Братья Ливер : Хейтер

То, что никогда не надоест, не утомит, не наскучит, не примелькается. Триумф. Очередная безоговорочная победа над серостью жизни, над чувствами по трафаретам, над чёрствостью сердец.
Эрнест Ленц знает это как никто. С помощью клавиш своего рояля он изящно подбирает чит-коды к душам и умам своих слушателей. Его знают в Химках и Париже. Эрнесту аплодируют магнаты, ломящиеся с шампанским к нему в гримёрку, и менеджеры по продажам, отдавшие за билет на его выступление месячную зарплату. Полные залы, блеск люстр и неизменный, безальтернативный триумф – что в «Альберт-Холле», что на благотворительном концерте в «Амурской областной филармонии». Эрнесту тридцать четыре, и, кажется, добрую половину прожитого им времени займут овации, гремевшие в его честь.
Ленц высекает из инструмента финальный аккорд, с достоинством поднявшись, раскланивается. Бронзовая муза под сводами зала рукоплещет вместе с магнатами и менеджерами. Можно пройти в гримёрку, вытереть пот со лба, сделать глоток коллекционного «Шато Тамань». Дальше – премиум-ужин в «Сопроновиче». И домой. В небольшой замок с панорамными окнами, террасой и винным погребом.
В гримёрную входит концертный директор Ленца, его головы не видно за охапкой букетов:
- Ну и понатащили вам веников, Эрнест Эдуардович!
Ленц рассеянно ворошит груду затейливо оформленных свёртков. Рядом – россыпь подарков от благодарной публики. Старательно выполненный, но похожий на карикатуру портрет Ленца. Фенечка с его инициалами. Надушенная записка. Изображение кровавого обезглавленного человечка. Плюшевый мишка. Галстук с… Стоп! Что?!
В самом деле: странный рисунок. Нарисованная красным раскоряченная фигурка и отдельно лежащая у её кривеньких ножек голова. На обратной стороне листа – напечатанный текст. Послание – как прилюдная пощёчина, как пинок под зад, как бадья помоев на голову. Эрнест читает и чувствует, что уши становятся багровыми:
«Тщеславный бездарный самозванец. Мелкий ремесленник. Напомаженная вертлявая мразь. У тебя началась чёрная полоса. Завязывай гадить людям в уши и исчезни. Сделай это сам, или я помогу тебе. Не думай, что это шутка».
Ощущение триумфа как будто растоптали подошвами грязных сапог. Эрнест тупо перечитывает зловонную анонимку, но никаких дополнительных смыслов в ней не появляется.
Ленц не первый год на сцене и обычно он не принимает разного рода эпистолярные инциденты слишком близко к сердцу. Ворох посланий от неизвестной женщины, объявлявшей, что он – отец троих её детей, и требовавшей алиментов. Пространное лихорадочное письмо от пианиста Зачатейского с угрозами не то застрелить Эрнеста, не то застрелиться самому. Тонны желчи в интернете. Подобные вещи давно не ранят и не пугают. А в этой анонимке какая-то злая магия слов – как будто сам лист бумаги источает смертельные ядовитые пары. Да ещё и это клеймо – «ремесленник». Для Ленца нет оскорбления страшнее.
Немедленно избавиться от этой дряни помогут пепельница и зажигалка. Тщательно продезинфицировать руки. И скорее в ресторан – смыть неприятность добрым вином.

- И ты совсем-совсем не догадываешься, кто это может быть? – спрашивает Вита, наморщив лоб. Её муж – извечный победитель. Она не привыкла видеть его растерянным. Озадаченным. Напуганным.
Эрнест вытягивает под кухонным столом ноги в войлочных тапках. В последнее время он даже в этих стенах чувствует себя не слишком уютно.
- Понятия не имею, золотце моё. Он, как ты видела, не подписывает свои гнойные шедевры.
Денис затягивается сигаретой, отхлёбывает кофе. Он, как всегда, спокоен и рассудителен. Ленц знает его таким ещё со школы. Денис – дипломированный следователь-криминалист. Жаль, сегодня его сфера - не войны с преступным миром, а возня с чужими разводами, долгами, разделами нажитого хлама. Повседневность практики юриста.
