ЛУНАЛУ : ПРОСТО — ПЯТНИЦА

Фанфик по собственному роману

1.
Когда мне предложили место в университете, я не сомневалась ни дня. Развод — долгий, изматывающий, с повторяющимися сценами, которые уже невозможно было разрулить словами — выжег меня дотла. Хотелось уехать, подальше от мест, где всё ещё стояли напоминания старой жизни. Страницу перевернули — за меня. Мне оставалось только пойти дальше.

Дочь поступила в университет и уехала первой. И вдруг — впервые за много лет — я ощутила пространство вокруг себя: свободное, пустое, честное. Не одиночество, а возможность. Возраст не давил — наоборот, поддерживал, как хорошо сидящий пиджак. Я знала, как выгляжу: стройная, красивая, уверенная в себе — и не видела причин делать вид, будто это не имеет значения.

Новый университет, новая среда, научная свобода — всё было именно таким, как я люблю. Дискуссии, лекции, студенты с глазами, в которых ещё живёт вера в слово. Умные коллеги, которые читают, слушают, спорят. Я постепенно входила в ритм нового города, нового дома, новой работы. Коллеги читали мои статьи, вспоминали выступления. Я чувствовала их уважение.

Спустя какое-то время я стала замечать Майкла.
Высокий, светлый, сдержанный — но с тем едва уловимым напряжением в теле, которое выдают людей, слишком хорошо умеющие быть вежливыми.

Поняла сразу: влюбился. Без жестов, без порывов — просто смотрел так, будто решение уже принято.
Он ухаживал просто и по-старому: провожал после лекций, ждал у кафедры, приносил кофе. Предлагал подвезти, но не настаивал, держался на шаг дальше, чем нужно. Мягко, без нажима. Я приняла это спокойно, как принимают погоду: пришло — значит, пришло. Почему бы и нет?

В нашу первую ночь молча сняла одежду и легла на кровать — спокойно, без игры, без поз. Майкл будто осветлел. Почти благоговел. Целовал, гладил, облизывал меня всю — медленно, тщательно, как будто я была леденцом, который надо попробовать до последней капли вкуса. Стоял на коленях, наклонялся, прижимался ко мне телом, губами, горячим дыханием. Всё в нём было внимательным, настойчивым, но не грубым. Было приятно. И красиво. Опыт у меня с женщинами был, но Майкл оказался почти невозможным — такой чувственный, будто читал меня изнутри. Не знаю, научил ли его кто-то, или в нём изначально жило это странное чутьё. В какой-то момент поймала себя на мысли — не романтичной, а честной: ну давай, родной, уже покажи своего удальца, доставай Робертика.

2.
Мы стали встречаться. Постепенно привыкала к его нежности — тонкой, как дуновение тёплого ветра по коже. В Майкле не было ни капли стремления к контролю. Наоборот — он умел быть ведомым, и в этом было что-то невыносимо притягательное. Никаких игр в силу, никакой нужды доказывать что либо.Тёплое, полное доверия присутствие.

Подкупала его чувствительность. Не внешняя — не в манере держаться или говорить, — а внутренняя. Удивительная способность оставаться открытым и при этом не распадаться. Та самая мягкость и участие, которую редко встретишь в мужчинах. Не стыдился слёз, мог расплакаться на моём плече, даже если рядом были люди. Не сдерживал себя — и в этом был его способ не перегореть. Эмоции выходили легко: смех, молчание, внезапное прикосновение, откровение без подготовки. Не играл. Был честным. И это обезоруживало.

Иногда заезжал после работы — пройтись, донести сумку, помочь по мелочи. Был без показной важности: крепкий, аккуратно одетый, с ровной осанкой и спокойным взглядом. Лицо простое, чуть усталое, как у человека, который много работает и не привык жаловаться. Движения неторопливые, уверенные, без лишних жестов. Понимал по лицу, когда я уставала или когда настроение плывёт в сторону, которую я не хочу обсуждать. Никогда не спрашивал прямо: «Что случилось?»

