Gavr : Штыки в землю 8 часть (Заключительная)

Слегка придавив дверь, мне наконец удается повернуть ключ и открыть ее. В нос мне сразу бьет неприятный запах – похоже, за эти три дня Гриша несколько раз испражнялся. Интересно, чем, если еды у него никакой не было.
- Эй! – зову я его. Что-то шевелится в дальнем углу, за машиной. Я включаю лампочку на стене. Гриша уже поднялся с пола и смотрит на меня, прищурившись, - глаза его отвыкли от яркого света. – Привет, - говорю я ему.
- Привет, - машинально отвечает он. Выглядит он далеко не идеально – грязная одежда, засохшая кровь на лице и рубашке, немытые волосы, осунувшееся лицо. Я чувствую себя виноватым перед ним: вместо обещанных суток он провел в этом гараже почти трое. Хотя я выгляжу не лучше – синяки на лице как раз начали желтеть, а опухоль на разбитом носу, по-моему, и не думает спадать. К тому же, постоянно болит голова и ломит все тело.
- Хорошо себя вел? – спрашиваю я. Он не отвечает и смотрит на меня. – Что, совсем башню свинтило, пока здесь сидел?! – Злюсь я. – Машину не трогал?
Он тяжело вздыхает.
- Нет…
- Нагадил зачем?
- А где же мне… - начинает он оправдываться, но я перебиваю его:
- Вон, бери щетку, убирай за собой.
Он подчиняется: берет щетку и совок, сметает в него свое дерьмо и выкидывает на улицу. Он настолько ослаб, что даже не пытается убежать. Я закуриваю сигарету. Он смотрит на меня умоляющим взглядом – я даю ему одну. Он тут же ее прикуривает и жадно затягивается, глотая дым. На всякий случай я осматриваю машину – мало ли чего, но с ней действительно все в порядке.
Мы выходим из гаража. Гришу слегка пошатывает. Мы садимся и прислоняемся к стене под козырьком. Все так же моросит осенний дождь.
- Слушай меня, Гриша, внимательно, - говорю я, глядя вперед. – Друга моего, ты его хорошо знаешь, похоронили, поэтому я тоже перестаю тобой заниматься.
Он никак не реагирует.
- Так вот, - продолжаю я. – Я тебя отпускаю, и мне от тебя ничего не надо. Но ты все равно не расслабляйся: к тебе придут другие. Тебе позвонят. А я желаю тебе удачи, - я протягиваю ему руку. Он нехотя пожимает ее. На лице у него замешательство. Я даю ему еще две сигареты.
- Ты извини, конечно, - криво усмехаюсь я, - сам понимаешь - работа такая. А ствол я пока себе оставлю: он мне больше пригодится, чем тебе. И совет тебе наперед: не выпендривайся, все равно не поможет.
Он фыркает в ответ. Мне действительно неловко перед ним, да что теперь-то об этом жалеть?
- До дома отсюда сам доберешься?
- Доберусь.
- Ну, пока. - Я собираюсь идти. – Ах, да, чуть не забыл: сотовый твой у меня вместе с моим украли. Вот так. – Я разворачиваюсь и ухожу, шлепая промокшими ботинками по скользкой желтой глине.
…Шелеста хоронили в воскресенье. На похоронах было мало взрослых – тетя Таня и ее родственники, но зато очень много молодежи. Пришли даже те, кто его почти не знал, просто им очень хотелось почувствовать себя частью этой трагедии, чтобы потом, попивая с кем-нибудь пивко, с солидной сдержанностью бросить, «мол, у меня недавно друга завалили». Пришла и Света. Мы с ней обменялись короткими взглядами, но не сказали друг другу ни слова. Тетя Таня все время плакала и не разговаривала со мной – она считает меня виноватым в том, что Шелест погиб. Когда его били лежачего на земле, кто-то, по-видимому, случайно попал ему ногой прямо по горлу. Удар был слишком силен, и Шелест просто захлебнулся своей кровью.
Когда все закончилось, ко мне подошел Серега и предложил сходить в «Катю» помянуть Шелеста. Я сказал, что позвоню ему вечером, а пока у меня дела.
У ворот кладбища я встретил Свету: она стояла и курила. Я подошел к ней.
- Привет, - говорю я.
- Привет, - отвечает она. У нее бледное и чужое лицо.
- Чего это ты закурила? Раньше, вроде, не курила… - я не знаю, что еще у нее спросить.