- Ну, ты ведь известный человек, звезда, - замечает Денис. - У тебя ж хреновы толпы завистников, недоброжелателей.
Резонно. Только завистники и недоброжелатели Эрнеста стоически варятся в своей зависти годами. Они слишком здравомыслящие. Слишком осторожные и трусливые, чтобы отравить этим ядовитым бульоном кого-то кроме самих себя. Всё, на что их хватает – это копеечные беззубые выпады, не страшнее подрисовывания усов на афишных плакатах. Вряд ли кто-то из этих тихушников, по крайней мере, из тех, кого Ленц знает лично, сподобился бы на такую основательную осаду.
Эрнест тянется к графину, наполняет рюмку и осушает её, не закусывая.
- В последнюю неделю он прямо вынес мне мозги. Я забанил его в «телеге», в «ватсапе». Но он засрал мне всю почту. Пишет с разных адресов, я уже не успеваю отправлять эту его хрень в спам. А сегодня я нашёл конверт прямо тут, в воротах. Этот тип знает, где я живу, он уже практически у меня, нахрен, дома.
Ленц нервно смеётся. Пытается потушить пожар тревоги ещё одной рюмкой, но тот разгорается ещё сильнее.
Денис в задумчивости кривит губы:
- И что там? Всё те же помои, бессмыслица?
- Да, оскорбления, обвинения. Какие-то неявные угрозы. Призывы к самоубийству.
Ленц несколько секунд морщится, как будто что-то застряло у него в горле. Потом, глухо откашлявшись, продолжает:
- Самое неприятное, что этот урод знает обо мне такое… Такое… Ну, в общем, то, чего мало кто знает. Например… Н-ну… Хотя, ладно. Какая разница? Мне бы только вычислить эту тварь. Только бы узнать, кто это.
- О Боже, ж… - Вита нервно наматывает прядь на палец. – Так, может, надо это… в полицию, а?
Денис скептически качает головой:
- Да-а? И чё, интересно, вы напишете в заявлении?
- А то, что маньяк суёт свой нос в личную Эрькину жизнь, – с горячностью заявляет Вита. - Этого мало?! То, что он ошивается где-то совсем рядом с нами… Постоянно угрожает… и…
Денис обрывает её на полуслове:
- Говорю вам как несостоявшийся следователь. Вашу заяву примут - и сразу же о ней забудут. Факта преступления нет. Всё. Точка. На анонимки ментам пофиг. Щас двадцать первый век, время интернета, весь мир – анонимы.
Вита подсаживается ближе, мягко кладёт ладонь на запястье мужа, улыбается как тяжелобольному:
- Слушай, Эри. А, может, ты просто придаёшь этому слишком много значения, а? Ну мало ли, завёлся какой-то полудурок. За каждым гением шляются толпы городских сумасшедших. Чё теперь, на каждого обращать внимание? Пройдёт обострение, и он тебя оставит в покое. Освободи голову. Сходи вон, болванов своих деревянных построгай, м?
В свободное время Ленц выпиливает фигуры из дерева. У него в сарае живут Голем, бородатый гном, Мэрилин Монро, Винни-Пух, Гитлер и множество других сказочных персонажей. Но сейчас голова занята другим.
- Ладно, - Эрнест встаёт. – Может, этот чёрт успокоится и сам.
Ленц порывисто выплёскивает остатки водки из графина себе в рюмку, но та переливается через край и тёмным пятном расползается по скатерти.

Эрнест выходит из здания бассейна, в который заглядывает поплавать по вечерам. Поёживается от холодного дыхания сумерек и быстро шагает через парковку к своему BMW G30. На ходу глядит по сторонам – теперь это уже привычка. Время позднее. Сегодня здесь на удивление безлюдно и неуютно – видимо, из-за погоды. Ветер с завываниями мотает над парковкой полиэтиленовую рвань.
Не дойдя до автомобиля, Эрнест столбенеет, парализованный увиденным. Изо рта рвётся приглушённая ругань. На капоте его машины лежит голова. Ленц лихорадочной рысью приближается к машине, обегает её вокруг, заглядывает под кузов. Убедившись, что никого вокруг нет, наконец оборачивается к своей дикой находке.
