Майор : Опять приключения Бордельеры. История дальнейшая

Бордельера-то он почему Бордельера? Потому что борделя в егойной избе образовалася, да ещё какая! Бесплатная, во как! Для друзей, значить… А друзей у него было хоть и много, но были они больше собутыльники, а ещё как их многие по-иностранному обзывали - лузерА, што ли... Ну не все, конешно…

Был вот Саша такой, опять же. Росту не малого, и строен, гад, и модельной, значить, внешности. Не пидор какой, не-е… Не из этих. Полезный человек был. Ну не то што был, он и сейчас жив пока. Так а вот в те времена, бордельные, ходил Саша к Бордельере в бордель, поскольку еблив был, не менее остальных. Бордельера-то сам ебливей других не был, он больше смущался и об вечном с мадамами беседовал в ночи. Положит им руку на мохнатку, где щель заветная, и бубнит об звездах там, об космосе…

Дык, а Саша… Саша-то не бубнил, когда за мохнатку хватался. Он, конечно, нежный был, но не сопливый, а этот… Кавалер! И дык вот.

В кабак пошёл как-то Бордельера. Там его привечали, как положено, поскольку знали, што Бордельера мущщина не жадный, сам приветливый и нраву незлобивого. Тамошний кабак-то знатный был, у-у-у!.. И строился то он как - шесть еблищщ собралися кодлой, и давай концепцыю как говорят, егойную, значить, вырабатывать! А людишки все творческие были, заводные и свободномыслящие, особливо по пьяному порядку.

И дык вот - концепцыя, значить. Чтоб, скажем, человек какой, кому общество с егойными понятиями уже до ебени матери обрыдло, мог, значить, прийти в кабак, чтоб ему по карману поход сей не ударил, и чтоб ебала кругом были свои, родные. А родство-то тоже не просто так - понятие было определённое. Ну вот, музЫка, допустим. Чтоб не просто балалайка какая, либо руки вверх, а чтоб этот был… Драйв, значить… Как они тогда говаривали - мол, индастриал там, хардкор, альтырнотиво… Альтырнотиво особенно было тогда уважаемо и в струю. Баба ещё эта - певица Фармер Милена, тоже, значить, хорошо пела, чтоб с бабами обжимацца и плясать медленно… Тоже альтырнотиво ебанистическое, особливо если знать, об чём та Милена поёт.

А когда ебала творческие надумали, что да как да чего, сделали всё по-правильному. Открыли кабак, напустили корешей, охрану поставили, чтобы буйных да малахольных не пускать. И стал туда Бордельера ходить почетно, поскольку сам был один из людей творческих и содействовавших с самого начала. И Саша - кореш его, тоже, значить, обогрет был и привечен, как родной.

По тому кабаку баб много всегда бродило, так как знали они, что люди кругом учтивые, приветливые и не похабные. Ебливые, конечно, дык а кто не еблив? Бабы сами ещё как ибливы, ого-го! Посему каталися все в кабаке, аки яйцы в мошне волосатой. Впритирку, значить. И вот.

Бордельера уже к тому времени к борделю своему привадил не один десяток баб этих, что в кабак ходили. Но как бы так было, что никто из баб вроде как и не знал, что все они одним концом связаны, а то и не одним, а целой кодлой. И всё было тишь да гладь, ибатти в сраку его мать…

Пошёл Бордельеро в снова кабак как то... А баб там чего-то и нету, не время, видимо. А Саша - тут как тут. Ну и пошли они вдвоём за стол горькую пить, и за жизнь говорить. Мол, так и так, хотелось бы, чтоб была какая Маша - три рубля, и наша… Хотелось, чтобы был автомобиль невъебенический и ружьишко-автомат, и чтоб стрелять всех козлов, баранов и чурок косолапых. И чтоб любовь была, ну, не в смысле, Люба, а это… Чувство навеки!

И тут Саша говорит: мол, смотри друг Бордельера, какая Лена стоит! А? Во какая! Ща, мол, погоди, схожу к ней поближе, авось чего промышлю! И пошёл. Бордельера враз про него забыл, сидит, в носу ковыряет, табачком дымит… Про вечное размышляет - как бы так сделать, чтобы деньги не кончались. И размышлял он долго, но всё без толку. Аж напился, аки свинья, пока Саша Лену промышлял да обхаживал… Сам-то он ленив был. Говорил всегда: «Застенчив я, сцуканахуйбля-я-я - песдетс!».

Туда-сюда, тут и Саша вернулся, и говорит: Поехали! Куда ехать, зачем - Бордельере уже по хую, как говорится, было. Вышли они из кабака, зашли за будку трансформаторную, а там Лена. Сидит, сцыт и говорит: Подождите, мол, мальчики, щас я с вами поеду.

Как в бордель к Бордельере приехали, Лена в душ запросилася, грязная была наверное… Нате, говорит, пока журнальчики полистать, и хлобысть из ридикюля целую пачку. Бордельера жуть как читать любил, хвать журнал побольше и ну читать про баб голых, как они, да чего. А Саша раздеваться стал. Тут и Лена взад вернулася, вся в полотенце умотанная, румяная, с волосьями вьущщимися до самой задницы. После душа, освежимшись, значить.

Ну дык и что тут говорить. Поначалу массаж Лене оформили, с кремАми благовонными, с прикосновениями, к самому её, значить, сокровенному… Потом Бордельера совсем осатанел - припал к мохнатке ейной хлебалом и давай наяривать. Только пыль стоит, да слюни текут. А Лена-то, ого, гимнастической натуры девка была. Изогнулась хитро, штоб и мохнатка в аккурат у Бордельеры перед харей была, и чтобы Сашин конец губами ухватить.

