Игорь Бекетов : Сказка про Деда Мороза и хуя Фому

Сказка про Деда Мороза и хуя Фому

Жил-был хуй. Жил он в паху у Тита Ильича. Хуя звали Фома. Но Фома относился к своему имени с отвращением и не терпел, когда Тит Ильич величал его Фомой.

"Меня зовут Хуй!"- орал он на всю квартиру, когда ветхий Тит Ильич, лишенный ракового
мочеточника, сердился над ни в чем не повинным Фомой: "Ссы, ёбаный Фома!", - шипел он. А моча сливалась в мешочек сама собой, без участия Фомы.

"Фома... - размышлял Фома, утомившись кричать. - А еще елда, хер, уд...- разве уместны фланелевые имена существительные наряду с доспехами, которыми забрано слово хуй? Рявкнут в темноте: хуй! и перехватит дыхание. Потребуют в подворотне пойти на хуй, и не хочешь, да пойдешь, да еще отдашь кошелек. И потом, хуй скрашивает супружеский досуг. От восставшего хуя не отмахнешься, он творит мировую историю. Вот оно как. На хуе завязано всё! Начертание его повсеместно - от заборов Камчатки до общественных парижских туалетов, если верить классику. Хуй универсален, его можно присунуть кому угодно, даже окуню, и выйдет рифма, в поиске которой сплоховал целый Пушкин. Окунь - хуёкунь. Как вам это? И какой же я после этого Фома?"

Вот как мыслил Фома.

Фома был плешив, но свеж душой. В то, что хую невозможно иметь душу, Фома не верил. Он не принимал на веру то, во что нельзя вложить персты. Но рук у Фомы не было. И ног тоже. И
существовал он безвылазно в паху дряхлого туловища. Поэтому невыездной Фома сомневался во всём. Единственно, что Фома не подвергал сомнению, это то, что Дед Мороз не выдумка, что в Новогоднюю ночь он исполняет желания, и что у Деда Мороза нет хуя, потому что Деду Морозу он не нужен, он кушает одни сосульки, которые потом испаряются паром через рот. Отчего в Фоме жила такая уверенность Фома не знал, и принимал это как данность.

В канун Нового года Фома проснулся в 6-00, с гадливостью вспомнил о мочеприемнике, оставившего Фому не у дел, и вдруг встал, чего не случалось с ним уже много лет. Тит Ильич, дремавший под междусобойчик, происходящий в студии Владимира Соловьева, встрепенулся. Потом хватил трехпалой клешней по хую: "Ябреи, блять! Жады!" - разбушлатился он, тщась уложить Фому. Тит Ильич, когда нервничал, почему-то всегда клял иудеев.

Фома не был обрезан, но упорствовал, как хасид. "Уйду к Деду Морозу!" - вопил Фома.

Надрывался он напрасно. Тит Ильич был глуховат, и Фома лёг. "Умоешься, гад! - решал
поверженный Фома. - Докричусь до Деда Мороза и съеду от тебя!" Он уповал на изустное послание.

Послание давалось непросто. Фоме хотелось поведать, какая мразь Тит Ильич, но вещание выходило долгим, как песнь акына. Фома знал о Тите Ильиче всё. Он помнил маленького Титушку, тихо давившего котов в куширях. Помнил Тита, пересидевшего войну в прифронтовых лошадиных депо, и теребившего Фому до судорог. Помнил Тита Ильича, когда тот, бряцая юбилейными медалями, косолапой лексикой недоумка вещал пионерам, как ходил немцам в тыл добывать языка, зажал языку рот, и фашист откусил ему пальцы. Фома тот раз восстал, и закричал, что Тит Ильич лжет, что пальцы он отморозил спьяну, уснувши в сугробе, когда выменял павшую сапом конину на самогон.

Фому не услышали; пионеры салютовали, а истомившаяся по мужчине преподаватель истории Фаина Львовна припаялась очами к вздыбившемуся гульфику на галифе мнимого фронтовика.

Много мог порассказать Фома о Тите Ильиче, но решил не засорять эфир. Изложил только суть:

"Милый дедушка, Мороз Иванович! - жарко транслировал Фома в направлении Великого Устюга. - Забери меня от Тита Ильича! Забери вместе с яйцами. Мы ему не нужны, а у тебя нет ни хуя, ни яиц. Я хороший! Кланяюсь Снегурочке и губернатору Вологодской области Г.Ю. Филимонову.

*****

Весной, летом и осенью Дед Мороз спит. И сон его давно на один лад, как у Понтия Пилата. Но прокуратора изводило чувство вины, а Мороза Ивановича терзал стыд. Во сне он чудесным образом обретал хуй и мочился с балкона своей усадьбы на головы вологодских жителей.

Какого рожна толпятся люди под его балконом в колпаках Санта Клауса, Мороз Иванович не ведал, а знал лишь, что всех до единого зовут Дмитриями Анатольевичами и они хотят подарков. "Подарков у меня нынче нет", сокрушался Мороз Иванович. "Они же только на Новый Год раздаются, подарки-то. Но вы там держитесь" и, сгорая со стыда, продолжал гвоздить на адские колпаки.

Зимой Мороз Иванович отдыхал от мучительного сна, но временами чело его затуманивалось. "Это, наверное, потому мне снится, что у меня нет хуя, - горевал он в такие минуты. - Но как тот хуй добыть? Без спросу его не отымешь, а добром кто отдаст?"

Ровно в тот час, когда Фома отправил послание Деду Морозу, Мороза Ивановича опять взяла
кручина. И не ко времени: у ворот Новый год, под заснеженными елями заложены сани, пора уж в путь по России, а накатилась слеза.

"Почто ты плачешь, дедушко? - спросила Снегурочка, образовавшись из воздуха, чтобы сесть в сани.

"Как же мне не плакать, внученька..." - и Дед Мороз поведал ей о своей беде.

Снегурочка пригорюнилась в сострадании, а потом призналась, что колпаки Санта Клауса ей тоже не к душе. А еще пожаловалась, что пизды у неё нет, как у дедушки хуя, и что будь у неё пизда, она бы в неё засунула...

Но дедушка не расслышал хотелочку внучки. Невиданной мощи послание Фомы долетело до
Великого Устюга, обрушило снег с елей в дедовы сани, и впилось в мохнатые уши Мороза
Ивановича.

"Ох! - охнул дед Мороз. - Сдается, Снегурушка, с хуем мне быть в Новом году! Сказано - Россия щедрая душа!