Никакая не голова. Манекен. Мёртвое пластиковое лицо расцвечивают красные потёки, в полутьме Эрнесту мерещится окоченелая издевательская ухмылка. Вытаращив глаза и зайдясь рыком бешеной гориллы, Ленц хватает голову и ударом ноги отправляет её в пыль.

Напротив Ленца крупная – как с точки зрения административного веса, так и в плане массы тела – фигура в полицейской форме с погонами полковника. Фигура трёт лоб, шевелит усами и, рассеянно скользя взглядом по вороху бумаг на столе, говорит:
- Да я вас, скажем так, понимаю. Неприятно, надоедает, и всё такое. Конечно, мы попробуем его, скажем так, найти. Тем более, вы от уважаемого Мухтара Мирзоевича. Но вот вам совет по моему опыту – просто перестаньте вы обращать на всю эту ерунду внимание.
- Чё, так просто? – Эрнест сардонически усмехается. Под его глазами зеленовато-синие печати бессонницы. – Я бы с радостью, но… Может, вам это покажется странным: когда неизвестно кто переходит к конкретным угрозам отрезать тебе голову, на это как-то уже трудно не обращать внимания, нет?
Фигура в погонах обстоятельно чешет в ухе тупой стороной карандаша:
- По моему опыту, я уверен, что вся эта история яйца выеденного не стоит. Никто вам ничего отрезать, скажем так, не будет. Забавляется кто-то, да и всё.
Эрнест прищуривается, двигает челюстью:
- А если завтра он в виде забавы тюкнет меня из-за угла топором по шее? Вы что, начнёте что-то делать только когда будет труп? Без этого никак?
Собеседник выразительно смотрит на часы, будто вспомнив, что его ждёт масса дел.
- Да говорю же вам, мы займёмся этим. Скажем так, что в наших силах… Привлечь мы за это можем. Если найдём. А у меня некомплект личного состава – трицшесть процентов. Тут серьёзными делами заниматься некому – оппозицию на митингах вязать там, рапортА писать. А теперь мы ещё должны вашего анонимщика разыскивать. Скажем так.
Эрнест выходит из кабинета, уголки его рта опущены как у печального смайла. На обратном пути он тормозит у магазина «Снайпер», откуда выходит с электрошокером, аэрозольным пистолетом и грозного вида стальным хищником семейства Кершоу.

После наступления темноты некто с бензопилой в руке проскальзывает во двор вместе со стылыми сквозняками ночи. Чужой тихонько приближается к дому и заглядывает в окно – за стеклом черно и тихо. После этого тёмный силуэт подходит к двери. Блеск связки ключей в свете лампы над крыльцом. Короткое звяканье. Некто распахивает дверь и врывается в дом, бензопила кромсает сонную полуночную тишину остервенелым рёвом. Эрнест выскакивает из спальни. Нелепый и беззащитный, в дурацкой пижаме со слониками он несётся навстречу грохочущей смерти. Вывернув из-за угла коридора, Ленц почти сталкивается с тем, что вторглось на его территорию. И вскрикивает – куда сильнее бензопилы его пугает лицо пришедшего. Он знает это лицо. Теперь ему всё понятно. Но Эрнест дорого продаст свою жизнь. Огромный мясницкий нож противоестественным образом умещается в кармане пижамы. Эрнест выхватывает его. И просыпается.

Вернувшись вечером, Ленц запирает за собой калитку и оглядывает двор. Опять эта привычка озираться – надоевшая, унизительная, но необходимая. Один взгляд – и в мозгу срабатывают все индикаторы опасности, заставляя подготовиться к бою или бегству. Ленц смотрит на сарай, где живут его деревянные, зачатые ножом-косяком и стамеской отпрыски. Дверь сарая приоткрыта, хотя Эрнест всегда запирает все замки.
Ленц выуживает из барсетки пистолет, заряженный пятью аэрозольными баллончиками. Крадучись, продвигается к двери. В сарае темно, Эрнест наощупь щёлкает выключателем и видит страшные последствия бойни. Его деревянные детища зверски убиты, превращены в бесформенные пеньки с культяпками ставших ненужными конечностей. Головы валяются на ковре из опилок точно опавшие яблоки.