- Ты тоже, по-моему, раньше не кололся, а? – говорит она. Я ничего не отвечаю, смотрю на нее и пытаюсь представить ее в постели с Мишей. «Ах!», вскрикивает она, обвивая руками его шею и целуя его плечо: «Не останавливайся! Еще! Еще!», и Миша работает, работает… Ветер бросает мне в лицо брызги дождя. Пришла осень, и уже не важно, хотим мы этого или нет. Я понимаю, что мне не о чем разговаривать со Светой. Все и так ясно.
- Ну ладно, - говорю я ей. – Пока.
Я отхожу в сторону, но тут ко мне подходит невысокий парень в теплой кожаной куртке и кепочке. Лицо у него круглое, сытое.
- Привет, - он протягивает мне руку. – Ты ведь Игорь?
- Ну да… - я не понимаю, кто он, и чего ему от меня надо. Рукопожатие у него вялое, как уснувшая рыба.
- А я – Слава. Помнишь, ты звонил мне?
- А… - Так вот он, этот Слава, - мелкий «местный бандюк», с которым работал Шелест.
- Пойдем, покурим, разговор есть.
Мы подходим к кладбищенской ограде и закуриваем.
- Дело, Игорь, сам видишь какое: погиб наш человек, Царство ему небесное, - Слава даже мелко крестится. – Но ничего, мы этих уродов еще найдем, и они о многом пожалеют. Но это потом. Сейчас про другое надо поговорить. Ты ведь парень умный и понимаешь, что нам на место Женьки замена нужна, а лучше тебя ведь никого и нет. Вы вообще у нас были лучшие, - он смотрит мне в глаза. Они у него какие-то блеклые. – Всегда уходят самые лучшие… - добавляет он.
Я делаю последнюю затяжку и бросаю окурок.
- Нет, Слав. Ты, конечно, не обижайся, но я буду отходить от этих дел. Единственное, что я хочу, так это тоже найти этих уродов. Я надеюсь, вы мне поможете в этом?
Слава хмурится.
- Помочь-то поможем… Но ты все равно подумай насчет моего предложения, это ты сейчас весь на эмоциях…
Я молчу.
- Ты, по-моему, на лечение скоро едешь?
- Еду.
- Как приедешь, позвони мне, хорошо? Запиши мой мобильный.
Ничего я не хочу записывать.
- У меня сотового нет – украли…
- А, ну да! – спохватывается он. И достает свою трубку. – Ну, тогда скажи свой домашний.
Я говорю ему номер, и он записывает его в свой телефон.
- Ну, ладно, - он прячет трубку в карман, улыбается и дает мне свою руку. – Желаю тебе удачного выздоровления!
- Спасибо… - я пожимаю его руку: она мне кажется очень нежной.
Я иду на автобусную остановку. Чуть позже сюда подходит и Света, но встает немного в стороне. Через несколько минут подъезжает темно-синяя «Октавиа» и забирает ее. Мне показалось, что за рулем сидел Миша. Потом приехал автобус, и я отправился в гараж Шелеста.
…Теперь, когда я отпустил Гришу, мне оставалось еще отдать ключи Шелеста тете Тане, а потом зайти к Хапуге – не колоться сейчас я не мог. Тем более, завтра я уже уезжаю на лечение.
Дверь тетя Таня открывает не сразу – наверно, долго вставала из-за стола, где с родственниками поминают Шелеста. Увидев меня, она делает недовольное лицо.
- Ну что тебе еще, наркоман проклятый, надо? Сына моего сколол, сгубил, тебе мало? Что ты еще хочешь? Вася! – она поворачивается в квартиру. – Идите посмотрите, кто Женьку моего прикончил!
У меня нет никакого желания близко знакомиться с родственниками Шелеста и ругаться с его матерью.
- Я по делу, теть Тань, - быстро говорю я, достаю из кармана связку ключей и протягиваю ей: - Это вот Женя давал мне пару недель назад…
- Ах ты, гаденыш! И на машине-то его ездил, а в трудную минуту не спас! – она берет ключи. В коридоре появляется Вася – усатый мужик лет сорока.
- Что здесь такое? – басит он.
- Да вот, друг Женин, чтоб ему пусто было! – почти кричит тетя Таня. Я не знаю как себя вести. – Не постеснялся, зараза, сюда прийти!
- Что за проблемы? – спрашивает Вася. Он почти на голову выше меня. Я знаю, что при желании я мог бы его уделать в два счета, но сейчас совсем другая ситуация.
- Никаких проблем. Извините, - говорю я и бегу вниз по ступенькам. Тетя Таня что-то кричит мне вслед. Спустившись на несколько этажей, я останавливаюсь и за четыре затяжки выкуриваю сигарету. Становится немного легче. Выйдя на улицу, я в ближайшем ларьке покупаю банку джин-тоника и залпом выпиваю ее половину. Сейчас схожу к Хапуге, уколюсь, а потом напьюсь – слишком много на меня свалилось за последний месяц.