Когда Майкл предложил жить вместе, я ответила отказом. Не из страха и не потому, что остыла. Просто чувствовала — меня влечёт не столько к нему, сколько к той атмосфере, в которой он существовал. К его участию, не маскируемому, не навязанному, а органичному. Оно будоражила. Хотелось прижать его к себе — и одновременно уйти, не касаясь. Рядом с ним я терялась. Кто я? Сильная? Слабая? Настоящая? Или лишь тень рядом с сиянием? И чем ближе мы становились, тем яснее ощущалось: мне нужно не быть с ним — а смотреть. Издалека. Как на нечто редкое, хрупкое, невозможное. Было вполне достаточно как есть. У меня своя квартира, книги, фантазии и свобода, когда не надо выбирать.

Однажды с подругами отмечали день рождения в баре. Он подошел сразу. Оба на бровях. Я — расслабленная, он — незнакомый. Лео.
Вопросы были неуместены . Не целовал и не ждал. Трахал уже в лифте сильно и жадно, без вопросов и мимики. А я и не сопротивлялась. Утром оказалось, что он чем-то занимается, какой-то бизнес, рассказывал что-то про сделки, цифры. Не слушала, устала, хотела кофе и чтоб быстрей ушёл. Думала — всё, но он позвонил на следующий день. И на следующий и потом. Напористо, неугомонно, с болтливостью, которая будто специально должна была заполнить каждую паузу. Я отмахивалась, но отвечала.

3.
Так я стала встречаться с двумя. Сначала было странно и неловко, даже неуютно. Чувствовала себя… ну, скажем, блядью. Не в смысле осуждения — в смысле внутреннего дискомфорта. Много, слишком много. Но потом как-то втянулась. Лео рвал меня на части. Майкл зализывал раны. Один — как огонь, второй — как вода. Один — быстро, больно, требовательно. Второй — ласково, преданно, с благодарностью. Я перестала копаться в совести и просто приняла ритм.
Мне было интересно: два абсолютно разных типа. Настолько противоположных, что казалось — они с разных планет. И всё же — оба меня влекли. Не то чтобы я выбирала, скорее — позволяла себе не выбирать. Лео был инстинктом, порывом. Слишком близко, слишком резко, слишком жадно. Он вламывался в меня, как в открытые двери, не спрашивал, не стеснялся. Грубость его не оскорбляла — она возбуждала. Смотрел, как будто сквозь, а потом хватал — и всё, больше ничего не существовало, ни стыда, ни мыслей, только тело.

Майкл — совсем другой. Он гладил, дышал рядом, замедлял. Ему было важно моё настроение, моё «хочется ли», моё «можно». Он как будто всё время говорил: «Ты в безопасности». И я впервые чувствовала, что могу довериться — не телом, а чем-то глубже. Он не лез — ждал, когда подойду сама, а когда подходила — принимал, как подарок. В этом была не слабость. А какая-то… сила, от которой не хотелось защищаться.
Я ловила себя на мысли: а почему вообще надо выбирать? Разве женщина обязана хотеть одного? Может, я — не раздвоенная, а просто сложная? Мне нужно и то, и другое: чтобы кто-то ломал, и чтобы кто-то бережно собирал потом по кусочкам. Мужчины всегда классифицируют женщин: «та — для секса, та — для семьи». А у меня разве нет права на две чаши весов? На огонь — и на воду? Майкл по прежнему хотел жить вместе но и Лео не отступал ни на шаг. Каждый тянул в свою жизнь: ужины, знакомства, поездки, планы. А мне надо писать, читать, исследовать. Вместо этого — я ходила как выжатая, мозг в тумане, рука тянется не к ноутбуку, а к смс с “где ты?”. Секс стал не отдушиной, а капканом. Удовольствие превратилось в работу. Я фантазировала уже о покое, о том, чтобы никто не звонил, о том, чтобы утром не чувствовать, как кто-то к тебе прижимается — не потому, что хочет, а потому, что привык.

