Майор : Приключения Бордельеры. Слегка по-новому.

Бордельера - это, братва, такой человек… Человек, что избу о четырёх комнатенках в борделю превратил. Но борделя с другой стороны - это денежки надо платить. А у Бордельеры гости платили только за бричку до места да синьку с заточем приносимые. А ещё был у Бордельеры кореш Саша… Пограничником сначала служил, а потом в школе КыГыБэ учился чемуй-то. Бросил потом. Стал манекенщицей работать, в агентстве манекенщиков. Был высок, статен и моден. И заковыка-то вся в том, что у Саши всегда была любаша какая-нибудь, красивая, из этих тоже, модисток…

Ну, на этот раз у него Аня была. Лань крутобёдрая, ивушка плакучая, волосы, значить, до земли… И глаза с поволокой, зовущие и манящие одновременно и вдаль, и вглубь. Деваха - хоть куда… Но Бордельере было с Аней только пить весело, бо пил он много и часто, но всё больше с мужланами неотёсанными - они ему заточь и синьку приносили, в плату за комнаты для ебли. Тем более, Аня ж с Сашей вроде как… Ну, не так всё, конешно, плохо было - жила с Бордельеро девушка Света. Такая… Миниатюрная, што ли… Брунетка.

Бордельера её на этой... На рейв-пати подобрал. Там рейв-пати тогда в овощебазе проводили. База почти вся в земле, только крыша торчит, да перила ржавые при входе. Там вот Свету и рвало рвотой желтой. А Бордельера тогда уже знатный был, ему даже музыку разрешали на овощебазе крутить. Покрутит-покрутит, намахнёт стопарик водки-тыкилы - и на воздух… И вышел вот - а там она, беззащитная вся, в пальтишке тоненьком. Стали вместе жить.

Света как кончать не знала, ни до Бордельеры, ни во времена его. Он, конечно, и так, и эдак… И слова на ушко, чтоб её проняло, да не просто мол «титьки красивые, жопа что надо», а мол «Света!.. Светочка моя… Не бойся. Ты мой цветок, моя нежная пушинка… Я люблю тебя!.. Мне так хорошо с тобой!.. Ты прелесть, Света… Тебе нравится так? А хочешь, я буду нежно-нежно целовать тебя там… Покажи мне, как тебе приятнее всего...». Ну и дык в-общем. И пальцем, и ртом, и воды струёю, и перышком, и льда куском… Никак Света кончать не кончала. Как-то однако, стоит Бордельера на краю рейв-парти, у стоечки виноводочной, а Свету держит поперед себя, и лапой ей мохнатку мнёт. Света мычит сипло, извивается, и вот еще малёха, и кончила бы себе, да тут друган какой-то подвалил и позвал обоих водку жрать. Света потом и говорит - знаю, мол, что кончать душевно могу, на волосок от этого была…

А тут значить, ёб Бордельеры Свету весь божий день, а к вечеру Саша звонит, манекенщик. Мол, не приду к тебе сегодня. А потом егойная Аня звонит, лань круторогая. Приду, мол, вечером, и подругу приведу - она знакомиться хочет. Свете-то чего, она завсегда гостям рада, да и Бордельера тоже не прочь ланью любоваться к ночи ближе, да ещё без Саши, да ещё и с подругой. А подруга - Маша, што-ли…

Бордельера-то сам тоже статен был, мышцой не обделен, наколками покрыт как полагается - как щас говорят, трайбал там, биомеханика, ёбтыть… Умён был тоже, да и образован как-никак. Дипломат! Одно слово - Бордельера! Он же борделю как начал - сам привёл, сам вдул… А потом ужо друзья пошли, да не просто так, а завсегда с пузырём, как полагается, вроде как в гости с почтением… Бордельера туда-сюда, да и стал Бордельера - бордели держатель, для корешей. Тем ебстись всё негде было, а тут четыре комнаты, да ремонт евро.

Дык вот статен был Бордельера, и бабы от него как-то млели. Вечером, значить, пришли Аня с Машей, три рубля и нашей… Аня выпимши, как водится, но глаза вдаль зовут, и ноги в чулках ажурных. А Маша… Маша-то - у-у-у!!! Красоты исконной, славянской, лебедь-пава стройная, очи долу, водку только с соком пьёт. Сидит Бордельера с тремя бабами, байки про мертвяков рассказывает, Ане в глаза зовущие смотрит, Машиной грудью тихо восхищается, Свете попу мнет неспешно, по-семейному...

Тут Аня и говорит - слышь, мол, хороший ты мужик, Бордельера! Уютно у тебя, как у Христа, мол, за паху… Ну, за пазухой! И Маша вон, зырь, как на тебя смотрит. Света хихикает, знает, что Бордельера верен ей аки лыцарь… И в нужник удаляется идёт смело, подвоха не чуя. Аня же ридикюль свой хвать, и говорит: «Ща, Бордельера, смотри чего устрою!» Берет, значит, лань тонконогая, таблеток из сумки - и Свете в водочку. Бордельера-то чего, он всю жизнь любопытным был. Естествоиспытателем. Света взад приходит, помочимшись, и водочку залпом без натуги - хлоп! Ой, чегой-то горькая она, говорит… Ы-ы-ы, говорит.

