Саша Порошок : Гардероб закрыт до лета

Август таял, как мороженное на солнце.

Для него это был сорок четвертый август, неизбежно подходящий к концу. Казалось, что уже пора привыкнуть к цикличности всего происходящего и наконец понять; что нет никакого устройства, способного остановить время или хотя бы замедлить; что он далеко не Док Браун, что он не схватиться за стрелку часов Биг Бена или, ладно, Спасской Башни, и не даст ей двигаться вперед.

Нет.
Он жил не в мире Роберта Земекиса.

И даже не в мире Нолана.

Мир вокруг был другим.
В этом мире время не просто «шло». В этом мире время летело, оставляя за собой расплывчатый след из прошедших дней, годов и событий, друг на друга похожих.

Скоро опять придется трогать эту холодную экокожу. Опять касаться мокрого и бездушного полиэстера. Напоминать каждому про бахилы. Выдавать номерки.

В гардеробе было 150 крючков. Правда 2 из них были поломаны, и отсутствовал номерок «88». Пришел какой-то парень, бритый на лысо и сказал, что потерял его. И ведь такое не в первый раз с этим номерком. Проклятый какое-то. Итого он мог принять от пациентов, больных и их сопровождающих 147 предметов верхней одежды. Если на тех будет петелька, конечно же.

Намного лучше было бы работать в гардеробе театра или концертного зала. Те же крючки, те же цифры, только от вещей пахнет иначе. И люди по-другому выглядят. А на лето и там, и там закрываются. Да только не так уж просто устроиться гардеробщиком в театр. Они за свое место умереть готовы: еле ноги передвигают, шубу поднять не могут, тащут за собой по полу, цифры на номерке с трудом разглядывают, а все не уходят на пенсию. Будь они прокляты! Да и много ли театров вокруг?

В прошлом году рябина под его окнами почти не плодоносила. Оттого и осень была сухая. Весь сентябрь пациенты проходили мимо даже не обратив на него внимание и лишь в октябре снова стали искать взглядом, здороваться, задавать вопросы, просить, а иногда даже требовать, принять их пальто без петельки.

В этом году ветки рябины провисали, тянулись к земле. Ягод много - значит и в сентябре будет много работы.

В детстве он ненавидел сентябрь ничуть не меньше: школа, уроки, контрольные, которые приходилось прогуливать, отсиживаясь в раздевалке, спрятавшись у дальней стены среди пальто и курток…

И вот, сначала один гардероб сменился другим.
Потом сменился крючок.
Сменилась петелька.
Сменился номерок, повешенный на большой палец ноги.

Время остановилось.
Он был не в мире Роберта Земекиса.
И даже не в мире Нолана.

И только сентябрь так и остался невыносимым.
Не любимым.
И так никогда и не наступившим.