Вытаращив глаза, Эрнест тяжело и шумно дышит. Затем с воплем ярости и бессилия отшвыривает своё пластиковое оружие в угол.

Грузным, медленным шагом Ленц входит в дом. Знакомые предметы, стены, даже запахи – всё кажется враждебным, агрессивным, опасным. Как можно было не замечать этого раньше?!
Эрнест поднимается на второй этаж, входит к себе в комнату. Его волосы всклокочены, по щекам стекают струйки пота. Не садясь, Ленц включает ноутбук, щелкает мышью. Сблёвывает забористой руганью от увиденного на экране. И выходит, направляясь к лестнице.
Вита гремит сковородками в кухне – странно, она редко готовит сама. Жена хлопочет у стола спиной к двери, но замечает его приближение.
- Эрька, привет. А я отпустила Машу, решила сама сделать тебе сюрпри-и-из.
В жаровне на плите беснуется, норовя сбежать, неприглядная комковатая масса. Пахнет как в дрянной столовой.
- Ты чё молчишь? – не поворачиваясь, интересуется Вита. – Привет, говорю.
Ленц подходит к жене вплотную. Его чуть пошатывает.
- Ну, привет.
Он хватает Виту за затылок и резким движением надавливает, впечатывая жену лицом в стол.
Вита поворачивается к нему, хватая ртом воздух. Из её носа потоком хлещет кровь, заливая подбородок, оставляя отметины на блузке. В бесцветных рыбьих глазах - испуг. Наконец, Вита заходится рыданиями. Сквозь плач и всхлипывания с трудом удаётся различить:
- З-зачем… Зачем ты?
Эрнест кривит лицо в улыбке-оскале. На глазах пелена, как у пьяного, в уголках рта - слюни.
- Вот и я хочу тебя спросить: зачем? Зачем ты, сука, это делаешь?
- Делаю… Делаю что? – Вита продолжает изображать непонимание, никак не прекратит ломать свою дешёвую комедию. – Тебе что, не нравится, как я готовлю?!
Ленц щёлкает костяшками пальцев так недвусмысленно, что Вита, съёжившись, закрывает голову руками.
- Ха, готовишь! Я спрашиваю, зачем ты развела всю эту бодягу с анонимками, с отрубленными головами, а? Зачем тебе надо, чтобы я сдох, ты? В глаза! В глаза мне смотреть, тварь! Отвечай!
Вита смотрит на мужа так, как будто перед ней разверзнутая крокодилья пасть.
- Но это не я! Не я! Не я! – верещит она, размазывая кровь и сопли по щекам.
- А кто?! Кто?! Кто?! – в глазах Эрнеста полыхают ядовитые пожары. – Кто ещё мог попасть сюда? Кто мог отключить камеру у дома? Кто мог открыть сарай, чтобы расхреначить фигуры? Кто, блять, знает, что я зажал денег матери на операцию и уехал в тур по Америке, когда мать умирала? Не ты?! Не ты, сука, да?!
Виту трясёт так, что слышно, как клацают зубы. Ленц с удовольствием выбил бы их, но не хочет потом объясняться с правосудием. Опять поток неубедительного и ничем не подкреплённого отрицания. Нытьё о том, что она не знает, кто мог распилить фигуры – её самой целый день не было дома. Ничего неожиданного. Пора заканчивать этот цирк. Лицо Эрнеста перекашивает страшная ухмылка.
- Да, я понимаю, в чём дело. Хорошо понимаю. Ты ведь нашла себе какого-нибудь мармеладного слащавого пихаря, да? И теперь вам для полного счастья нужна всего одна мелочь – чтобы я исчез, провалился, сдох. Да ещё и оставил всё, что нужно для красивой жизни. Конечно, дорогуша, отличный бизнес-план! Только ничего тебе не обломится, дрянь. Вовремя я расщёлкал твою игру, ничё не скажешь.
Наконец она прекращает мямлить, оправдываясь. Только жалобно поскуливает как собачонка, которую отходили тапком за кражу колбасы со стола.