***

- Ты что, обалдел сюда приходить? – глаза у Хапуги лезут на лоб. – Мало, что уже отдал полторы штуки, еще хочешь?!
Он мне противен, этот жадный трусливый червяк.
- Заткнись. – Я стараюсь говорить спокойно. – Мне нужно два чека.
- Какие чеки?! – он изображает справедливое возмущение. – Я тебе их сейчас продам, ты выйдешь на улицу, второй раз попадешься и теперь уж точно меня сдашь, разве нет? Денег-то, небось, на откуп уже нема, а?
Я прикрываю глаза и втягиваю в себя воздух.
- Слушай, Хапуга. Давай по-хорошему: я покупаю, ты продаешь. Чем ты недоволен?
- Да пошел ты отсюда, наркоман хренов! – он с силой толкает меня в грудь. Я делаю несколько шагов назад.
- Да ты что?! – я подхожу к нему вплотную. – Ты что?! – Я бью его лбом по носу и тут же коленом в живот. Он сгибается пополам, пытаясь восстановить дыхание. Я достаю из-за пояса Гришин ствол, упираю ему в нос и заставляю выпрямиться. Он с ужасом смотрит на пистолет.
- Слушай меня сюда, мудила продажная, - не знаю почему, но я говорю шепотом. – Если ты сейчас мне не дашь – бесплатно! – два чека, я тебе все причиндалы отстрелю, а потом твою жену, которая потрепаться слишком сильно любит, во все щели оприходую. Тебе понятно?
Он несколько раз быстро кивает. Мы проходим в его квартиру. На полу под диваном в большой комнате у него тайник. Надо же! В нем все лежит именно так, как я себе и представлял: разные дозы разложены по разным отделениям, уже аккуратно завернутые в фольгу. Тут же и маленькие весы. В комнату влетает Марина:
- Что здесь происходит? – спрашивает она тоном строгой хозяйки.
Я перевожу пистолет на нее.
- Вали отсюда, шалава.
Глаза у нее расширяются, и она замирает на месте, уставившись на пистолет.
- Марина, иди в кухню! Марина, иди в кухню! – несколько раз повторяет Хапуга, сидя на полу. Она убегает. Хапуга, не вставая, протягивает мне два чека. Я беру их и собираюсь уходить.
- А это – на память о Шелесте! – говорю я и бью его ногой по лицу, как по футбольному мячу. Он опрокидывается на пол. Я ухожу.
Я иду на свое любимое место – на последний этаж своего подъезда. Как обычно, по пути я прихватываю из пожарного ящика все необходимое: бутылочку, ложку, инсулинку, вату. Когда я, наконец, добираюсь на место, меня уже всего трясет. Я быстро делаю себе укол в руку – скрываться от родителей нет смысла, все равно завтра уже еду в клинику. Я взял с собой пару бутылок пива и теперь, чередуя их с героином, хочу переварить все то, что произошло со мной за последние несколько недель.
После смерти Шелеста, я кручусь, как белка в колесе: меня вызывали в милицию, на меня кричали дома родители, меня почти возненавидела мать Шелеста… И лишь теперь у меня появилось время расслабиться. Я хочу понять, как же так получилось, что… ничего не получилось.
Я очень многое потерял и ничего не приобрел. Хотя почему – ничего? Я дошел до главного: я понял, что мне нужно меняться, пора становиться другим. Я вылечусь, я начну действительно учиться. У меня будут с людьми нормальные отношения. Я перестану быть вечно затравленным полу-изгоем общества. У меня будет, наконец, нормальная работа. Ужасно хочется быть хорошим. Но ничего, самое главное уже сделано: я осознал необходимость перемен, а это значит, что скоро я начну жить совсем по-другому. И завтра я сделаю первый и, пожалуй, самый важный шаг к этой своей новой жизни…

