Лев Рыжков : Хрустальный корабль (часть V)

Часть I
Часть II
Часть III
Часть IV
***
Когда на летний Париж стали падать сумерки, Лиза опомнилась. Сегодня она много ходила пешком, а последние несколько часов – так даже и на каблуках (не могла удержаться, зашла в один из магазинчиков, обновила гардероб, понимая, что придется выкинуть). Однако усталости не было и следа.
В парке она разулась и стала прыгать на газоне. Это случилось после посещения мрачных подвалов с тысячами черепов. Плутоватый гид уверял, что во время революции, когда головы рубили ежедневно, их сбрасывали под землю. Так что черепа пламенных революционеров Робеспьера, Дантона, Сен-Жюста (которые простились с жизнями на эшафоте) – тоже где-то здесь. Еще гид рассказывал, что подземелья черепов тянутся на многие десятки километров.
«А интересно, у нас, под площадью Дзержинского, тоже, наверное, такие подземелья есть», — подумала Лиза.
Лиза была рада выбраться из этого мрачного места, и теперь беззаботно прыгала на лужайке.
- Ты по-хорошему чокнутая девчонка, — ободрил Джим.
Впрочем, и он, словно не желая отставать от Лизы в безумствах, бухнулся в фонтан. Прямо в одежде.
В Москве такого купальщика тут же скрутили бы, составили протокол и увезли в вытрезвитель, но в Париже на Джима никто не обращал внимания.
Мокрого Моррисона, правда, не пустили потом в какое-то чванное кафе. Ну, так и у нас бы не пустили. Впрочем, Джим нисколько не расстроился, и они с Лизой пообедали в арабской кофейне. Спиртного здесь не подавали. Зато принесли такой крепкий кофе, что Лизу будто по мозгам шарахнули чем-то тяжелым.
Лиза запоминала каждый миг, пыталась раскладывать свое счастье по полочкам.
Вот они с Джимом удирают от уличного мима, а тот все вьется-вьется вокруг них, как черный ворон. Делает вид, что перебирает ладонями по невидимому стеклу. Вот Нотр-Дам. Вот сквер с уличными музыкантами, а Джим подбадривает самого экзотического из них – дряхлого африканца с невероятно длинной дудкой.
В какой-то момент Лиза перепугалась. Произошло это, когда ей вдруг подмигнула статуя. Разведчица чуть не закричала, вцепилась в рукав Джима. Но «статуей» оказался уличный артист, который целыми днями простаивал на постаменте и ничем больше не занимался. Только пугал людей. Ошарашенная Лиза дала ему десять франков.
На Париж опускался вечер. Самый чудесный день в Лизиной жизни заканчивался.
Лиза и Джим побывали на Монмартре и сейчас гуляли по восточной части старого Парижа, мимо старинной, но выглядевшей, как новенькая, ограды.
- А давай зайдем сюда! – предложил вдруг Джим. – Только сначала купим вина.
- А что здесь? – спросила Лиза.
- Кладбище Пер-Лашез. Самое знаменитое во Франции. Здесь похоронены почти все великие люди этой страны. Хотя иностранцы тоже. Оскар Уайльд, например.
В этот момент Лиза допустила непростительную оплошность. Она спросила:
- А кто это такой?
Джим остановился и пристально посмотрел Лизе в глаза.
- Детка, ты не знаешь Оскара Уайльда? Какие, право, дикари вы в своем Алжире.
Столько чванства было в этом ответе, что в этот момент Лиза всей душой, правда, ненадолго, Моррисона возненавидела.
- Зато мы там срамом в общественных местах не размахиваем, — парировала она. – Не то, что вы, культурные!
Джим изменился в лице. Лиза видела его насквозь. Сейчас он будет пытаться сделать вид, что это – пустяки.
- А, ты о том случае в Майами?
- Я – о вчерашнем случае в Париже, Джим. Ты демонстрировал свой срам в «Цирке».
Конечно, Лиза хотела его уязвить. Но, надо сказать, она переоценила Джима. Лиза-то думала, что его броню пробить невозможно. А броня оказалась не толще фанерного листа.
Девушка-разведчик не ожидала, что Моррисон закроет лицо руками.
- О Господи, опять! Опять! Сколько раз я обещал себе не напиваться до соплей.
- Соплей я не видела, — сказала Лиза. – Ты… э-э… делал пи-пи… на чью-то физиономию.
- Господи! – стонал Моррисон.
Его плечи вдруг задрожали.
Лизе стало неловко. Она-то вчера думала, что Моррисон – чудовище, алкоголик, потерявший человеческий облик.
- Прости, Джим, но я не могу спросить… — Лиза вдруг поняла, что запуталась в английских глаголах.
От волнения, конечно.