- Теперь уматывай отсюда, - Ленц пафосным жестом напоминает бывшей жене, в каком направлении находится выход. – Живо! Все формальности уладим в ближайшее время, прям вот завтра. А щас катись!
Ещё живописнее разукрасить морду мерзавки Ленц не может. А вот влепить на прощание лихую, звонкую пощёчину – его законное право.

В кабинете – герметичный, дистиллированный покой. Фреоновая прохлада кондиционера, степенность рыбок в аквариуме, глиняная пиала с шу пуэром на чабаньке.
- А как вы думаете: не может ваша тревога уходить своими корнями далеко в прошлое? – приглушённо улыбаясь, спрашивает человек в очках. Мог бы и не улыбаться – ничего весёлого не происходит, но психотерапевт должен излучать оптимизм и доброжелательность. – Попробуйте вспомнить, не было ли в вашем детстве каких-то моментов, эпизодов, когда в вас могло зародиться то состояние, которое активировалось сейчас?
Эрнест полулежит в кресле-кушетке. Придётся ворошить в памяти то, чего вспоминать совершенно не хочется.
- Вы знаете… Может, мужчине должно быть неловко в этом сознаваться, но… В общем, я боялся своих одноклассников. Не знаю, почему, но у большинства из них я вызывал странную, немотивированную агрессию. У меня был всего один друг – парень, который не считал общение со мной чем-то стыдным. Наверное, в благодарность я не перестал дружить с ним и потом, когда прославился и разбогател. А остальные одноклассники… Даже самые никудышные норовили меня зацепить, унизить, обидеть. Бывало, что и били. Конечно, у меня тогда было много комплексов.
- И какую стратегию противостояния этой агрессии вы выбрали? – человек в очках продолжает мятно улыбаться. Похоже на профессиональную деформацию мышц лица, которое он уже физически не может удерживать от расползания в постно-умильную гримасу.
- Я убегал, - отвечает Ленц. – Иногда с Денисом… ну, с другом… но чаще – один. Убегал в самые удивительные места, где они не могли меня найти. Это были всякие заброшки, болота, кладбища, промзоны.
Чёрт, как давно это было. И как сильно он с тех пор изменился.
Мятный очкарик улыбается, вертит в пальцах маркер. Ленц кусает губу, морщится:
- Причём, было и кое-что пострашнее этих злобных гадёнышей. Было и есть, кхм… Меня как будто прокляли. С самого детства я чувствую какую-то силу, которая ненавидит меня. Видимо, есть, за что. Да, действительно: я слабый, циничный, подлый. Я могу подставить кого угодно, если это будет в моих интересах и сойдёт мне с рук. Конечно, обо всём этом никто не должен знать, вы, наверное, первый, кому я это выкладываю. На людях я стараюсь выглядеть приятным парнем и, может, мне это удаётся. Но эта сила… она мешает мне и пытается меня уничтожить. И когда-нибудь у неё это получится.

Засыпание превращается в тяжёлый труд. Награда за него – череда кошмаров, перетекающих один в другой. Тёмное, бесформенное нечто, с грохотом несущееся за Эрнестом по неосвещённому коридору. Чьи-то липкие проворные пальцы. Ожившие зрачки деревянного Гитлера.
Обычно сон приходит далеко за полночь – до этого мысли ворочаются и сплетаются в клубок как змеи. Так и сегодня. Ленц страдает под одеялом, перекручивая в фарш воспоминания о вечернем проваленном концерте. Теперь его трясёт перед аудиторией как сопливого школьника, сам инструмент – чёрный, торжественный и мрачный как надгробие – вызывает страх. Ленц пропускает ноты, начинает играть слишком осторожно и чувствует, как из его пальцев уходит музыка. Что ещё неприятнее, вместе с ней уходят и слушатели, сегодня – он заметил – часть публики покинула зал задолго до конца выступления.
Два часа подсчёта овец и таблетка снотворного наконец конвертируются в тревожный, пунктирный сон. И почти сразу что-то вышвыривает Эрнеста обратно в реальность. Неясные, придушенные шорохи на краю порога слышимости. Приснилось?
В ту же секунду Эрнест отчётливо слышит снизу хорошо знакомые звуки. Кто-то отпирает входную дверь. Отпирает спокойно, уверенно, не стараясь избежать шума.