Много чего проделано было тогда. Саша потом рассказывал, что, мол, стоял он с цыгаркой у кровати, а Бордельера с Леной шестьдесят девять чего-то там делали. Хрен его знает, чего шестьдесят девять. Это Лена так объяснила - мол, столько они сделали. И что особо занятно - Лена не просто так, а про прилюдие наслышана была, что мол, Бордельера особливо в нём силён. Потому и отдалася, аки лань робкая, в лапы медведей могучих… Ну то бишь Саше и Бордельере… Саша ей как расписал, там, в кабаке, чего можно устроить, если умеючи, так Лена, значить, сразу и ага…

И мораль тут опять такая - ебля без прилюдия - как будто рукоблудие. Потому и задумался Бордельера крепко, когда Свету свою восхотел как в начале написано в тот раз ночью-то - надо прилюдие или не надо? А ведь и рукоблудник-то он тоже знатный был… Но об этом, и о Свете егойной - это уж в истории на сей раз последней.

История последняя

Пока о Свете рассказ начнётся, про славные дела минувшие в жизни Бордельеры рассказать надобно. А то! Любил Бордельера музыку, значить. Сам сбацать не умел, но послушать любил, особенно ежели музыка плясовая и задорная. В те времена Бордельера с гонором был, музыку всё больше заморскую уважал, особенно певиц всяких. То есть, чтоб не только мелодие там, или напев, а чтобы ещё и поглазеть было на что. Ну, титьки певицыны, либо подол с разрезом или уж чтобы жопа в танце танга покачивалась.

Ну и для души тоже, а то! По душе тогда Бордельере из всех певиц Силиндиёна Канадская пришлась. Морда у неё - картинка, песни грустные, а мелодие в аккурат чтоб с бабой обжимацца. Слушал её Бордельера и мечтал - чтоб Силиндиёна, значить, для него пела, а он её бы в это время за жопу щупал и в танце крутил. Ну дык! А Силиндиёне этой Канадской наш Бордельера был по хую, как грицца... Ей там то ли какой-то Пламандон, то ли Анжалил тогда присовывал - то ещё мудачьё, небось...

Ну а Бордельера особо не тужил, конешно. Бывало, берёт в руки конец свой морщинистый, в телявизор вперится, и давай дергать туда-сюда. А ежели там, в телявизоре, Селиндиёна запевает, дык вообще... Брызги во все стороны, ага!.. Сидел вот так как-то, а тут к нему в избу стучатся. Он конец в портки заправил, пошёл ворота открыл, а там, смотрит - бабы! Все вроде свои, бордельные, с котомками, а одна вроде как не местная. Пригляделся наш Бордельера - ёбтыть! Вылитая Силиндиёна, только морда русская! Танюшей звать.

Ввалились, значить, бабы к Бордельере вчетвером и говорят: Горькую пить будем! Праздник, мол, у нас. Бордельеро радуется, Танюше даже подмигнул слегка. Выпили они по маленькой, потом вроде как ещё два литра взять решили... Пока Бордельера водовку промышлял, бабы сговор учинили - мол, ебись ты наша Таня сегодня с Бордельерой. А то, мол, бедная, хуя не нюхала полгода, робкая ты наша... Бордельеро, конешно, сговор такой подозревал, но лишней радости не показал, когда вернулся с котомкой гремящей. Он ещё по приходу баб решил - Таню выебу так и так, поскольку и не Таня она мне, а истинная Силиндиёна Канадская как она есть по ейной наружности!

И вот. Сидят уже Бордельера с Таней в ванне, водичкой теплой брыжжутся, балдеют. Тут Танюша Бордельере говорит: Ты глянь, какой он у тебя! А Бордельера лыбится во всё ебало - смотри, мол, Таня, чего ещё-то покажу! Ты только мослы слегка раздвинь, чтоб мне мохнатку было видно, говорит. Таня хоть и робкая, но наперекор не пошла, раздвинулась как надо. Бордельера аж вспотел, хоть и под водой валялся. Начал своё хозяйство разминать, да так ловко, что Таня аж покраснела вся и кончила внезапно. Уж больно понравился ей хуй стоячий во время рукоблудия мушского. Запал ей в душу Бордельера с концом своим багровым наперевес, а тут и ванная, и помыться вроде как заодно удалось. Влечение возникло, ёбтыть!

Вот и польза у рукоблудия, значить, несомненная... Таня-то к Бордельере часто стала захаживать, порой и без бутыля даже, а просто так. Сношалися они знатно, в охотку и старательно. И почитай, каждый божий день, ибатти его в сраку!

А потом, значить, вот... Наскучила Тане городская жизнь, и подалась она в Тайландию далёкую - слонов смотреть. И остался Бордельера без Силиндиёны-Тани, а только с телявизором... Это уж потом он, значить, эти... Рейв-пати полюбил. Там и Света оказалась, вон в истории самой первой всё как на духу расписано...

А той ночью, когда Света дрыхла во всё рыло, Бордельеро её спьяну особо сильно восхотел. Пристроился, надумал сзади ей в мохнатку засадить. Поплевал на елду, перекрестился криво, да и присунул... Свете-то чего, она ж водкой напоена, таблетками накормлена, сопит себе... А Бордельеро елозил-елозил, да и кончил в аккурат через полчасика. Прилюдие же он не стал затевать, нахуй, мол, да и ласки эти посткоитальные, как в газетах пишут, тоже замышлять не стал. Света-то храпит, считай, всё время, на что ей ласки-то? Ага...

А наутро дык и говорит Света Бордельере: Пожалуйста, давай не будем больше анальным сексом заниматься. А то мне теперь какать больно. Охнул Бордельеро про себя и чуть не прослезился. Это ж ёбтыть! - подумал он. Это коли б я знал, что был анал! Вона как... Пить надо водки меньше, ибатти её в сраку!