allo : Число зверя

Пот заливал глаза, мышцы ног ныли. Семнадцатый этаж. Иван постоял пару секунд, развернулся и пошел вниз. Рюкзак оттягивал плечи. Нет, он ничего не забыл, а в рюкзаке были не продукты, а гантели. Иван тренировался. Он любил ходить в походы, и чтобы осваивать все более сложные маршруты, надо было начинать тренироваться задолго до начала сезона. Снова последний этаж. Он постоял, отдышался. Посмотрел безразлично на входную дверь этажа. Иван жил в новостройке, где длинный ряд квартир выходил в коридор, который вел на общую для всех лестницу. Что-то зудело в мозгу, какая-то несообразность. Иван сконцентрировался и тут же почувствовал, как надежная и крепкая повседневная реальность начинает распадаться на куски. Справа от двери белой краской было намалевано число восемнадцать. *

Так же, как там. Как тогда. Римские торопливые отчаянные цифры - белые кривые штрихи. Десять, пять и три.
Тугими вязкими каплями стекал с просыпающейся памяти формалин забвения. Иван возвращался в прошлое, и только лифт слева от него технологично урчал свою электромеханическую сюиту, унося вниз очередного неведомого пассажира.

Иван уже и забыл, когда сам начал верить во все эти походы. Сначала так было легче объяснять свои вертикальные забеги особо бдительным жильцам человейника. А потом выдуманная реальность и сама пустила живительные корни в его хрупком сознании. Ведь добрый доктор-время вряд ли добивался бы общепризнанных успехов без циничных манипуляций с памятью своих беззащитных пациентов.
* * *
Ирка была взбалмошной, но катастрофически умной. В свои семнадцать она прочла все книги мира и знала обо всём на свете. По крайней мере, так казалось Ивану, ведь её фразы, тонкие, необычные и красивые, растворяли в себе все его слова, мысли или идеи. Она шутила, рассказывала, сыпала цитатами, добрую половину из которых он не понимал, но всё равно с жадностью и уважением записывал на подкорку. С ней было легко и интересно.

В тот год она помешалась на римлянах. Пересказывала ему Сатирикон, Метаморфозы, и прочую античную дичь. Иногда Иван тоже пытался умничать, и тогда Ирка дразнила его Цицероном. Но самый фурор она устроила, когда сдала четвертную контрольную по алгебре в римском исчислении. Ирка уверяла, да Иван и не сомневался, что всё было выполнено безупречно и без ошибок, но математичка не пожелала разбираться и влепила кол. А Ирка потом долго доказывала директору, что в условиях контрольной не было оговорённой привязки к арабским цифровым знакам.
- Ещё не восемнадцать, - говорила Ирка, когда они целовались, и руки витавшего где-то в облаках Ивана начинали прокладывать самостоятельный путь к центру мироздания. Преодолевшие возраст согласия другие девчонки давно уже пользовались открывшимися перспективами, но Ирка была неумолима.

Гантели Ирка подарила ему на день рождения, еле дотащив до его квартиры сумку весом с ведро воды через целый квартал от «Спорттоваров»
- Да ты прям Витрувианский человек, - смеялась Ирка, когда он, расставив руки с пятикилограммовыми рукоятями, стоял перед ней и пытался выдержать хоть минуту, изображая атлета, а потом сама вскочила перед ним в такую же позу и весело забубнила, декламируя:
- Почему гантели не летают, как птицы...

Однажды Ирка притащила шестичасовую кассету Чаплина, и они пару вечеров смотрели его немые картины, Иван почти безостановочно ржал над придурковатыми похождениями героев Чарли, а Ирка улыбалась и лишь иногда поглядывала на экран, отвлекаясь от очередной книжки в моменты его особенно дикого хохота. И только «Огни большого города», на которых Иван откровенно заскучал, оторвали Ирку от чтения. Она полностью погрузилась в фильм и только иногда незаметно отворачивалась и часто моргала.

* * *
В тот день она разговаривала совсем мало. Забежав к нему после школы, весь вечер листала книжки, смотрела в окно на жёлтые кроны дворовых берёз, а уходя сказала:
- Встречаемся в полночь наверху.
Это означало, что ему нужно было ночью прийти на последний этаж заброшенного недостроя в соседнем микрорайоне, рядом с пустырём, куда они порой поднимались нюхать ветер или кидать с верхотуры вниз осколки кирпичей да разный строительный мусор.
- Зачем?! – опешил Иван, а Ирка глянула на него таким уничтожающим взглядом, что он осёкся и тут же замолк.
- Гантели твои летать будем учить, - буркнула Ирка, закрывая за собой дверь.

* * *
- Да ты совсем каблук, Ваня, - захохотал отец, закусывая вечерние сто хрустящим малосольным огурцом, когда на кухне Иван сказал родителям, что ему нужно сходить ночью погулять. Мать промолчала, но тоже покачала головой.
Его тогда сильно задело это, ведь правда всегда жжётся горячее, чем поклёп. Он ушёл в свою комнату и валялся на кровати с какой-то книжкой, твёрдо решив никуда не идти. Совсем поздно, ближе к полуночи, его зашла проведать мать, но не найдя, что сказать, долго стояла у окна. А потом всё же сказала, скорее сама себе, глядя на осыпающиеся деревья:
- Ну вот и октябрь прошёл...
И вот тут Ивана по-настоящему обожгло. Он всё понял и вспомнил. Тридцать первое. Иркина днюха.
Он рванул было из комнаты, но на секунду остановившись в дверях, метнулся назад и, схватив рюкзак, сунул в него гантели…