- Вита? – голос Ленца дрожит. После изгнания супруги все замки заменены, и ключей он никому не выдавал. Даже прежняя экономка рассчитана: обилие полномочий, доскональное знание внутреннего уклада дома и слишком большие возможности для того, чтобы отщипывать куски частной жизни Ленца. Ещё один кандидат на роль главного подозреваемого.
Внизу шелестят шаги того, что проникло в дом. Неторопливые, хозяйские шаги. Судя по перемещению звуков, оно ходит по комнатам, что-то или кого-то разыскивая.
По лбу Эрнеста стекают крупные капли, сердце молотит как ушедший в разнос дизельный двигатель. Он вскакивает с кровати, кидается к недавно установленной кнопке тревожной сигнализации. Несколько вооружённых амбалов в камуфляже ворвутся сюда через десять-пятнадцать минут. Главное, чтобы он к тому времени был ещё жив.
Ленц возит ладонью по стене, щёлкает выключателем. Вхолостую – в комнате как будто становится ещё темнее. Абсолютная, неестественно-глухая темень и за окном. Ни огонёчка, ни единого признака того, что рядом есть люди, которых можно позвать на помощь.
Ленц подскакивает к тумбочке, распахивает дверцу, пытаясь наощупь отыскать то, что может спасти ему жизнь. Пальцы тонут в ворохе бумажек и мелкого сыпучего хлама. Шокера на обычном месте нет – видимо, оставил в барсетке. Зато нож здесь. Эрнест щёлкает по шпеньку, и клинок выскакивает на волю. Нож неудобный, непривычный, чужой. Не сравнить с любимым резаком, которым Эрнест кромсает древесину.
Снизу долетает отрывистый скрип. Ленц ни с чем не спутает этот звук – так нижняя ступенька лестницы кряхтит под тяжестью ступившей на неё ноги. Сам не зная, зачем, в детской надежде на помощь кого-то более сильного, Эрнест хватает телефон, отыскивает в мессенджере аватарку с физиономией Дениса. Дрожащими пальцами набирает: «МНЕ ПРИШЛИ ОТРЕЗАТЬ ГОЛОВУ». После чего отправляет сообщение в сеть как последнюю сигнальную ракету.
То, что явилось к нему, неотвратимо поднимается по лестнице, к расположенным наверху комнатам. У Эрнеста подкашиваются ноги, начинает мерзко тянуть в животе. Задыхаясь, он подволакивает себя к двери.
Оно здесь, совсем рядом. Эрнест, чего с ним никогда не бывало, даже чувствует ауру вторгнувшегося – как ворвавшиеся в эфир помехи, как фальшивую ноту.
Горячечный пот заливает глаза. Ленц поднимает трясущуюся руку с зажатой в ней рукоятью ножа.
Пришедший резко открывает дверь, и в памяти Эрнеста молнией сверкает недавно приснившийся кошмар, симфония для бензопилы. Он видит перед собой то самое лицо, переполняющий его ужас выплёскивается диким, отчаянным криком. В гортани вспыхивает пожар, и всё тонет в болезненно-ярком, обжигающем глаза свете.

Боль понемногу ослабляет хватку, но окончательно отпустит ещё не скоро. Эрнест медленно и неуверенно оживает. Горло стягивает мазевая повязка, и до сих пор нельзя говорить. Зато Ленц уже избавлен от пыточной трахеостомической трубки и наконец выдворен из отделения интенсивной терапии в обычную палату.
По примерным прикидкам он здесь около двух недель. Самое страшное – первые дни после операции. Бесконечные часы лежания на спине, питание через зонд и абсолютное, удушающее неведение. Единственная забава – созерцание орнамента рассохшейся штукатурки на потолке. Закрываешь глаза и всё равно продолжаешь видеть узор из трещин. Линии сплетаются не то в уродливый угловатый цветок, не то в виселицу.
На третий день после перевода из реанимации Эрнесту наконец выдают дозированный объём сведений о его состоянии.