- Не можешь – не спрашивай, — ответил Джим.
- Прости меня, — сказала Лиза. – Я причинила тебе боль.
Моррисон отнял руки от лица. Глаза действительно блестели влагой. Капельки слез застряли в бороде.
- Это все херня, — ответил он. – Но ты – какая-то уникальная. Ты просишь прощения. Однако!
- Не издевайся! – сказала Лиза.
- Я серьезен. В Америке я не встречал таких покладистых женщин.
Глаза у Моррисона бегали. Он будто стеснялся.
«Он же не знает, как меня зовут! – поняла Лиза. – Я ему говорила, но он забыл!»
Это обстоятельство, кстати, объясняло и то, почему Джим уже очень давно не обращался к ней по имени.
- Ну, давай еще раз познакомимся, — произнесла она. – Меня зовут Ма…
«А какого черта!»
- …Лиза, — решилась разведчица.
- Красивое имя, — согласился Моррисон. – Как я мог его забыть? Или ты называла себя как-то по-другому? Мария, кажется…
- У меня двойное имя, — быстро нашлась Лиза. – Мария-Луиза. Мне больше нравится вторая часть.
- Мне тоже, — сказал Моррисон. – Мое второе имя – Дуглас. Но не скажу, чтобы я так представлялся кому-то.
- Не пей так больше, Джим! – Лиза поняла, что рок-звезда делает то, что некоторые мужчины в их управлении называли «съезжать с базара» — искусно переводит беседу в другое русло. – Почему ты так напиваешься?
- Ты действительно хочешь это знать? – спросил Моррисон.
- А разве сложно объяснить? – удивилась Лиза.
- Ты знаешь, сложно. На самом деле причиной всему – не просто моя распущенность, или неумение себя контролировать.
- А что? — спросила Лиза, полагавшая, что все дело только в этом. И еще в избалованности.
- Ящеры, — ответил Моррисон. – Но это – тайна.
- Что?! – оторопела Лиза. – Какие еще ящеры? Какая тайна?
- Страшная, естественно, — ответил Моррисон. – Каждая тайна – страшна для того, кто ее знает. Хотя, может быть, ты будешь над ней смеяться. Просто я никому еще о ней не рассказывал. Давай дойдем до могилы Оскара Уайльда, выпьем вина, и ты узнаешь кое-что новое для себя.
- Кто такой все-таки этот Оскар Уайльд?
- Англичанин. Писал хорошие, добрые сказки. На спор за несколько ночей написал роман. Блистал в обществе остроумием. Потом попал в тюрьму. Отсидев несколько лет, вернулся в Лондон, но обнаружил, что ни в одном из домов, в которых он раньше бывал с восторгом принят, его и знать не хотят. Опозоренный, Уайльд отправился в Париж, где и умер в нищете и забвении. Все больше убеждаюсь, что мы с ним в чем-то похожи.
Они шли по тихой аллейке кладбища. Было тихо и безлюдно, если не считать служителя в униформе.
- Только похоронят меня, конечно, не здесь, — сказал Моррисон.
- А почему тебя должны хоронить?
- Потому что я приехал в Париж умереть. Как Уайльд…
- Джим! Ты такой молодой! Зачем?
- Я повторяю его судьбу. Меня тоже принимали по всей Америке. Но после Майами уже нет. Меня тоже, как Уайльда, будут судить. Правда, немного за другое.
- А Уайльда-то за что?
- За гомосексуализм.
«Гадость-то какая! – подумала Лиза. – Страшно представить, чтобы этим занимался какой-то известный советский писатель. У нас бы такого урода тоже посадили бы. И правильно сделали бы!»
- Здесь, в Париже, оборвалась его жизнь, — сказал Моррисон. – Оборвется и моя. Может быть, уже сегодня.
- Глупости какие говоришь… — вздохнула Лиза.
- Если бы!
Следующий служитель подсказал Лизе путь к могиле Уайльда. Предупредил, что через полтора часа кладбище закроется.
Кладбище произвело на Лизу странное впечатление. Все эти склепы, потертые мраморные ангелы, каменные плиты… Пер-Лашез не казался местом, овеянным революционной славой, местом, где расположена легендарная стена коммунаров, у которой расстреливали борцов за свободу. В воздухе этого места витала какая-то легкая жуть.
Могилу Уайльда нашли быстро. Она оказалась уютной и ухоженной. Стояли цветы.
- Ну, здравствуй, брат Оскар! – произнес Моррисон и достал из сумки вино, бургундское шардоне. Тут же начал ругаться: — Вот черт! Как ее открыть?
Горлышко бутылки запечатывала крепкая французская пробка. Джим пытался продавить ее внутрь пальцем. Безрезультатно. Он уже примеривался, чтобы отбить горлышко о могильную плиту своего духовного брата.
