чем наполовину. Официантка с улыбкой приносила меню. От одних названий блюд начиналось лёгкое приятное головокружение. И все эти чудесные заливные языки, расстегаи, котлеты по-киевски и другие блюда были приготовлены не из продуктов, томившихся и подгнивавших в закромах Моспищеторга, нет, они были из специальных хозяйств Управления Делами, где всё выращивалось очень экологично и без ядохимикатов. То, что сейчас называется экопродуктами.
И этим чудо не заканчивалось. Коммунизм, несмотря на данное партийным боссом Хрущёвым обещание к 1980 году построить его в СССР, построить не получилось. Но в руководящих партийных органах к нему приблизились. В меню стояли цены. Они были смехотворно низкими. Копеек за сорок можно было плотно пообедать блюд из пяти со сладким. В общем, мечта – чисто, любезно, вкусно, экологично и дёшево.
Поэтому я старался приезжать в Комитет Контроля в обеденное время. И обед был важнейшим мероприятием в этом деловом вояже.
В этот раз мы немного опаздывали. До закрытия чудесной столовой оставались считанные минуты. Поэтому я предложил Вове-мидовцу сначала пообедать, а потом вопросы решать. Дипломат не заставил себя уговаривать, согласился сразу. Тем более я ему по дороге про эту столовую рассказал, а мидовцы тоже не пищей духовной питаются. Мы решительно направились наверх, в славное заведение общепита.
Идти по длинным спартански обставленным и окрашенным серьёзной серой краской коридорам и холлам этого солиднейшего учреждения было интересно. Там по осанке и походке передвигающихся по этим пространствам чиновников читался весь табель о рангах советского учреждения высокого уровня.
Мелкие клерки походку имели деловито-суетливую, передвигались с изрядным наклоном верхней части туловища, взор их был направлен в пол и плечи держали поуже, как бы стремясь занимать возможно меньшую, в полном соответствии со скромным статусом, часть служебного пространства. Костюмы на них были не новые, но аккуратные.
Чиновные особи рангом выше ходили прямо и уверенно, расправив плечи, смотрели вокруг, чтобы не пропустить подобострастных поклонов младших чинов, на которые они отвечали сдержанным наклоном головы. Костюмы на них были более тёмные, и явно новее, чем у младших по рангу.
Но – если вдруг в коридор бесшумно открывалась дверь сановного кабинета, и из него выходил некто в новейшем чёрном костюме, крупный, с квадратными плечами и в солидных в массивной оправе очках, вся публика, снующая по коридорам мгновенно, как получившая невидимый импульс, преображалась. Мелкие проседали ещё ниже, и движения их становились ещё суетливее, а чиновники повыше становились меньше ростом, и стремились раскланяться с важной персоной с должной степенью подобострастия.
Важная персона проплывала по коридору, доброжелательно-снисходительно принимая оказанные знаки внимания и, как только она исчезала из поля зрения, жизнь в аквариуме мгновенно возвращалась к прежним отношениям. Рыбки продолжали прежнюю суетливо-спокойную жизнь.
В просторный великолепный зал столовой, которая располагалась на верхнем этаже этого заведения – в соответствии с важностью объекта, мы вошли прямо перед закрытием.
Опоздали? Или всё-таки повезёт? Двери в зал были гостеприимно распахнуты. Шансы на трапезу оставались. Возле знамени, справа от входа за столом сидит администратор-распорядитель – чрезвычайно импозантная дама лет сорока, статная и красивая, в высоком белом кокошнике. Увидев нас, она повернула лицо с очень доброжелательной и приветливой улыбкой.
Надежда есть, что покормят! Я обратился к ней, демонстрируя подобающее умеренное чувство вины:
– Добрый день, мы немного опоздали, но не могли бы вы нас накормить?
Дама улыбнулась ещё радушнее:
– Да, конечно! – произнесла она очень приятным сопрано, и обратилась к ближайшей официантке в зале.
– Зиночка, накорми ребят-шофёров!
На Вову-дипломата это подействовало как нокаутирующий удар. Его, мидовца, приняли за обычного шоферюгу служебной машины!
В этом солидном учреждении он – мидовец, тянул максимум на этот статус! Жестокий, хотя и совершенно неумышленный удар, вдребезги разбил его самооценку.
К нам лёгкой походкой подошла милая девушка Зиночка, чтобы проводить к столику, и мы двинулись за ней. Смех мне удалось сдержать, хотя и с огромным трудом, иначе это совсем добило бы дипломата-шофёра. И так у него глаза остекленели, и он шёл как зомби. Зиночка посадила нас за столик и принесла меню. Я принялся заказывать заманчиво звучавшие блюда, а мидовец глядел в меню как в пустоту, не замечая букв. Он лишь покачивал головой, повторяя автоматически: «И мне то же самое!». На большее сил не было. Ум его отказывался воспринимать реальность, сделавшуюся столь несправедливой. Жизнь нанесла удар ниже пояса.
Вова больше никогда не подчёркивал свою мидовскую исключительность, по крайней мере при мне. А в душе? Кто знает, может душа его мидовская стала проще? Для него же лучше. Недаром ведь говорят: «Будь проще, и люди к тебе потянутся!».