И сморило Свету минут эдак через пять. На боковую прям за спиной у Бордельеры улеглась, руку в трусы себе и сопеть (дело на диване было). Тут Маша голос подала - первый раз за вечер, почти что. Бордельера, мол - Ду ю спик Инглиш? Тот ей в ответ: Давай, буду! Маша ему: Пошли, мол, хочу взять тебя прямо на ковре!. Пошли… Ане-то чего, перед ней, считай, больше полбутыли, да мандарины, да соку жбан… Света соплями пузырит на диване, тоже никого не трогает… К слову сказать, Аня медсестрою в морге работала, знала, как людей на сонный отдых определять… Так что за Свету никому, значить, не страшно…

А на ковре знатно всё было. Только Бордельера всё хотел на Машину срамоту смотреть, а она не давала свет зажечь - говорит, мол, шрам у меня на пузе от кесарева… Што ж, кесарю - кесарево. С ковра, считай, часа три не слезали. Ужо и Аня заглянула, как вы, мол, тут… Наёбся Бордельера аки конь по весне, да и проводил домой всех, кроме Светы…

Под утро возжелал он спящую Свету, раздел спящую, а вот что дальше было - в истории следующей читать надо.

История следующая

Под утро возжелал Бордельера спящую Свету, раздел спящую, и в раздумье впал - нужно ли прилюдие при ебле бабы уснумшей? Ведь оно как у него обычно-то… Как-как - Бордельера по началу студентишкой был малолетним, хотя до того, как науки разные изучать стал, ещё и в школу наведывался - учился на четыре и пять. Енто, по сути, всё одно, ведь прилюдии-то не в школе, чай, выучился…

Поначалу Бордельера наш будущий только за уд срамной себя дергал - рукоблудствовал, значить, над образами. Не над православными образами, а образами мысленными баб похабных, в бане, либо при переодевании, а то ещё карты у него были, игральные, што-ли… На них мохнатки в полный рост засняты были. Сексуальное самообразование, а как же!..

Потом ещё кореша дворовые, плёночку принесли фотографическую. Вот там-то и увидал Бордельера прилюдие. Там сестра одного из парней посреди избы на тубаретке усемшись, ноги враскоряку, голозадая, и ей, значить, мужичонка какой-то соски лижет и пальцами мохнатку мнёт. Чегой-то он? - подумал Бордельеро, а кореша ему говорят (опытом умудрённые) - мол, в ебле не только пенетрация, мол, и эякулят на пузо, а ещё и ласки предварительные - особо приятственные и предваряющие основной, значить, акт…

Об утехах любовных так или иначе стал Бордельера к пятнадцати годкам наслышан. Самое время невинности ему лишиться. Хотя вона ведь как, сдрочимши к тому сроку не одну тыщу живчиков, как парняга невинным-то считаться может?

И вот как-то идёт Бордельере навстречу, вверх по улочке деревенской, деваха с тазиком. А с тазиком, значить, потому, што работа у ей такая - посуду мыть за всей кодлой. А кодла собралася тогда работать ехать, золото, значить, мыть. Из озерно-речных отложений, во как! Ну сезон, значить, машина грузовая, палатки там, инструмент шанцевый… Собираются ехать, ну и Бордельера с ними, как малой ещё, то есть, чернорабочим… И деваха тоже. Она же ведь к отъезду кодлы, значить, с тазиком и котомкой пришла…

А деваху Викторией звать, Победой, то есть, как автомобиль. Взяли Викторию тоже золото добывать, бо в отряде баба нужна - заточь готовить и котлы с лоханями мыть. Короче говоря, укатили они вдаль от жилья, на озеро в степях далеких, чтоб там лагерем стоять и песок мыть золотоносный, ну и охота с рыбалкой, как водится… Встали лагерем… Утром мужичьё глазья продерут - и мотают на грузовой машине верст за сорок - искать места золотоносные… А лагерь стоит…

И у Бордельеры елда стоит… Он ведь чернорабочим оставался чтооб Вику сторожить, и следить, чтоб жрать готовила, а не пузо загорала на раскладушке. А она и жрать - и пузо загорать… Через месячишко говорит: Бордельера! Цаловаться умеешь? Не умеешь? Дык давай учиться - я тоже не умею!

Ну и вот… Считай за сорок верст вокруг ни души, раскладушечки на берегу, палаточки там… Бордельера сам даже потом говаривал: Таких пляжей нет нигде. На рассвете серебряные воды озера сливаются с облаками. Другого берега не видно, а когда смотришь с обрыва, кажется, что перед тобой упавшее небо… И синий песок на пляже! Такие места только здесь… И её губы, теплые от солнца и ветра… Капельки воды на плечах, волосы, пахнущие медом… Звуки мира - только шорох волн, и тихий хруст песка, когда медленно и грациозно ложится она рядом со мной у подножия гранитного обрыва, в самом уромном песчаном уголке… Вона как!

По-богатому, как грицца. И вот тебе и прилюдие… Там с той Викой они всё лето работали, под конец в одной палатке жили. А до того - у-у-у-у!.. Чегой только не перепробовали… И там он ей ласково так, и тут, и ещё по всему ейному телу... Прилюдие, одно слово! И засандалить так он научился, что просто познал, значить, наслаждение свойства неземного. А оно ведь как - Вика-то целкой была поначалу, тоже не знала ничего, что да как… А тут нате - пляж, значить, безлюдие, прилюдие… Любовное приключение на пляжу вдвоем, и конца ему не было видать! Поэзия, ибатти её в сраку!..

Тут што учесть надобно, аки мораль: что у всех подряд прилюдия-то редко случается. Оно как обычно: бормотухи нажруться и в подсобку на ватнике обжиматься, либо на мешке с комбикормом. Потыкают елду, наблюют под себя - и дрыхнуть спьяну. Поутру без памяти, в блевоте и с похмела… Потом опять, пока не поймут, что невинности лишилися. А прилюдие - на хуй оно, мол, нужно… А не дело это - надо с прилюдием и ласковостью нежной, предварительной, значить… И в уединении с природой!

Ну дык а со Светой как в ту ночку у Бордельеры нашего получилось - о том в истории дальнейшей.