Познакомились они почти случайно. Я не прятала их, просто не пересекались — до одного вечера. Мы с Майклом зашли в галерею, потом — ужин, и вдруг за соседним столом — Лео. Он сразу подошёл, улыбка, шутка, его фирменное:
— Что, двойная жизнь закончилась?
Майкл посмотрел на него как на шум с улицы: тихо, с холодом. Я поняла — дальше смысла нет скрывать. Прямо там, за столом, сказала:
— Я встречаюсь с вами обоими.
— Что? — сказал Майкл. Голос дрогнул.
— Без драм, просто факты: я не врала, никому не обещала и никому ничем не обязана.
Лео пожал плечами.
— Ну а чё. Я догадывался.
Майкл — напротив — смотрел так, будто внутри него всё ломалось. Он не стал устраивать сцену. Тогда. Мы вышли — и шли молча. Потом он сказал:
— Значит, я был одним из?
Я не ответила.

Придя домой, поняла: всё, больше не могу. Эмоционально, физически, просто по-человечески — не тяну. Пригласила обоих и сказала прямо:
— Я хочу прекратить всё. Это не про любовь, про усталость, я уже сама теряюсь.
Майкл сорвался первым.
— Ты не можешь так поступить, ты же чувствуешь ко мне что-то, иначе бы не терпела столько времени. Я люблю тебя и не отпущу.
Он впервые почти кричал. Мягкий, деликатный Майкл — с дрожащим подбородком, с этим своим “ну пожалуйста”, с бессильной злостью. Лео сидел молча, потом просто сказал:
— Я тоже не готов отступить. Ты дорога мне и если решишь быть со мной — буду самый счастливый. Если нет… ну… пойду дальше, но ты — особенная, таких не встречал.
И всё, без кулаков, пощёчин. Я смотрела на них и удивлялась: почему вы не орёте? Не бьёте друг другу морды? Не сжигаете меня взглядом? А потом поняла: они оба любили. Каждый по-своему. Не так, как я хотела, но любили.
А я… я была разбита. Измотанная. Пустая. Не могла ни выбирать, ни любить, ни даже просто быть с кем-то.
— Пожалуйста, — сказала я, — уйдите оба.
Ушли, а я села у окна, закуталась в плед и смотрела, как гаснет пятничный город и впервые за долгое время — никому ничего не должна.
4.
Прошла неделя. Я ходила по квартире в халате, не включая музыку. Листала старые файлы. Смотрела в экран, на книжные полки, в потолок, и.. фантазировала. Они вдвоём, я — между или над, или под. Сначала просто картинка, потом — сцена, потом — ощущение. И мне стало интересно: а каково это — быть сразу с двумя? Не в теории, не в порнухе, не в «рассказать подруге и поржать», а по-настоящему. Чтобы всё: тела, дыхание, сбивчивый ритм. Стыд, да, и он тоже, но и восторг и потеря контроля. Меня тянуло не к разврату — к опыту. К самому краю, на котором исчезают роли. Где уже не ты решаешь, а просто живёшь в том, что происходит. Два мужчины, такие разные. Один — напролом, второй — с трепетом. Один — командует, другой — уступает. А я? А я между ними, как нерв.

Это не про похоть, про власть, про любопытство, про то, каково это — когда тебя хотят оба. Когда нет правил и ты можешь сказать: «да» или: «ещё» или — вообще ничего не говорить, только смотреть, как они смотрят друг на друга, на тебя, как ждут, кто сделает первый шаг и кто кому уступит.

Я стала прокручивать варианты. Сначала — всё нежно, потом — как пойдёт. Майкл будет смотреть, Лео действовать, а я буду… не знаю. Не ведущей, не ведомой, просто — внутри этого. И страшно и жарко и невозможно не думать.

У меня была уникальная возможность это попробовать. Не с кем попало, не на спор, не как у тех, кто мечтает о тройничке для галочки, а как у женщины, которая уже не влюблена, но ещё не отпустила. И с теми, кому я доверяла. Они были близки, знали мои предпочтения, границы. Мои «нет» и мои «пока не знаю». И ни один из них не сделал бы того, что мне неприятно, это я знала точно. Именно поэтому всё было возможно.

