Giggs : Когда он вернулся (вместо сказки на ночь)

Был один из тех месяцев, какие по своей погоде не относятся определенно ни к одному из времен года. Да и сама погода все время была скрыта густым ядовитым туманом, выползавшим из низин. Редкие порывы промозглого ветра не разгоняли эти пушистые клубы, а только создавали в их недрах дикие сгустки, какие-то сумасшедшие образы…
Беженцы с тревогой вглядывались вниз, в их глазах стоял немой вопрос: «Как там сейчас?» Они чувствовали за собой вину, вину за то, что успели спастись. И не успели помочь тем, кто остался.
Да, в горах непривычно, холодно и одиноко. И все стали похожи один на другого уже через год – хмурый взгляд, обветренное загорелое лицо, плотно сжатые тонкие губы… Дети выглядели так же. Молчаливые и серьезные. И готовые. В прошлый раз они не были готовы, но смогли спастись, многих спасло какое-то мгновение; они хорошо усвоили урок. Детского смеха не было, да и не могло быть, он звучал бы как кощунственный хохот на похоронах.
Отец сидел на куче еловых ветвей и строгал какой-то колышек, изредка, наверное, через абсолютно равные промежутки времени, бросая быстрый взгляд вниз. Подходы охраняются, но привычка осматриваться приходит в горах сама собой. Не знаю, отвыкают ли от нее те, кто спускаются, так как я не знаю тех, кто бы спустился и вернулся потом, чтоб рассказать. Он меня заметил - я отразился на лезвии его ножа. Ничего, в следующий раз я закопаюсь в снег, и он меня не увидит…
Таким он мне запомнился навсегда: несгибаемый человек из стали, всегда что-то покоряющий своими руками – кусок дерева, лист железа, макет кораблика… Он не всегда был таким. Вернее был изначально, но сломался, запил. А потом случилась катастрофа, и он вернулся, чтобы позаботиться обо мне. Только он появился и я увидел его прежний взгляд, как я, наполовину обезумевший от ужаса, охрипший, обмочившийся, мечтающий только о том, чтобы умереть быстро и без мучений, понял, что теперь они, по крайней мере, сильно пожалеют. И многие из них так и сделали. Они ведь тоже наверняка остались разумными. Он один устроил им такую войну, что они посыпались врассыпную, хотя раньше везде бессмысленно лезли навалом…
А потом спустились с неба те, которые сделали их своими рабами, но мы успели уйти в горы. Несколько десятков семей и кучка растерянных одиночек. И стальной человек. Мой отец.
Отец выстругал то, что хотел, и оценивающим взглядом оглядел свое изделие. По его лицу я не смог бы определить, остался ли он доволен – отец экономил все – пищу, батарейки, патроны, эмоции и даже слова. Я никак не мог угадать, что выражал его взгляд после катастрофы, что таилось в глубинах карих глаз. Ненависть? Усталость? Отчуждение? Ничего из этого не подходило. Я довольствовался тем, что он на нашей стороне, и, клянусь моим искусственным клапаном в сердце, это было уже кое-что.
Ну хватит перебивать, дети. Что значит «Как они выглядели?»? Две руки, две ноги и корыто с зубами на плечах, чтобы вырывать из наших тел куски мяса. А? Вы про пришельцев? Они разные были… Целый чертов зоопарк, от крох, размером с тебя, до полутора таких, как твой дядя, у которого развитие мозга было принесено в жертву развитию конечностей... Налей-ка мне еще этого славного пива, дитя мое, да хранит всевышний тебя и того, кто его сварил. Ну да, да, продолжаю…
В тот день отец собрал всех нас возле нашей палатки и предложил помолиться. Пришли все, даже чертов ублюдок учитель истории, что преподавал в моей школе и орал бывало так, что пришельцы, наверное, в страхе разбежались бы по своим чертовым астероидам, если бы он догадался заорать на них. Никогда в жизни мой отец не молился раньше. Я тогда, признаться подумал на какой-то миг, что он с катушек съехал от перенапряжения. Но никто не смел ему перечить, и уж конечно, в первую очередь я. Уже в следующее мгновение я ругал себя ослом и другими нехорошими словами, которые вам пока не надо знать, за то, что мог подумать такое о нем. Это на него следовало молиться тогда, ибо видит бог, больше таких людей я не встречал ни до, ни после…
Мы молились долго, около часа, или даже больше. А потом отец обратился ко всем нам. Мне тогда в силу возраста было тяжело на чем-то сосредоточиться, я зевал, как и вы сейчас. Он говорил что-то о том, что нельзя сидеть тут так и дальше, ничего не делая; что это очень плохо, что мы не знаем ничего о происходящем там, внизу. Потом он раздал всем оружие, правда, не всем досталось огнестрельное, и велел привести его в порядок. Хотя, клянусь богом, оно и так было в порядке. Наверное, просто хотел вселить боевой дух в людей – он всегда появляется, когда возишься с оружием…
В общем, детишки, он решил спуститься вниз с добровольцами, но не по тем тропам, которые использовали наши пионеры - те, кто спускался ранее и не вернулся. Он предложил спуститься с крутого склона, там, где меньше всего могут ждать. Добровольцев было более, чем достаточно. Бабы повыли для приличия, но отпустили мужей и сынов, так как знали, что мой отец был прав. Я на коленях молил его, чтобы он взял меня с собой – мне было с ним спокойнее внизу, чем наверху без него. И он позволил мне. Отдал мне свой пистолет. Я в них не сильно разбираюсь, не скажу, какой марки он был, а сам он взял огромный меч, который выковал из арматуры. Да, а стрелял я весьма прилично. Тогда все мы хорошо стреляли, черт возьми.
