San Tec : Семейка Карловых

Медленно наваливающийся вечер, вскоре сам распластался по узким улочкам, придавленный налетевшей ночью, а одно окно, на седьмом этаже высотки, по улице А. Толстого, все не гасло.

За окном моросил дождь. Край багрового диска, затираемый бурыми облаками, протискивался за многоэтажки, отбрасывая последние, тусклые блики, сквозь щели между домами.

Женщина средних лет, в бигудях и косынке, стояла у окна, теребя пояс, застиранного халата, подвязанный вокруг выпуклой талии.

В дверь настойчиво позвонили. Быстро засеменив в прихожую, включив свет, она стала нервно поворачивать замок. На шум выскочил, кудрявый пудель, черной масти и радостно завилял хвостом, почуяв мокрым носом приход хозяина.

- Приперся, скотина! Опять в доску нажрался, полено вонючее! Дома денег ни копейки, а у него вся жизнь праздник с застольем!

- Отлезь гнида, я к брату, в Италию уезжаю. Навсегда! Он сегодня звонил – скрипучим голосом, пробормотал, разбухший от дождя, деревянный мужчина с длинным носом.

Шатаясь, на тонких деревянных ногах, скрепя мокрыми шарнирами и вешая замызганный плащ, Буратино Карлович, упирался одной рукой в стену. Оставшись в одной бумажной курточке надставленной газетой, он сделал несколько шагов, постукивая по деревянному полу и рухнул на диван.

- Мальвина! Маля, у нас «ПВА» есть? – придерживая надломленный кончик носа.

Мальвина, поблескивая оставшимся кое-где лаком, на фарфоровом лице, стрельнула на мужа нарисованными глазами – опять подрался?! Да ты только глянь на себя, на кого ты похож! Весь облеванный – пытаясь стереть влажной тряпкой, с картонных штанов, присохшие опилки.

Слышь, ты, гжель ебаная, тащи сюда клей, тебе сказано! Не видишь, человеку плохо… и скотч захвати.

- Какой ты на хер человек? Высох весь от своей пьянки, на черенок от лопаты стал похож – доставая аптечку продолжала голосить Мальвина: - импотент хуев! Ты вспомни, когда последний раз гвоздик свой разгибал?

- Ты на себя, в зеркало глянь, да на тебя метал жалко на изгиб деформировать лишний раз, не равен час отломиться! Ты халатик свой сними, да посмотри: тело всё в заплатках, вата вся сбилась. В подушку для иголок превратилась! И вообще, это только тебе гвоздик, а другим гвоздь и дюбель… или даже костыль – затухая, стал тише поскрипывать Буратино, понижая интонацию.

- Ах, ты сучок необтесанный, пень трухлявый, термитник тебе в глотку! Это на меня, тебе своей ржавой булавки жалко?! На меня значит жалко, а на свою артисточку из папье-маше, распрямлять не ленишься?! – помазав клеем нос Буратино, Мальвина, туго стягивала смолящеюся рану, изолентой: - я вот сейчас нос твой, занозный, отломлю, и снова в мебельную мастерскую, за протезом побежишь.

- А вот и не побегу! Я давно пластическую операцию хотел сделать. Вот уменьшу нос, и уеду к брату Пинокио, в Италию! – пытаясь подняться на ноги, тряс перемотанным носом Карлович: - и артисточку с собой возьму, у нее тело хоть упругое…

- Да на хрена же ты брату своему сдался? Он-то вон поди звезда, мирового масштаба, артист. В Голливуде снимался! А ты, всю жизнь в «ТЮЗе», одну роль всю жизнь играешь, за пять сольдо в месяц! Неудачник! Весь в своих родителей. Они такие же идиоты как и ты.

- Родителей не тронь, чашка с волосами ты драная! – рассерженно постукивая деревянной челюстью закричал Буратино.

- Два старых маразматика–педераста, Карло и Джузеппе, решили сынка себе заделать! Это какого же дерма, надо было нажраться, что бы сыночка из дерева заебенить? А нос, нос-то такой, с какой же это интересно целью, они сделали? В оргии свои втянуть тебя собирались, наверное. У самих уж давно не стоял вот и сделали помощника, на старости лет.

В волокнах Буратино забурлила смола. Напрягая годичные кольца, он поднялся, опираясь о диван, схватил голубую прядь волос Мальвины, выскочившую из-под косынки, и с оттяжкой врезал сучковатым кулаком ей по фаянсовой голове.

Со звоном разбивающейся посуды, маленькое, уже давно надколотое ухо Мальвины, звякнуло об пол. Из пустоты зияющей раны, выскочил маленький паучок, шустро заторопившейся вниз по тоненькой паутинке.

Ватные ножки Мальвины подогнулись и она охнув, обмякла на пол, повалившись рядом с отколотым ухом. Из ее головы, как из большой ракушки, доносился чуть уловимый шум прибоя.

- Мальвинка, милая прости, подбежал трезвеющий от ужаса содеянного, Буратино. Он начал качать и трясти ее, пытаясь поцеловать, но нос упирался в пыльный половик и деревянные губы ни как не могли дотянуться до алого бантика губ, нарисованного немного несимметрично.

Буратино вскочил и побежал к аптечке, в поисках «супер клея»: - Потерпи милая, потерпи, я уже сейчас…

Через час, муж с перемотанным носом и жена с приклеенным ухом, мирно пили чай на кухни. В ногах, постанывал, свернувшийся калачом, старый, смердящий пудель Артамон, подчеркивая своим присутствием, воцарившую семейную идиллию. А успокоившаяся супружеская пара, мило вела пустяцкие беседы, постукивая и позвякивая руками по столу.

- Бурик, а как у тебя на работе, все успокоилось? – поинтересовалась Мальвина.
- Нет, черт возьми! Главный режиссер театра, Барабас, совсем умом тронулся, злобствует, беснуется… а ну ее в жопу эту работу, надоело! – фыркнул Буратино.
- Буратинка, а ты это правда на счет брата, ну, что уедешь?
- Нет конечно, куда я уеду… но братец и впрямь звонил, звал. Даже обещался сам приехать.

- Это хорошо – протянула Мальвина: - ну да ладно, час уже поздний, надо спать ложиться, завтра на работу.

- Погода что ли опять меняться будет? – потирая деревянную накладку на голени, привинченную золотистыми, мебельными шурупами, посетовал Буратино.
- Опять ноет?
-Да, немного. А, ладно ерунда.

Буратино, кинул на Мальвину, явно похотливый взгляд: - может попрелюбодействуем, родная, а?

- Будет видно, может - смущенно потупив взгляд, обронила фразу Мальвина: - только иди, помойся, сначала, ебако ты мой, ненаглядный: - протягивая ему лист наждачной бумаги…