***

Поздно ночью от комбата прибыл связной и довел нам приказ Щербакова об отступлении. Отступала вся 32-я дивизия после упорной шестидневной обороны против озверевшего врага. Бой на Бородинском поле был окончен. Я передал приказ командирам взводов и дал им один час на подготовку. Наш отход прикрывали артиллеристы, которые должны были отступать завтра днем или вечером, в зависимости от обстановки. Мы должны были занять новый оборонительный рубеж за рекой Москвой. Вокруг было непривычно тихо – немцы, похоже, тоже отдыхали, воспользовавшись тем, что мы не беспокоили их этой ночью. Я попросил Хлопенко скрутить мне самокрутку. Он свернул мне ее из немецкой листовки. Кашляя от крепкого, горького дыма, я пытался представить себе масштабы произошедшего на моих глазах, и не мог. Слишком многое я увидел и понял за последнее время и еще не мог этого осознать.
В два часа ночи 18 октября моя рота была построена в походную колону, состоявшую всего из двадцати трех человек. Как командир роты, я, конечно, понимал, что несу прямую ответственность за гибель почти сотни людей – моих подчиненных. Но я знал, что они не погибли зря, подчиняясь необдуманным приказам. Они погибли, защищая столицу своей Родины, и отдали за нее самое дорогое, что у них было – жизнь.
Было очень холодно в промокшем и изорванном обмундировании. С неба летела морось. Из-за густой облачности было очень темно, лишь иногда небо вспыхивало от огня немецких осветительных ракет, взлетавших у нас за спиной. Идти я мог уже только с помощью Хлопенко – настолько я ослабел. Левая рука совсем онемела, из-за раны в боку было больно дышать. Мне казалось, что за эти мои первые шесть дней на фронте я постарел лет на двадцать, и чувствовал себя уже ровесником старшины. Никто из нас никогда не забудет, как мы сражались за свое Отечество. И те, кто будет жить в нем после нас, тоже не должны этого забыть.
Пока мы брели на восток, навстречу алевшему впереди зареву догоравшего после бомбежек Можайска, я думал о том, что все-таки не мы, а фашисты проиграли этот бой. Да, нам пришлось отступить, но мы сделали это вынужденно, просто пока сила на их стороне. Но я видел ужас в глазах немцев, я видел это и понял, что они нас боятся, а мы их – нет. И поэтому мы победим. Мы не можем не победить. Даже если сейчас мы уходим на восток.

***

Заметка из газеты «Московский Комсомолец» от *** октября 2001 года, рубрика «Срочно в номер!»:

НАРКОМАН УМЕР У СЕБЯ В ПОДЪЕЗДЕ

Тело 21-летнего москвича Игоря Лукашина обнаружили в своем подъезде жильцы дома №*, что на ***-ской улице. В этом доме, кстати, жил и сам Игорь. По заключению врачей, молодой человек скончался от передозировки героина.
Как сообщили «МК» сотрудники местного ОВД «***-во», Игорь уже давно состоял у них на учете и в ближайшее время должен был отправиться на принудительное лечение в наркологическую клинику. По словам родителей и знакомых, Игорь был спокойным, воспитанным парнем, в институте о нем также отзывались очень положительно. Примечательно, что в кармане его куртки милиционеры обнаружили пистолет ПМ, в обойме которого всего три патрона. Сейчас оружие проходит экспертизу на предмет возможного участия в каких-либо преступлениях.
Пока выясняются обстоятельства смерти Игоря, никто так и не смог нам толком объяснить, как вполне обычный молодой человек стал на криминальный путь и впоследствии превратился в наркомана.

1999-2003