NIN : Мы с Тимуром — арматуры

У Демида не было друзей.
Во дворе его не били, но не звали. Он как будто был — но не участвовал. Как дерево рядом с турником.

Был один — Тимур.
Старше на год. Худой. Живот торчал, как у голодной собаки, а зубы…
Все — железные.
Не коронки. Полностью. Серые, как ключи от подвала. Вставлены намертво. Как будто родился с ними, как будто его мама съела чайник, пока была беременна.

Никто не знал почему.
Он и сам не говорил. Когда спрашивали — молчал или просто смотрел в сторону, как будто сейчас будет дождь.

Его обзывали.
— Консервный!
— Железка!
— Жеватель!
— Бензопила!

Тимуру было всё равно. Он приходил на площадку, садился на качели и начинал что-то грызть: палочку, крышку от банки, прут. Просто так.

Демиду он нравился.
Потому что был честный. Потому что ничего не хотел.
Он выносил ему конфеты — дешёвые, круглые, которые хрустят.
— Тебе можно? — спрашивал.
— Мне всё можно, — говорил Тимур и смешно клацал зубами.

Самое смешное было, когда Тимур считал до десяти.
Он не выговаривал "д", говорил "джь".
— Джин, жва, жри, жетыри, жпять...

Демид смеялся так, что задыхался.

Иногда они гуляли по стройке за школой.
Пели вместе песню, которую сами придумали:
— Мы с Тимуром — арматуры!
— Мы с Тимуром — арматуры!
— Мы с Тимуром — арматуры!

И Тимур в конце делал:
клац-клац-джжьжьжьжьжь — это он смеялся, цокая железом.

Однажды они пытались забраться на кран. Тимур полез первым.
— Держись, арматура! — крикнул Демид снизу.
— Я не держусь. Я ввинчиваюсь, — ответил Тимур и исчез наверху.

С тех пор он стал звать его болт, а себя гайка.

Однажды во дворе дети решили вызывать ведьму.
Так и сказали:
— Сегодня вечером в подвале будет ведьма.
— Настоящая?
— Настоящая. Только надо три раза попасть в круг.

Кто-то из старших нарисовал красный круг на полу в подвале. Не мелом — гранитом, раздробленным с кладбищенского памятника.
Откололи ночью. От «Геннадия».
Теперь называли этот порошок — прах Гены.
Говорили, если кинуть три крошки в круг, и все три попадут — она придёт.

Туда пошёл весь двор.
В подвале воняло пылью, горелым мясом и железом — это от старого щитка.
Света не было. Только телефоны. И дыхание.

Кидали по очереди.
У кого не попадало — смеялись.
Демид попал первый раз.
— У! — сказали. — Молчи, не сбей.
Второй раз.
Тимур рядом не стоял. Он молчал в углу и грыз провод от старой стиралки.
Третий раз — попал.

И в тот момент — из темноты, из самой глухой, как будто между батарей и пыльной трубы, раздалось:

— Мы с Тимуром…
…арматуры.

И тихий клац-клац. Как будто кто-то ел стекло.

Кто-то завизжал.
Кто-то выронил телефон.
Тимур вдруг перекусил провод.

Щиток взорвался искрами.
На миг в подвале стало дневно, как на плацу.
И сразу — тьма. Кто-то ударился. Кто-то плакал.
Все разбежались, как крысы, оставив вещи, телефоны, даже куртки.

На следующий день Тимура не было.
Говорили, он уехал.
То ли в другой двор, то ли в интернат, то ли «его забрали те».
Кто — никто не уточнял.

Демид не смеялся.
Он теперь молчал.
Он вышел один на площадку и тихо пробормотал:

— Мы с Тимуром... арматуры.

И показалось — за мусоркой щёлкнуло что-то. Или клацнуло. Или зевнуло.
Никто не знает.