Эр.Вэ. : ТРИУМФАЛЬНАЯ АРКА

ТРИУМФАЛЬНАЯ АРКА

Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?
Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня.

(А.Грин «Бегущая по волнам»)

Коллеги из турбюро называли Алевтину Петровну Жопа-Щебетунья. Словесный поток, которым она орошала свои экскурсии по городу Новочеркасску, был сравним разве что с семяизвержением демобилизованного моряка в портовых борделях Кейптауна. Жопа обрушивала на туристов такой вал исторических сведений, что тем оставалось только крутить головами и соображать, в какую же столицу мира они попали. Зато начальство доверяло ей водить иностранцев, даже несмотря на кое-какие шероховатости в личном деле. Особенно удачно выходило с французами - секретом французской картавости Жопа овладела еще в школе.
- Все очень просто: вместо грассированного «р» надо всего-навсего произносить фрикативное «г», - втолковывала она охочим до языков новочерскасским дурням и при каждом удобном поводе норовила щебетнуть с прононсом.
На встречу с зарубежьем Алевтина нацепляла шляпку с подсиненным в кастрюле для борща петушиным пером, нитяные перчатки и запасалась философским словарем, чтобы достойно парировать каверзные вопросы. А такие случались: история казачества, разрушенные церкви и главное, трагические события 62-года. Жопа умело лавировала: при советской власти задорно кивала на происки Запада, а с приходом Ельцина столь же задорно утверждала, что сознательные рабочие уже тогда боролись с застоем. О том, что в беспорядках самое активное участие принимал ее отец, сгинувший затем в лагерях, она скромно умалчивала. Туристы ведь не это хотят услышать - они приехали полюбоваться городом. О, а тут есть на что посмотреть! И то, и се... Свои экскурсы Жопа заканчивала весьма эффектно. Подводила утомленных паганелей к северной Триумфальной арке и, расписав в деталях каждый барельеф, провозглашала: «...Вот и недаром наш город называют маленький Париж!»
Париж и был то самое Несбывшееся, которое звало и манило Алевтину. Как ей казалось, она могла бы водить там экскурсии с закрытыми глазами: левый берег, правый берег... Сорбонна, Люксембургский сад, бульвары... Монтмартр, Лувр, площадь Согласия, бульвары... И она – Триумфальная арка.
- А наша-то не хуже, - размышляла Алевтина, разглядывая наполеоновскую роскошь на открытке, - Ну поменьше, да, зато поспокойней как-то, поскромней...
К 200-летию города ее неожиданно наградили трехдневной поездкой в это самое Несбывшееся, а вместе с путевкой подкинули передачку для одного новочеркасского писателя, когда-то давшего интервью радио «Свобода» и успевшего перебраться за рубеж на волне репрессий узников совести, коим искренне себя считал, хоть и пользовался всеми благами партийного распределителя.
Писатель был старый пропойца. На «Свободе» он долго не продержался, поскольку кроме обличительных речей против советского режима и сочного баритона ничего в запасе не держал. И последние лет двадцать подвизался главным образом на эмигрантских посиделках как самый душевный исполнитель песни «Есть город золотой...».
Встреча земляков стала исторической – у Триумфальной арки. Жопа передала икру, рекомендательное письмо и буханку бородинского хлеба, потом открыла рот и приготовилась слушать. Писатель, разочарованный, что в посылке отсутствует водка, вяло промычал:
- Может, могу чем помочь?
- О да, покажите мне свой Париж! - воскликнула Жопа, топоча от нетерпения ботами и придерживая двумя пальцами перо, опасаясь, как бы его не сбил к черту беспокойный западный ветер.
- Это можно, - икнул писатель, прикинув, что, глядишь, на выпивку все же обломится.
Его Париж начинался в Булонском лесу, где Жопа наконец увидела то, о чем даже не подозревала: мужчин с грудями («тута всякие педики-медики», –откомментировал писатель), серое уебище российского посольства (говорят, на крыше круглосуточно дежурят снайперы, да-да, до сих пор!), лужайки, усыпанные использованными гандонами и шприцами...
- Оп-па, смотри-ка ебутся, - добродушно хохотнул писатель, ткнув пальцем в стоявший на обочине закрытый фургончик. Наметанный глаз сразу приметил и приткнувшуюся рядом малолитражку, и то, что фургончик подрагивает на рессорах – понимай, живет своей половой жизнью. Жопа зарделась от таких слов, хотя и не поняла, как это.
Из леса свободискатель потащил свою девственницу в центр и по пути готовил к худшему:
- Сейчас пойдем на улицу, которую какой-то шутник назвал полями Елисея. Только ты не думай, что это и вправду поля, засеянные клевером и засранные тучными стадами. Ничего такого нет и в помине. Нет даже Елисея. Одни кабаки с блядями, да лавки с дорогостоящим тряпьем. В общем, бездуховность и разврат - тяжко вздохнул литератор, с тоской вспомнив бурную молодость и распределитель. - Долго мы там задерживаться не будем, разве что ты захочешь повальсировать в Куин. Я составлю тебе компанию, со мной тебе будет спокойней. Правда, ты будешь не в теме - э-хе-хе, там теперь собирается весь цвет московской педерастии... а ведь как нас гноили! По тюрьмам, по лагерям... Но лично я, чтоб ты не сомневалась, в печали гляжу на такую растрату генофонда. Знаешь, Ж....Алевтина, скоро, очень скоро мы окажемся в меньшинстве, вот что я тебе скажу. И эта перспективка меня безмерно расстраивает. Ну вот, там – Лувр....
