Гусар : Финансовый авантюрист ч22

Глава 22

Раннее московское утро встретило Михаила ледяным ветром и запахом выхлопных газов. После разговора с Витькой, запустившим маховик мести Славику, в душе царила странная смесь – холодная решимость и глухая пустота. Шантаж Громова, угроза Славика, тень Левина – все это сплелось в тугой, давящий клубок. Нужен был глоток воздуха. Не физического, а того, что напоминал бы ему, ради чего он ввязался в эту кабалу с Громовыми и теперь раздает удары во тьме.

Он открыл ноутбук. На экране – не финансовые отчеты и не документы для Кротова, а серия фотографий, присланных накануне вечером из Забайкалья. Стройка туркомплекса "Рай". Не просто туркомплекс. Его искупление. Память о бабушке Рае, о деде Назаре, о той простой, настоящей жизни, которая казалась теперь сном.

Фотографии дышали прогрессом, вопреки всему. Фундамент главного корпуса, сложенный из местного камня, уже вырисовывал контуры будущего приюта. Рядом – сруб первой бани, пахнущий свежей сосной даже через экран. Местные мужики, знакомые еще по прошлой поездке, плотничали; их сосредоточенные, обветренные лица излучали непривычную для Москвы искреннюю увлеченность.
На одной из фоток – Валентина Петровна, энергичная пенсионерка, возглавлявшая местный совет, с сияющими глазами указывала что-то архитектору. На другой – группа школьников что-то азартно красила на будущей детской площадке. Добровольцы. Слово, почти забытое в его мире.

Михаил перевел крупную сумму на счет фонда развития утром, сразу после разговора со Славиком. Часть денег от первого, еще "чистого" проекта с Громовым. Двести тысяч долларов. Это была инвестиция в будущее. В искупление. Он представил, как эти деньги превратятся в новые бревна для бани, в оборудование для мастерской по гончарному делу (идея Валентины Петровны – возродить старинный промысел), в саженцы для будущего яблоневого сада. Его сада. Его памяти.

Ощущение было странным – как будто он бросил спасательный круг не проекту, а самому себе. На миг душа освободилась от тяжести московской грязи. Он отправил короткое сообщение прорабу и Валентине Петровне: "Вижу прогресс. Горжусь вами. Деньги поступили. Стройте!" Ответ пришел почти мгновенно от Валентины Петровны: "Мишенька, родной! Спасибо! Как будто крылья выросли у всей деревни! Бабули плачут от счастья, говорят, Назар с Раей с неба глядят и радуются! Как мама? Крепись, сынок, мы тут за тебя молимся!" Слезы подступили к горлу. Эти простые слова "крепись, сынок" значили сейчас больше, чем все заверения Громова.

Но иллюзий не было. Москва звала обратно в свою паутину. В клинику. К матери.

Палата была залита холодным зимним светом. Надежда Парфенова сидела у окна, укутанная в теплый плед, и смотрела на голые ветки деревьев в больничном дворе. Лицо было бледным, глаза запавшими от первого сеанса химиотерапии, но в них светилась упрямая искорка жизни. Увидев сына, она слабо улыбнулась.

— Мишенька! Ты как? Небось, не ел с утра? — ее голос был тише обычного, но материнская забота сквозила в каждом слове.
Михаил присел рядом, взял ее прохладную ладонь в свои руки. Они стали такими хрупкими...
— Все в порядке, мамуль. Поел. А ты как? Как после вчерашнего? — Он старался, чтобы голос звучал спокойно и ободряюще.
— Тяжеловато, сынок, — призналась она, пожимая его руку. — Слабость, тошнит... Но врачи говорят – нормально. Организм борется. Главное – духом не падать. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Ты ведь тоже крепишься? Работа, проекты... Я знаю, ты взвалил на себя много. Только не забывай, сынок, главное – честно жить. Чтоб совесть чиста была. Тогда и болезнь любая отступит. — Ее взгляд был проницательным, будто чувствовал ту тяжесть, которую он носил в душе. "Чтоб совесть чиста была..." Нож в сердце, затупленный яростью, снова зашевелился.

Он помог ей лечь, поправил подушку, налил воды. Разговаривали о пустяках – о погоде, о новостях из деревни (Михаил показал фотографии, Надежда ахнула от радости: "Ой, баничка-то какая красавица! Как при деде!"), о вкусной овсянке, которую она сегодня осилила. Этот простой, тихий мирок больничной палаты был его тихой гаванью. Пока длился разговор, он почти мог забыть о Громах, Славике, следствии...