* * *
До пустыря он мчался, как ветер, но уже первые этажи недостроенной высотки дали понять, что до Бориса Беккера, качавшего свои чемпионские ноги бегом по лестничным пролётам, ему далеко. Подъёмы на самый верх с Иркой обычно проходили неуловимо - увлечённый разговором он не замечал ни пролетающих минут, ни потраченных калорий. Но сейчас его терзало чувство вины, упущенное время и пара чугунных крыльев в рюкзаке.
На последний этаж он вылез насквозь мокрый от пота, но хуже всего было ощущение пустоты и нарастающей тревоги. Иван сразу пошёл на их место, привычно петляя между колонн, балок и панелей. Было слишком тихо. Так, как не должно было быть.
А когда он пришёл туда, его взгляд сразу упёрся не в ряд тускло горящих свечек, не в пузатую бутылку Сангрии, не в пару стаканов рядом с ней и не в тугой рулон Иркиного клетчатого ватного одеяла. Он увидел в мерцании свечного пламени белые римские цифры, справа от панельного проёма, от двери в пустоту. Десять, пять и три.
Она говорила когда-то, что родилась ночью, ровно между октябрём и ноябрём. Восемнадцать лет тому назад.
Иван ещё долго бродил по бетонным лабиринтам высотки, наполняя её именем каждый закуток, цепляясь за ускользающую надежду затянувшегося розыгрыша и не в силах идти туда, куда должен был пойти настоящий мужчина.

* * *
Следующие недели были плотно наполнены официозом: допросы, экспертизы и освидетельствования, похороны. Он уже тогда начал заворачиваться в кокон, и следачка из прокуратуры прямо при нём настойчиво напоминала матери, что не реализованная потребность в психологе неизбежно заканчивается зависимостью от психиатра.
Иван тогда кое-как сумел привести в норму свою внешнюю коммуникацию. Но доктрина его внутреннего мира отныне звучала так: «Не успел. Слабак. Нужно было бежать быстрее».
Он много раз представлял, как она сидела там одна на так и не развёрнутом рулоне клетчатого одеяла и слушала тишину, а все книги мира говорили ей, что он не придёт. И тогда она взяла кирпичный обломок и искромсала стену своим последним числом.

* * *
Он отступил, но Иркино число не отступало. Оно, нарушая все законы перспективы, отпечаталось на сетчатке и, не меняя чёткости и размера, плыло за ним. Иван ничего не видел вокруг. Он пятился, загипнотизированный проклятыми цифрами. Накачанные ноги неумолимо тащили его в сторону пожарной лестницы. Он остановился и заметил, что вышел на внешнюю площадку, только когда упёрся жопой в панельный парапет. Прохладный октябрьский бетон почти вернул его в реальность. Он ошарашенно заморгал и стал выпрямляться, однако вместе с реальностью вернулась в этот мир и сила тяготения, которой тут же воспользовались Иркины гантели. Они радостно устремились в долгожданный отложенный когда-то полёт, и уже ничто не могло остановить их, ни брезентовая ткань рюкзака, ни прицепленный к рюкзаку Иван, ни его накачанные ноги, по-дурацки взметнувшиеся вверх, как в фильмах Чаплина.

* * *
Ванёк, не смотря на свои неполные десять, уже считал себя мужиком. Мужик сказал – мужик сделал. Иришка, несмотря на свою вредность, была клёвой. Ванёк уже разок дрался за неё, уже однажды платил за неё в кафешке, она уже пару раз снилась ему голой, в общем, налицо полный фарш признаков настоящего мужика.

Ценой обещанного Иришкиного поцелуя должны были стать раздобытые на Хэллоуин конфеты. Жалко, что она не захотела идти с ним сама, но зато чётко поставила задачу и активно участвовала в подготовке. Лицо пастой Ванёк намазал себе сам, а Иришка мамкиной тушью вокруг глаз дорисовала огромные тёмные круги. Ну и для полного его преображения выпросила у брата силиконовую вампирскую капу. После их размышлений и недолгих споров Иришку теперь интересовали исключительно конфеты из последней квартиры последнего подъезда соседней семнадцатиэтажки. 666 квартир в ней, увы, не набралось. Последним номером была квартира № ***
Дверь ему открыл небритый скуф в трениках и майке. В руке он держал вилку с надкушенным корнишоном. Ванёк уже набрал воздуха, собравшись произнести «неприятность или угощение» но хозяин опередил.
- Ух ты ж зверюга какой, - заржал мужик, глядя на адский макияж визитёра и добавил уже раздражённо, захлопывая дверь перед носом, - как же задрали вы с праздниками своими чужеземными.

Опешивший пацан ещё с минуту в растерянности переминался с ноги на ногу, пытаясь силой воли погасить горящие от возмущения и зубной пасты щёки. Раздумывал, не попытать ли счастья в других квартирах, но решив, что мужики не унижаются, развернулся и посеменил в сторону лестницы.
И вот теперь он торопливо дописывал на крашенной стене рядом с входной дверью последнего этажа своё мужское односложное проклятье. Второпях написанные буквы казались кучей беспорядочных штрихов, но разобрать слово ХУЙ всё же было можно. Оставалось добавить галочку над и-краткой, но снизу по лестнице кто-то очень быстро поднимался, и Ванёк, юркнув в заблокированный рюкзаком лифт, нажал кнопку спуска.

Уже в скользящей вниз технологично урчащей кабине он убрал в рюкзак полупустой тюбик зубной пасты и, нащупав на дне захваченные из дома на всякий случай Иришкины любимые ириски, наконец успокоился. «Так даже лучше» - прикинул он и улыбнулся, думая о ней и о своём крепком мужском слове.

* * *

* автор Tertiusfiliu