Спустились мы на лебедке, стоя на шаткой платформе. Нет, не отец делал. Не мог же он один делать абсолютно все, правда? Мы погрузились в ночной туман, и я снизу разглядывал лица «северных людей», как я тогда называл нашу шайку про себя. Я испытывал, наверное, то же, что мог испытывать молоденький юнга перед абордажем, стоя среди старших товарищей на покачивающейся палубе в стародавние часы. Да северные люди и были похожи на пиратов со старинных гравюр – обвешанные ремнями и оружием, скуластые и суровые, как Альпы…
Спустились, и буквально через пять метров натолкнулись на здоровенного ублюдка с такими лапами, что в каждую пятерню влезло бы по три человеческие головы и еще осталось бы место для нескольких леденцов на палочке. Но на этот раз неожиданность была на нашей стороне. Будь я проклят на веки, если тварь успела хоть пискнуть перед тем, как ее разрубили на куски! Стрелять без команды нам не разрешалось. Лучше всего мне запомнилась ужасная вонь от того жидкого дерьма, что заменяло чудищу кровь. Не буду лукавить: я не стерпел и вывалил свой обед на его останки…
Да дорогая, я помню, что им завтра в школу, черт возьми. Ну, слабаки, идите спать. Что? Ну хорошо. Рассказываю дальше.
Мы не слишком хорошо представляли себе свою задачу. Просто разведка, или поиск продовольствия, информации? Уже стало понятно, что омерзительные твари никуда не исчезли, как многие из нас в тайне надеялись. Однако выяснилась одна интересная деталь после нескольких стычек с ними: они были хиляками. Может я не совсем верно выразился, в бою без оружия один их великан мог бы раскидать нас как муравьев… Но те из людей, кого они смогли зомбировать, те, которые в самом начале носились по городу толпами и крушили все на своем пути, были гораздо опасней и как-то хитрее что ли в бою… А эти замирали и пытались нам что-то внушить, пока северные люди во главе с отцом откручивали им головы, как цыплятам. Но что-то не действовало их внушение, хоть я и ощущал какой-то шепот в голове, но он меня лишь раздражал. Я долго думал, почему на нас не подействовало их внушение? Ведь оно было реально, ощущение того, что что-то проникло в твой мозг, было более чем реальным. Я склоняюсь к тому, что действует оно тогда, когда человек расслаблен, не готов, когда все его порывы не подчинены чему-то очень важному… Хотя, может я ошибаюсь. Но факт остается фактом. Им нечего было нам противопоставить в ту дерьмовую ночь. Я имею в виду «кровавую» ночь, просто кровью назвать то, что из них вытекало, язык не поворачивается. Многих в ту ночь мы порешили, уже даже оружие стало из рук мужчин выпадать от усталости, а с рассветом отец приказал возвращаться. Бегом. Вот когда я пожалел о том, что вызвался идти с ним. Мы бежали обратно километров пятнадцать с двумя короткими передышками.
Когда мы поднялись наверх, и все кинулись обнимать нас, как настоящих героев, я понял, что отец был прав насчет возвращения. Не стоило без нужды томить оставшихся наверху. В то утро и он улыбнулся впервые за долгое время. Улыбка вышла неестественной на его загрубевшем и отвыкшем от радости лице, но мне было достаточно видеть и такую…
Днем снизу доносился приличный шум – мы наделали изрядного переполоха. А следующей ночью отец снова спустился с командой уже, правда, без меня. Да я и не сильно-то стремился в тот раз – стрелять нельзя, а ковыряться железякой в этих вонючих тварях как-то не сильно хотелось. Той ночью они расчистили с тыла заслон у горы в том месте, где она была более пологой, там, куда ушли первые не вернувшиеся смельчаки. Столкнулись они там и с немногочисленными зомбированными. Но те были уж совсем доходягами – сквозь дыры в жалком тряпье проглядывали их рахитичные тела. Видимо, инопланетники не слишком заботились о продовольствии для своей новоявленной армии. В конце концов, они предпочли задать стрекача, некоторые даже накинулись на своих хозяев – совсем рассудок помутился, упокой господи их души…
Дальше, наверное, нечего рассказывать. На звуки стрельбы, которые таки появились, когда отец добрался до оружейного магазина, стали выползать из бомбоубежищ и еще черт знает откуда, нормальные люди, уставшие отсиживаться…
Вы можете сказать: «При чем тут, дедушка, твой отец? Может, это все началось в другом городе? Может, где-то в Австралии и не прекращалось сопротивление ни на минуту, а не то, что на целый год?» А я все-таки уверен, что началось все с того момента, когда он вернулся защитить меня. Он, прежний. Хотя на самом деле, я вам, детки, скажу по секрету, он и не пропадал никуда. Просто на некоторое время он понадоился богу на небесах, а потом он вернул моего отца людям и мне.
Ну, давайте спать, только помолиться не забудьте. А завтра, если получите хорошие отметки, я покажу вам его меч...