Я чувствовала себя в кольце — не зажатой, а защищённой. Двое — и оба разные: один — держит, другой — ведёт. Я между в равновесии, как будто тело моё делится на две половины — одна дышит через Лео, другая — через Майкла. И впервые — мне не надо выбирать, не надо отказываться от одной стороны себя ради другой.

Это не о сексе даже — хотя и о нём тоже. Это о доверии, о том, каково это — отдаться не человеку, а ситуации, моменту, где тебя принимают не кусками, а целиком, где твои желания — не проблема, а сценарий. И ты можешь быть разной: взрослой, уязвимой, сильной, молчаливой, дикой.

Я могла это сделать и знала — если скажу «да», они не будут спрашивать «зачем». Просто придут, просто останутся, просто будут рядом — каждый по-своему. А дальше — случится всё, что должно.

Мне было также интересно: а можно ли их изменить? Не сломать — а расширить. Лео — научить нежности. Не навязчивой, не приторной, а той, что идёт изнутри, когда перестаёшь бояться показаться слабым. Хотелось, чтобы он узнал: страсть — это не всегда ярость. Что можно касаться — и не рвать. Смотреть — и не пожирать. А Майклу, наоборот, хотелось дать немного твердости. Чтоб он не только чувствовал, но и действовал. Чтоб брал — не только когда я веду его за руку, а сам. Чтобы решался, чтобы вдруг сказал: «Я хочу» — и сделал. Не потому что мне их не хватало. А потому что я видела — в каждом есть и то, и другое. Просто оно спит, а я могла бы разбудить.
5.
Долго не решалась, потом взяла телефон и написала обоим:
«Пятница. Восемь. У меня. Будем втроём.» Отправила,выключила звук и осталась одна.

Через неделю мы встретились все трое у меня. Я запаслась фруктами, водой и лёгкими закусками. Они вошли почти одновременно. Как будто впервые видели меня. Я в чёрном халате на голое тело, босиком, волосы собраны небрежно, без макияжа, только губы. На секунду — тишина. Майкл чуть покраснел, Лео — усмехнулся. Оба стеснялись, даже не меня — себя рядом со мной.

Открыла вино, налили по бокалу. Пили медленно, будто оттягивали момент. Потом разделись и просто легли на кровать. И вот первое, что меня поразило — это руки, много, повсюду, разные, но не спорящие. Кто-то гладит плечо, кто-то живот, кто-то сжимает пальцы. Они не соревновались. Не пытались доказать друг другу, кто тут главный. Всё было уважительно, бережно. Я старалась уделять примерно одинаковое внимание обоим — ласками, словами, поглаживаниями.

Тела пересекались, касались, откатывались назад. Я смеялась, потом стонала, потом просто лежала, закрыв глаза — и чувствовала, как их ладони разговаривают между собой. Не слова, а жесты и никакого порно, никакой постановки. Просто были мы, трое, Д оверяющие.

После — душ, вино, второе дыхание. Мы смеялись, Лео травил анекдоты, Майкл спорил, но с усмешкой. Они уже подкалывали друг друга — по-доброму, без яда. Появилось ощущение, будто мы давно знакомы, будто это не первый раз. Я сидела между ними, закутавшись в халат, с бокалом в руках, и вдруг поняла — мне хорошо, никакой вины, никакой драмы. Просто вечер, мы и никто никому ничего не должен.

Когда они уходили — одевались молча, но легко. Без неловкости. Обняли: один за шею, другой за талию и кто-то — даже не помню, кто именно — сказал:
— До следующей пятницы?
Мы не договаривались, но все трое кивнули, как будто это и был наш новый язык. Без определения, статуса и ожиданий. Просто — пятница, просто мы.
6.
Я не отказалась от идеи поменять их. И занималась этим каждую встречу. Мягко, почти незаметно, без принуждения — только телом, дыханием, паузами, иногда словом, чаще — молчанием. С Лео всё начиналось с простого. Я клала его ладонь себе на грудь — не в разгар, а в тишине, медленно, не торопя.
— Не трогай. Просто держи.
И он держал. Раньше бы сжал, надавил, вгрызся губами — теперь просто лежала его рука, тёплая, сильная, послушная. Я дышала. Он чувствовал дыхание. Сначала скучал, потом успокаивался, ловил ритм.
— Вот, — шептала я. — Чувствуешь? Это тоже ты.
Он не сразу верил, но тело запоминало.

