НевозможнаЯ : Ведро.

Победителю прошлой акции литпрома Ёжику посвящаетса.

- А што, дед, этсамое, любовь то у тебя там случалась поди? - Лёха озорно блеснул глазами, задав наконец давно интересовавший его вопрос.
- Кака любовь, Лёха! Хы-ы, кха-кха-кха... Любовь, она у комполка разве только была, Людкой, помню, звали её. Такой был бабец, што... но не про нас, ебстессно... Хых, кхе, мдя. Поначалу то ваще и не думали, немец так отлюбит, ты тока успевай подмахнуть, ну а после уже, когда по немчуре шли, не до шалости - тока в оба гляди. Ребятки конешно заводили себе кое-кто фрау, а я вот так и не сподобился после случая таво, кхы-хры, тьфу, бля...
- Какого случая-то, раскажи, деда.
- Ты чё там, Лёх, ты наливай давай!
Будем! Хы-ы!
Ну, стояли мы, значитса, верстах в триста от Берлина, помылись-побрились, товарищ политрук дал отдыху три часа. А тут Андрюха, корешок мой, ногу ему потом оторвало ещё, бежит, мол, за дорогой замок какой-то стоит и надо там пощупать на предмет кого-чего. Взял я людей, Федьку Иващенко и этот... Славку Якимчука и вышли маля поразведать. А такой стоит домина, ёпамать, хоромы бля! Зашли, огляделись. Обжито и чистенько довольно таки. И даже есть наверное чем пожывитса. Славка в шкаф сразу полез, а мы хафчик искать, больно шамать охота была. И тут вдруг спускаетса по лестнице к нам вниз фройлян.
Бля, Лёха, такая, сука, фройлян, што прям как в сказке. Такая вся красивая из себя и эта... халёная, как лошадка, понимашь меня?
Хули ты, наливай давай!
Ну, за здоровьице! Хы-ы!
И щебечет она что-то там по своему. Я то их язык не принимаю - собачий он какой-то, а Федя, тот пару слов по ихнему знал, битте, дритте, данке шон ей говорит и сам лыбитса. И она ему улыбаетса так призывно и куда-то манит за собой наверх. Федя мне: - Командир, ну так чё? Можт возьмём с неё лаской? Ты посмотри тока какая фифа! А, командир?
- Давай, говорю, арёл, тока быстра! Времени уже нет.
- Да я мигом, - улыбаетса, - вы то со Славкой тоже приготовтесь.
Андрюх, ты как?
- Чё как!? Быстрее давай!
Поднялись они с фройлян на второй этаж и дверку затворили. Мы ещё хавчик пошарили, да не нашли ничего. И чёта уж больно долго он там с ней возитса, стали подниматса по ступенькам вверх, слышу - чего-то за дверью лопочет баба по-своему.
И вдруг ка-ак жахнет!
БАБАХ, БЛЯ!!!
Мы с лестницы кувырком, дверь вышыбло нахуй и дымина такой повалил...
- Все блять штоли живы-то, спрашиваю?
Смотрю, вроде подымаютса, я бегом наверх. А там...
Одна кровища, Лёха, и ошмётье там. Видать, эта сука гранатой его. В клочья.
А сама у двери лежыт, дышыт ещё и всё лопочет, лопочет чего-то, глазами вращает, страшная пиздец.
И такая у меня тут злость возникла, вмиг себя возненавидел, за то, што Федьку не сберег. Это я ж его пустил с ней, я, Лёха. И так мне тошно вдруг стало.
Прирезал я тогда эту суку, штыком всю исколол.
А федьку мы в ведро собрали, всё что нашли. Такой он здоровый был мужык, сибиряк, а весь целиком в ведро и уместился. Так его в ведре и похоронили потом.
Вот такая, Лёха, любовь, блять.
Веть война, хулиж тут...
Чё башкой та маташь?
Наливай уже.