- Там - Джоконда! – выдохнула Жопа с прононсом
- Угу, и Мона Лиза. И еще куча всякого говнеца, поэтому лично я туда не пойду. Но ты сходи, конечно. Потом. А сейчас давай лучше к Тане завернем. На Пигаль, не так уже и далеко...
В баре было относительно тихо и безлюдно – вечер только намечался. Хозяйка заведения - Таня Козерог, по мужу мадам Жульё, разметав бюсты по стойке бара, отчитывала молоденькую гардеробщицу:
- Нет, ты посмотри на себя! Лахудра лахудрой. Ты на помойке одеваешься что-ли? Должна приходить на работу в Пуччи и Гуччи, а не в отрепьях. Тут тебе не ленинская библиотека! А если клиент захочет с тобой выйти? Исподнее-то какое? Небось бабушкины панталоны «анти-флирт»? «Пёрла» должна быть надевана или «Ерос»! У нас же тут везде передний фронт, тем более в гардеробной. Бар начинается с чего? С вешалки! Это еще Шекспир сказал, между прочим...
Заприметив гостей, Таня профессионально ощерилась метало-керамикой, тут же погасшей при виде того, как пучится юбка у Алевтины на заднем фронте и гучится перо на безумной шляпке.
- «Это чо такое? Ты кого привел? И, главное, зачем???» - замелькали беспокойные вопросы в таниных заплывших и мигом насторожившихся глазках.
- Вот, землячка приехала, - торопливо зачастил писатель. – Париж показываю. Лувр там, Нотр-Дам...
- Ох, Париж этот! - у Тани тоже был свой, - Вчера иду по Пасям в шубе, чисто волчьей, между прочим, - мне ее мой Жульё из Турции привез - все руки заняты – сумки, пакеты с каким-то гавнищем. Вдруг из подворотни выскакивает вот такой амбал, весь черный, жуткий и с воплем «Грынпыс» как хуякнет мне по накрашенной морде и сумку хвать! А потом на шубу ка-аак из балончика краской прысканет. Красной между прочим. Нет, видали! Жульё расстроится, прям боюсь ему сказать.
Таня лукавила – муж числился у нее на окладе вышибалой и сам слова лишнего супруге не говорил. Таня заведовала всеми делами, которые, надо заметить, шли совсем неплохо, хотя ей все никак не удавалось тиснуть рекламку в «Русскую мысль».
- Тебе какой сок? – почти ласково спросила она Алевтину.
- Апельсинный, - пролепетала та, робко косясь на невозможную красоту интерьера: стены, затянутые черным блескучим бархатом, узкие зеркала, отражающие вереницу бутылок, картину «Незнакомка» и саму Таню в таком же блескучем «Пако Рабане», мешавшую для несмышленой Жопы коктейль «скрудрайвер» и грезившую об отвертке соседа по площадке.
- Да, - поддакнул писатель, хлопнув джин-тоник «от дома» и втайне надеясь на второй. - - С этими неграми и арабами скоро мы будем в меньшинстве, и меня эта перспективка оччччень расссстраивает..
Перетерев о политике Ширака, о ценах в Новочеркасске, о Пушкине и о Жульё, покрутив носом и сообразив, что второго стакана не будет, он неуверенно промямлил:.
- Ну мы пойдем, пожалуй...
- Да-да, приятно было. Заходите еще, - заторопила их Таня, с опаской поглядывая то на дверь с красным фонарем, то на осоловевшую от тепла и скрудрайвера Жопу.
С Пигаль парочка двинула в Марэ, где проживали некие Ромики или Гоглики, у которых на ужин была китайская вермишель и бутылка кислого Божоле, однако за канабисом все равно пришлось тащиться на улицу Лапп... Там у Жопы случился вертиж от смешанных ароматов мочи, наркотиков, спиртного и разговоров.
- Рома, кончай нюхать кокаин! Ведь стоять не будет, - убеждал писатель какого-то из Гогликов, сам едва стоя на ногах, - Ты ж лингвист. Или cox или cock, а вместе, знаешь, ну никак не катит. А если и катит, то до поры до времени. И этот фактик очень меня огорчает. Уж лучше пей, вот что я тебе скажу.
- Да, отъебись ты, - возражали Гоглики хором, выискивая в толпе знакомых продавцов.
Последнее, что Жопа запомнила с того вечера, была решетка кладбища Пер-Лашез, куда они зачем-то долго-долго добирались темным безлюдными улочками, оставляя в стороне блеск больших бульваров, расцвеченные площади и толпы гуляющих. Оказалось, что у писателя там было дельце – ему приспичило поссать неподалеку от стены коммунаров, после чего он горько вздохнул, приобнял Жопу за плечики и ни с того ни с сего затянул:
- Над небом голубым есть гоpод золотой....
- Гуляют там животные невиданной кpасы....– тоненьким голоском подпевала очумевшая от впечатлений Алевтина...
Вернувшись в свой родной город, она достала с антресоли коробку из-под бот и спрятала туда открытки с изображением ненужного больше Несбывшегося. На следующий день была плановая экскурсия, которая закончилась как всегда эффектным щебетом у северной Триумфальной арки:
- Вот и недаром наш город называют маленькой Москвой!

(с) skotstvo.com