Не просила быть другим — показывала, как можно иначе. Не ломала, не учила, просто лежала рядом, прижималась лбом к его плечу и молчала или целовала там, где никто раньше не целовал: не в член, не в губы, а в ладонь, в шею, в грудную клетку, живот. И он таял, даже не от ласки — от неожиданности, что можно быть хрупким и не умереть от этого.

С Майклом было наоборот. Смотрела ему в глаза и говорила:
— Возьми. Сам, без разрешения.
Он не верил. Смотрел с болью, с виной, я обнимала его за спину, сжимала крепко, подталкивала бёдрами:
— Скажи, чего ты хочешь.
— Тебя.
— Тогда сделай. Не бойся, я выдержу.
И он делал. Не сразу, неуверенно, но с каждым разом — твёрже. Чувствовала, как под моей кожей рос кто-то другой — он сам. Новый.

Не хотела переделывать их, лишь напомнить, что они — больше, чем набор жестов и ролей, что в каждом есть всё и я могу вытащить наружу то, что забыто. Одному — нежность, другому — силу. И между ними — я, та, кто знает, куда дотронуться, чтобы заговорило то, что молчало.

Со временем начали меняться не только они, но и пространство между ними. Уходила скованность, исчезала граница, даже в мелочах. В начале мальчиков пугал вид воспрянувшего нефритового стержня рядом с собой. Они смущались, отворачивались, старались лечь подальше, избегали даже случайных прикосновений — локтем, бедром, взглядом. Будто это что-то нарушало, будто в этом было что-то запретное. Но и это преодолели. Смех разряжал. Тело другого переставало быть угрозой и становилось частью сцены — как движение, как дыхание, как свет. Не трогали друг друга специально, но и не шарахались, просто были рядом: без напряжения и страха. Как будто и не нужно было другого языка — кроме ритма, жара и меня между ними.
7.
Можно было бы так и купаться в этом — в пятничной гармонии, в ровном удовольствии, в тепле трёх тел под одним одеялом, но я снова заигралась. Фантазия разыгралась, как пожар в тихом доме: а не под голубить ли мне моих орлов? Забавляла сама идея. Не результат, а попытка. Интерес — на сколько у меня получится. Как далеко можно зайти.

Самый простой способ добиться желаемого — превратить всё в игру. Я не приказывала, не уговаривала, не строила схемы — дразнила. Приучала их к их же рукам. Пела о мягкости, о грации, о женственности их тел — да, именно так. И не закрывала рот, говоря, какие они нежные, как красиво двигаются, как тонко чувствуют. Нет, я не рисовала им роли, не проводила границ, куда кого затащить. Хотела приручить, вытащить из них то, что обычно скрывают: женственность, нежность, тепло не ко мне — друг к другу. К моему удивлению — всё шло даже слишком хорошо.

Сплетала их руки, завязывала ногами, как в танце. Обнимала их вместе — так, чтобы лица касались друг друга. Щека к щеке, губы к губам, смех, шепот. Спорила о поцелуях, просила показать и они впервые — поцеловались. Моя игра превратилась в наваждение. Каждое движение — шаг к цели. Игра с открытым финалом, в которой я управляла дыханием, скоростью, накалом. Мальчики сближались и момент настал.

Майкл и я — на коленях, близко, лицом друг к другу. Его ладони обнимают моё лицо, а я притягиваю его за волосы, не отпуская, углубляя каждый поцелуй. Другой рукой — скольжу вниз, туда, где он уже дрожит от желания. Мы целуемся долго, с языком, с намерением, будто прячемся друг в друге. Наши губы сливаются, исчезают в ритме общего дыхания. Лео стоит перед нами. Его дыхание — рядом, его бедра — на уровне наших лиц. Его возбуждение касается моей щеки. Я чувствую его — и отвечаю: ладонью мягко обхватываю, точно, спокойно, почти бережно — и направляю Лео к нам. К себе, к Майклу, к нам обоим.