Они вышли в коридор, направляясь к кабинету врача за результатами промежуточных анализов. И тут Михаил увидел его. Пожилого мужчину, сидящего на скамейке у окна с мальчиком лет пяти. Мужчина держал на коленях потрепанную книжку с яркими картинками, но не читал. Он смотрел в одну точку, его лицо было серым от усталости и безысходности. Мальчик, бледный, с большими испуганными глазами, тихо капризничал, теребя рукав деда. Михаил узнал этого мужчину с первого взгляда. Петр Семенович Малышев. Один из его первых, самых доверчивых вкладчиков. Тот, кто вложил в "гарантированные инвестиции Андрея Сахарова" все свои сбережения – деньги от продажи гаража, копившиеся на операцию внуку. Михаил лично вел с ним переговоры, очаровывая простотой схемы и "железобетонными" процентами. Петр Семенович поверил. Как верили многие.

Теперь он сидел здесь, в онкологическом центре, с тем самым внуком. И по его мертвенному лицу, по испуганным глазам мальчика было ясно – денег на должное лечение не было. Украденные Михаилом, они были сейчас ой как нужны.

Воздух перехватило. Михаил остановился как вкопанный. Надежда, почувствовав его напряжение, вопросительно посмотрела на него.
— Миша? Что случилось?
— Ничего, мам, — прошептал он, отводя взгляд. — Просто... знакомое лицо. Идем.

Он прошел мимо, не поворачивая головы, чувствуя, как спину прожигает стыд. Голос Петра Семеновича, полный надежды, эхом отозвался в памяти: "Выручите, Андрей Николаевич! Внуку ведь надо помочь! Я вам все, что есть, отдам!" А он взял. Взял и сжег в топке своей амбиции.

В кабинете врача звучали обнадеживающие слова: "Реакция на терапию удовлетворительная", "показатели стабильные", "продолжаем в том же режиме". Михаил кивал, автоматически запоминая рекомендации. Но мысли были там, на скамейке в коридоре. С Петром Семеновичем. С его внуком. С украденной операцией.

Проводив мать обратно в палату и уложив ее отдыхать, Михаил нашел регистратуру. Сердце бешено колотилось. Он узнал фамилию мальчика – Артем Малышев. Диагноз – острый лимфобластный лейкоз. Требуется дорогостоящий препарат, не входящий в базовую квоту. Сумма за курс – космическая для пенсионера.

Михаил вышел в пустой коридор, достал "чистый" телефон. Его пальцы дрожали. Он нашел номер благотворительного фонда, помогающего детям с онкологией, с которым сотрудничала клиника. Голос девушки-оператора был вежливым и усталым.

— Алло, фонд "Детские сердца". Слушаю вас.
— Здравствуйте, — голос Михаила звучал хрипло. — Я хотел бы анонимно пожертвовать... внести целевой взнос. Для ребенка. Артема Малышева. Он здесь, в вашем партнерском центре. Диагноз ОЛЛ. На препарат... — он назвал имя лекарства, которое только что услышал от врача.
— Понимаю. Сумма?
Михаил назвал цифру. Достаточную, чтобы покрыть курс и часть реабилитации. Оператор на другом конце замолчала на секунду, пораженная.
— Это... это очень щедро! Мы оформим немедленно! Можете назвать имя для квитанции? Или...
— Анонимно, — резко прервал Михаил. — Просто помогите мальчику.
— Конечно! Спасибо вам огромное! От всего сердца! Это... это спасение для него!
Михаил положил трубку. Он прислонился к холодной стене. В глазах стояла влага. Это не было искуплением. Это была капля в море его вины. Но для маленького Артема, возможно, это был шанс. Его украденные деньги вернулись.

Возвращаясь к машине, он видел Петра Семеновича, выходившего из кабинета врача с сияющим, растерянным лицом. Он что-то взволнованно говорил по телефону, обнимая внука: "...Говорят, анонимный меценат! Нашел деньги! На весь курс! Артемка, слышишь? У тебя будет все хорошо!". Мальчик смотрел на деда с недоверчивой надеждой.

Михаил сел за руль, закрыл глаза. Горечь и стыд смешались с каким-то новым, острым чувством. Не очищения. Но... облегчения? Понимания, что даже в этой грязи можно сделать что-то не для себя. Ради матери. Ради деревни. Ради чужого больного ребенка. Проект "Рай" в Забайкалье и этот анонимный взнос – были его камнями преткновения на пути в бездну, островками света в океане грязи.

Он завел мотор. На телефон пришло сообщение от Кротова. Сухое, деловое: "Документы по ЖК получены. Есть вопросы. Встреча завтра в 10. Не опаздывайте. К."

Москва ждала. Тень Славика и Левина сгущалась. Игра с Громами была далека от завершения. Но теперь у Михаила внутри, рядом с холодной яростью и лезвием мести, теплился этот маленький, хрупкий огонек. Огонек "Рая". Он напоминал ему, кто он есть на самом деле. И за что стоит бороться. Даже если цена – тюрьма.