- Резаная рана в области шеи, - бубнит в маску лечащий врач. - Серьёзно повреждена слизистая, трахею затронуло. Но сосуды и пищевод не пострадали. Прогноз, думаю, благоприятный. На первое время надо помолчать, и с глотанием пока могут быть проблемки.
Приходит Денис с тюком йогуртов, бананов и апельсинов. Размягчённый пережитым Эрнест рад другу как собака – возвращению хозяина. Они будут сидеть в холле, пока не закончится приёмное время, и суровая медсестра не направит посетителя к выходу.
- Жить будешь, - заключает Денис. – Я с врачом говорил. Только шрам останется на память. А на пару миллиметров в сторону, и всё, привет.
Эрнест кивает. Его спасло чудо. Или чья-то высшая воля.
- Так ты хоть примерно его рассмотрел? Ты помнишь вообще что-нибудь? – спрашивает Денис.
Чтобы не нагружать голосовые связки, Ленц отвечает шёпотом, и это придаёт его словам значительности и театрального драматизма:
- Я помню только, что мне никогда не было так страшно. Я с ножом ждал его в комнате. Кажется, ещё помню, как резко открылась дверь. Дальше – провал, отключка. Очухался уже здесь, в палате.
- Как раз твоим ножом он тебя и порезал, - хмурится Денис. – И там же его и бросил, что интересно.
Эрнест кусает губу. Стальной хищник, которому он доверил свою жизнь, предал его и чуть не растерзал сам.
- Эрчи, дружище, - говорит Денис. – Ты же не будешь против, если я чуть похозяйничаю у тебя дома? Хочу тряхнуть стариной и малость поиграть в расследование. Собственно, менты уже собрали весь урожай, какой могли, и делать там особо нечего. Но вдруг я всё-таки смогу скромненько помочь следствию, м?
Ленц пожимает плечами. Конечно, он не против. Ключи от дома Денис может взять у новой экономки.

Стать ещё осторожнее, опасливее, подозрительнее. Денег на счетах пока достаточно - обзавестись личной охраной, чтобы мордоворот с кобурой на поясе всегда был рядом и наготове. Поставить на окна железные ставни. И пока что никуда не выходить из дома. Заслоны возведены, и наконец можно вздохнуть свободнее.
Сегодня у Эрнеста день рождения – тридцать пять. Год назад он отмечал праздник в шикарном загородном особняке с толпой гостей, лазерным шоу и фейерверком. Сейчас он сидит дома в пижаме, пьёт чай со смородиновым вареньем и залипает в дурацкий проходной фильм, названия которого не знает. Телефон выключен.
Ближе к вечеру всё же является единственный гость – Денис.
- А где подарки? – кисло шутит Ленц. У него бледное заострившееся лицо и огонёк психоза во взгляде.
- Кстати, есть, - кивает Денис. – Правда, подарок у меня необычный, его нельзя перевязать ленточкой, положить в конверт и всё такое. Но ничё, думаю, ты оценишь.
Ленц приподнимает бровь, изображая заинтересованность.
Денис усаживается в кресло напротив и заявляет:
- В общем, вычислил я твоего маньяка. И щас расскажу тебе, кто он. Всё, что хочешь. Как зовут, где живёт, чем занимается.
Сильно. С Эрнеста мигом сдувает апатию и безразличие. Он подаётся вперёд, впившись пальцами в подлокотники:
- Так, давай без театральщины. Не тяни резину. Какой-нибудь любовник Виты, да?
Денис мотает головой, подняв обе пятерни к лицу:
- Не-не-не, давай по порядку. Я блестяще завершил своё расследование, и, наверное, имею право рассказать о нём так, как мне хочется. Значит, первое. Я подключил кое-какие старые связи в полиции, запросил и отсмотрел видео с камеры на вашей улице – с той, которая ближе всего к тебе, около перекрёстка. Так вот, в ту ночь и в то время, когда на тебя напали, к твоим воротам никто не приближался. Ни одна сволочь.
Эрнест недоверчиво кривит губы, щурится:
- Так что это, значит, супергерой из фильмов? Хренов человек-невидимка?
- В каком-то смысле, - Денис странновато улыбается. – Вот, зацени, какую интересную штуку я у тебя нашёл. Это на улице – между гаражом и забором.