И не прерывая поцелуя, подвожу его к губам Майкла. Тот замирает, но не отступает. Впускает сначала осторожно, только касанием губ, потом — глубже. Лео берёт его за голову — мягко, но уверенно — и начинает медленно качать бёдрами, не торопясь, не давя, словно входит не в рот, а в ритуал. Сначала — лишь слегка, потом — больше, но граница оказалась не в губах, а в руке. Я накрываю ладонь Майкла и направляю на Лео, шепчу:
— Возьми его.
Майкл замирает, рука напрягается, глаза широко распахнуты, дыхание сбито. Он смотрит на меня, будто ищет ответ, спасение или знак, будто боится, что, если сделает это — пути назад уже не будет. Я повторяю — тише:
— Возьми.
Рука поддаётся и касается. Всё решается в этом движении: он обхватывает и закрывает глаза. Я держу Майкла за волосы. Целую его в висок, в щёку, в волосы — каждый раз, когда он возвращается. Шепчу в ухо про сладость, красоту, про то, какой он сейчас. Как он мне нужен — открытый, нежный, не боящийся. И никто не отступает, ни телом, ни страхом, ни словом. Это был не секс, это было соединение, чистое, необратимое. Возбуждение было запредельным — у всех троих. Я не раздумываю, просто оседаю на Майкла, медленно, впуская и больше мы не существуем отдельно.

Они про это не говорили. Просто случилось: не было фраз, переглядок, неловких пауз. Но— в какой-то момент — Лео отблагодарил Майкла тем же, с тем же уважением, с той же тихой решимостью, с той же телесной правдой. Я смотрела, не вмешиваясь и была на десятом небе от того, как легко и чисто это происходило — без инструкции, без договорённостей, без игры в «ой, я не такой». Упала граница возможного, но не вкуса. Никто не жеманничал, не корчил показной страсти, не крутил жопой, как в дешёвом видео, не превращал близость в карнавал. Мы все трое — были одинаково женственными. Не в жестах, не в ролях, не в позах, а в открытости, в уязвимости и мягкости.

Они открывали в себе доселе не узнанное. Без страха, маски, без нужды что-то кому-то доказывать. Их возбуждало их тела, свои, друг друга. То, как кожа отзывается на кожу, как чужое дыхание становится твоим, как можно коснуться — и не отдёрнуть руку, а остаться. Им было странно, но не противно, может неловко, но не стыдно, словно тело знало раньше головы, что это возможно. Что это не слом, не потеря мужественности а наоборот — новый способ слышать с собой, со мной, с друг другом.

Я смотрела на них — и видела, как в них что-то дышит. Не дикое, не запретное, а живое и настоящее и в ту ночь я не была главной. Не была центром. Была частью, такой же. Они были не для меня и не друг для друга. Мы были — вместе, целое. И всё.

8.
А потом всё рухнуло. Случайно или нет, кто-то из студентов взломал телефон Майкла и нашёл там… то, что не предназначалось для чужих глаз. Наши ночи, игры, нашу нежность.

Майкл снимал, не тайно. Просто — фиксировал моменты как память, как искусство. Я знала, Лео — тоже и нам это нравилось, но теперь это увидели все. Сначала — в чатах, потом — в разговорах, а отом — в кулуарах университета.
Лео был из протестантской семьи, у него — бизнес, партнёры, лицо. И это лицо вдруг оказалось рядом с чужим членом. Он не обвинял, но резко отстранился, навсегда. Майкл… просто уволился. Не попрощался, собрал вещи и уехал куда-то в Швецию, кажется. Написал одно сообщение:
«Прости. Не могу. Но ты была для меня всем.»

А я — перевелась в другой университет, в другой город, с другим климатом откуда и пишу эту историю. Снова осталась одна, без пятниц, рук и смеха. Только с памятью, которую теперь никто уже не взломает.