ЛУНАЛУ : Шифулизмус . Tria Prima/Orbis IX

Хочу, чтобы ты разорвал горло и вдавил туда своё дыхание, чтоб кашель рвался твоим именем, а кровь плевала твой смех. Вбей силуэт в череп, расти внутри, войди целиком и растворись — как яд, как нож в мягкой плоти. Стану зрением, раной, проклятием; каждый вдох превратится в твой стон, каждый удар сердца — в твой удар.
Впейся в нутро, перемешай его с болью, преврати рот в свою пасть. Сделай сосудом, из которого пьёшь, гробом, где спишь, алтарём, на котором рвёшь жертву.
Держи за волосы, топи лицом в грязь, пока захлёбываюсь, и всё равно тянусь к тебе. Пусть в прах с тобой, чем в свет — с другим. Сотри в порошок, развей по подворотням, вдохни — сяду в лёгких, стану хрипом в тебе. Сожги, съешь, выплюнь и снова подними — играй бесконечно. Вся твоя. А ты — крест, палач, жизнь, смерть. Не придёшь — исторгнусь в небе и утоплю тебя в себе.
Рисую на груди твой знак, кладу ладони в липкий зияющий след, переверну — и снова делаю из себя алтарь. Вгрызаюсь зубами, отдаю всё: тело — чтобы резал, душу — чтобы топтал, имя — чтобы сжёг дотла. Ломаю свечи пальцами, давлю стекло босыми ногами, превращаю голос в заклинание: приди. Приди, мразь. Приди скорей.
Через боль, через крик шлю себя тебе, шлю свою бездну. Я — узница твоя, зверь твой, хаос твой, чёрный факел, горящий только твоим дыханием. Зову трижды — грехом, болью, властью. Нет вечной ночи. Нет ответа. Ни звука, ни шага. Но уже не остановить. Возношусь — не в небо, а в твою душу. Не случайно. Навсегда.
Кричу твоё имя до хрипоты, пока губы не рвутся. Бьюсь лбом о стену, пока лицо не заливает багровым. Это мой зов: встань, явись, поглоти. Возьму твой облик, запах, нутро, ненависть. Стану худшей тобой, чтобы мир боялся меня так, как жду тебя.
Выжгу глаза всякой твари, что глядит тобой. Вырву язык каждой шлюхи, что шепчет в тебя. Вспорю утробу каждой муке, которую ты берёшь. Я — эта тварь. Я — та шлюха. Я — твоя сука.
Услышь. Приношу себя: тело, душу, память. Всё отдаю за тебя. Пусть ноги горят, язык истлеет, сердце разорвётся — лишь бы ты явился.
Проклинаю твердь, плюю в лица идолам, ломаю кресты, глотаю раскалённые угли. Пальцы — в когти, язык — в нож. Распарываю живот, вшиваю твой след под кожу. Стану голодом, жаждой, мукой. Обернусь бурей, что срывает крыши, чумой, что косит города, морем, что топит корабли. В каждой волне звучит твоё имя. Разрываю тьму зубами, рушу мир лишь от того, что ты задержал дыхание.
Поднимусь из пропасти — не чтобы убить, а чтобы жить в тебе: как злоба, как страх, как привычка. Ты не вымоешь меня из глаз, не выдохнешь из тепла, не выкрикнешь из голоса. Сядешь за стол — я уже там. Заснёшь — и я войду в твои сны. Именем моим сорвутся чужие голоса. Дымом вольюсь в тебя, сгорая. Всё в тебе будет пахнуть мной. Твоё дитя придёт с моей меткой на щеке. Разорву небо и выверну солнце, затопчу звёзды и выложу твоё имя пеплом, лягу в него. Тихо. Чтобы ты ступал по мне босыми ногами, не зная, что я — уже под кожей. Я не исчезну. Я уже — тень в тебе. Глубже, чем память. Дольше, чем жизнь. Неумолимей, чем третье. Ведь было всё у нас. Всерьёз. Второго. Сентября.