- Постой, — сказала Лиза.
Она запустила руку в пакет из парижского магазина, достала оттуда свои джинсы. В их кармане лежал перочинный ножик со штопором.
- Дай сюда, — сказала Лиза и в два счета открыла вино.
- А ты запасливая! – произнес Моррисон.
Лизе казалось, что он снова забыл, как ее зовут.
- Расскажи про ящеров, — попросила Лиза.
- Может, сначала трахнемся?
«На кладбище?» — мысленно ахнула Лиза.
Это было настолько неожиданно, что она даже не нашла в себе сил для сопротивления. Хотя сопротивляться уже не хотелось.
- Опять туда же? – с неожиданной деликатностью спросил Моррисон.
- Нет, — решилась Лиза, понимая, что еще одного такого секса не выдержит.
Джим положил ее на могильную плиту, проворно расстегнул джинсы.
Было больно. Но боль оказалась слабее, чем в первый раз. И долго не продлилась, сменившись падением в сладкую бездну.
***
Собственно, для полноценной паники в рядах революционеров из «Цирка» достаточно было бы даже одного молодчика с бейсбольной битой. Но сейчас таких нагрянуло с десяток.
Вид агрессоры имели самый решительный. У кого-то из них Фантомас заметил футболку с портретом Сталина.
«Все понятно!» — подумал самый страшный преступник Европы.
А затем все вокруг превратилось в хаос.
Началось избиение. Кто-то прыгал по столам. Кто-то просто их переворачивал. Отовсюду слышался грохот разбиваемой посуды, кто-то визжал, кто-то богохульствовал.
Сквозь хаос неожиданно отчетливо прозвучал чей-то голос:
- …что лишний раз доказывает – свобода в отсутствии интеллектуальной составляющей оборачивается диктатурой…
Потом философа чем-то стукнули. Он ойкнул и замолк.
Фантомас ловко уворачивался от летящих кулаков, предметов мебели и посуды. Несколько раз на него бросались здоровяки с оскаленными лицами. Самый коварный злодей на пространстве от Лиссабона до Варшавы вряд ли заслужил бы свою репутацию, если бы не был очень ловок.
Снова, как в молодости, Фантомас превратился в гибкую и ладную боевую машину. В какой-то момент просто уворачиваться от нападений сталинистов оказалось невозможно. Но драки кошмар криминалистов не боялся никогда. Некоторое время он посвятил изучению японских единоборств. И сейчас в прыжке поразил ногами одного из сталинистов. Ускользнул от биты другого и, приземлившись на пол, сумел развернуться и сделать молодчику подсечку.
Фантомас понимал, что обязан выбраться отсюда. Он лавировал между сцепившимися, разъяренными людьми, запрыгивал на столы, перескакивал через тела дерущихся и отключившихся.
Выход караулил один из сталинистов. Времени на разговоры не было, и Фантомас просто подпрыгнул и ударил сторонника диктатуры в грудь подошвами ботинок.
Фантомас мчался по длинному, сумрачному коридору «Цирка». Коридор казался бесконечным.
Уже на самом выходе подстерегал неприятный сюрприз. Быстрая тень выскочила справа, сильно и бесшумно коснулась Фантомаса. Это прикосновение немедленно отдалось болью. Нападавший без проблем заломил королю преступного мира руку за спину, а внезапно появившийся напарник нанес серию коротких и техничных ударов: в живот, по шее, почкам.
Этого оказалось достаточно, чтобы выпивка попросилась наружу.
- Вот он, сучонок! – нападавшие переговаривались по-русски.
- Лизку где-то спрятал, сам бухает.
Вечер начинался так хорошо. Но теперь Фантомас блевал, цепко схваченный русскими шпионами. Впервые с младенчества самый опасный преступник Европы чувствовал себя беспомощным дерьмом.
***
- Ты хотела знать, почему я пью? – спросил Моррисон, отхлебывая шардоне из горлышка. – Эта история началась достаточно давно. Лет шесть или семь назад. Тогда я еще не был рок-звездой. Я ходил на занятия в университет. Принимал участие в вечеринках, сочинял первые, робкие и неумелые, стихи. Оценки я получал не особо хорошие. Впрочем, никаких стараний в учебе я никогда не проявлял. Однажды меня вызвал отец – настоящий адмирал, чтобы ты знала…
«Да знаю уж!» — чуть было не произнесла Лиза вслух.
Они успели получить удовольствие, привести себя в порядок. И теперь Лиза сидела, прижавшись к Джиму, а тот курил сигарету, отхлебывал вино из горлышка, смотрел куда-то в сторону и говорил. Лиза и не думала его перебивать.