Денис показывает Эрнесту фотографию на экране смартфона. Манекен с отрезанной головой. Окостенел в неестественной позе, привалившись к бетонной стене.
Ленц тупо смотрит на фото, подперев лоб рукой.
- Кажется, ту его часть, которая не попала в кадр, ты видел на капоте своей машины, да? – Денис продолжает держать перед лицом Эрнеста телефон с изображением на дисплее, как будто на фото нечто приятное глазу, а не обезглавленная пластиковая фигура. – Не знаю, правда, почему преступник не выкинул эту куклу на помойку. Могу только предположить, что собирался как-нибудь на досуге подбросить тебе по очереди и остальные её конечности.
Ленц молча поднимается с кресла, уткнувшись взглядом в свои плюшевые тапки.
- Ну и самое главное, - Денис звучно щёлкает пальцами. – В ящике стола под твоим ноутбуком я нашёл бумажку с почтовыми адресами и паролями. Уж извини: в интересах следствия вошёл по ним. В общем, это оказались те самые ящики, с которых маньяк отправлял тебе свои послания – все они сохранились в отправленных письмах.
Лицо друга размывается, дробится на пиксели, множится с невероятной скоростью. Вместо одного отчётливо видимого Дениса рядом оказывается целая шеренга зыбких, расплывающихся, закручивающихся восьмёрками.
- Не раскисай, Эрчи – слышит Ленц из заполняющей мир черноты. – Мы тебя вытащим.
Звон в ушах нарастает, делается непереносимым, поглощая все остальные звуки.

- Так, я уже съела сегодня свои полторы тысячи калорий, - Вита увлечённо листает меню, возя по страницам лезвием акрилового ногтя. – Поэтому мне чего-нибудь без мяса, нежирное и, желательно, невкусное. Наверно, салатик «Советская роскошь» и вегетарианский холодец.
- Ну да-да, толще тебя только совсем уж поехавшие анорексички, - посмеивается Денис. – А я вот страшно голодный и сточил бы какой-нибудь стейк. Для начала.
Ленц расслабленно наблюдает за феерией пузырьков в стакане с пивом. Прохлада вечера, ласкающая джазовая мелодия и желток закатного солнца, выплеснутый чьей-то всесильной рукой на горизонт, навевают безмятежность. В такие минуты всё пережитое кажется сном, дурным похмельным кошмаром, бесследно сгинувшим после пробуждения и таблетки «Алка-Зельтцера». Эта дикая история не имеет к нему отношения. В мире с таким умиротворяющим закатом не может быть страха, подозрительности, боли, нейролептиков и антидепрессантов в ассортименте, бесконечных сеансов психотерапии.
- Как здорово, что мы опять все втроём! Как и раньше, - улыбается Вита, отхлёбывая из бокала.
Эрнест отводит глаза – даже косвенные упоминания о произошедшем его смущают.
- Да, ребят, и устроил же я вам развлекуху. Ну-у… По крайней мере, со мной не скучно, а?
Ленц сдавленно смеётся. Прощения у жены ему пришлось вымаливать на коленях.
- Ладно, проехали, - машет рукой Денис. – Давайте лучше приступим к делу – не будем обижать шеф-повара.
Вдохновенно орудуя вилкой и ножом, Эрнест замечает приближающегося к их столику метрдотеля. За автографом, что ли?
- Я прошу прощения, - подошедший распорядитель почтительно наклоняет голову. – Эрнест Эдуардович, там человек вон за тем столиком в углу просил передать вам.
В руке Эрнеста грязновато-жёлтый неподписанный конверт. Ленц извлекает сложенный лист, его взгляд – мигом отяжелевший, налитый тревогой – ползёт по бумаге. Сердце беснуется как угодивший в капкан зверёк, ладони становятся влажными, мышцы деревенеют.
Эрнест отрывается от прочитанной записки, смотрит на угловой столик. За ним никого, на столешнице стоит деревянная шкатулка для счёта – её ещё не успел забрать официант. Побледневшее лицо Виты, наморщенный лоб Дениса.
Резко поднявшийся ветер закручивает воронки выметенного из закоулков мусора. Солнце проваливается в тёмно-серую рвань облаков.