- Я не помню, о чем мы тогда говорили с отцом, — продолжал Джим. – Да это не так уж и важно. Нашему разговору помешал телефонный звонок. Отец бросился к телефону. Его, судя по всему, искала какая-то шишка из Пентагона. В процессе телефонной беседы он выдвигал ящики своего стола, что-то, очевидно, разыскивая. И тут я обратил внимание на одну любопытную вещицу. На маленький стеклянный флакончик у левой (как сейчас помню) стенки ящика. Я знал такие флакончики. Угадай, что было на нем написано?
Лиза пожала плечами. Она действительно не имела об этом никакого понятия.
- ЛСД, — произнес Джим. – Я, черт побери, не верил своим глазам. У моего отца! Адмирала американского флота! В ящике стола лежит кислота! Как у какого-то паршивого тинейджера! «Куда катится этот мир?» — думал я.
Лиза вспомнила беседу с Андроповым, произошедшую, казалось, целую вечность назад. Шеф КГБ тоже упоминал об этом наркотике.
- Со временем я понял, что там делала кислота, — продолжал Джим. – Я отнюдь не был невинным младенцем, я прекрасно знал, как выглядят эти пузырьки, из которых надо капать на промокашку, а ее – класть себе на язык. К тому времени я пробовал ЛСД не меньше десятка раз. В то время препарат еще не был запрещен, считался лекарством, его можно было купить в аптеках. Хотя и недешево.
- И что? – спросила Лиза.
- Ты действительно как с Луны свалилась, — усмехнулся Моррисон, снова отхлебнув из бутылки. – От приема препарата возникают галлюцинации. Они могут быть разными: веселыми, страшными. Какими угодно. В какой-то момент тебе кажется, что ты изучаешь кислоту. Ты думаешь, что это — огромный, неисследованный мир. Но на самом деле ты заблуждаешься. На самом деле это кислота изучает тебя. Помнишь, как говорил Ницше про бездну?
- Нет, — ответила Лиза.
- Nevermind, — произнес Джим.
Лиза не сразу смогла перевести это выражение. Скорее всего, оно означало что-то вроде «пустяка».
- Каждый прием ЛСД (его называют трипом) происходит по-разному, — продолжал Моррисон. – Ты можешь испытывать безудержное веселье. Тебе смешно. Все самые забавные случаи из твоей жизни вдруг встают у тебя перед глазами, и ты веселишься, как в первый раз. Ты думаешь: «Ах, какая веселая штука!» Но в следующий раз тебе уже страшно. Из всех тайников и закоулков твоей памяти выходят пыльные, визжащие призраки. Тебе становится немыслимо, до крика, страшно. Но кошмар все не кончается. Через это проходил каждый, кто употреблял ЛСД больше одного-двух раз. У каждого человека есть своя кладовка кошмаров, которая распахивается, когда химия вторгается в организм. Мне казалось, что мои эмоции кто-то изучает. Я чувствовал себя беспомощной собакой, которой советский ученый Павлов светит в глаза фонариком.
Лиза никак не отреагировала.
- Страх, смех, жалость, отвага, способность к логическому мышлению – раз за разом я чувствовал себя на каком-то экзамене. Один раз меня провели по прошлым жизням. Это был интересный опыт, но сейчас мы говорим не об этом. Принимая ЛСД, я чувствовал себя распластанным на невидимом столе для опытов. Да, наркотик доставлял удовольствие. Но ведь и собаки Павлова со вскрытыми черепными коробками тоже испытывали удовольствие!
Лизе хотелось что-нибудь возразить, но с работами Павлова она была не так, чтобы знакома.
- Группа, в которой я пел, называлась «Двери», — продолжал Моррисон. – Я пел, призывал людей рушить стереотипы, открывать двери восприятия. И однажды, во время очередного кислотного трипа, эти двери открылись и передо мной. И я, наконец, смог увидеть тех, кто меня изучал.
Джим замолк. Неожиданно Лиза поняла, что он дрожит.
- Кто это был? – спросила она.
- Ящеры, — ответил Джим. – Не спрашивай у меня, кто они такие, откуда взялись. Я не знаю. Но меня, блядь, Джима Моррисона, легенду рок-н-ролла, препарировали ящерицы.
- Может, это галлюцинации? – предположила Лиза.
- Не думаю, — ответил Моррисон. – Ящеров можешь увидеть и ты, если посмотреть особым образом. Мне это удалось. Не сказать, чтобы я был этому очень сильно рад. Один из ящеров, мой куратор, соизволил со мной пообщаться. Это он копался в моем мозгу. Он знал, как сделать мне больно, или приятно, или страшно, или смешно. Но при этом он был холоден и бесстрастен. Я понимал, что не значу для этой рептилии ровно ничего. Глаза ее были безжизненны, как вот эта могильная плита. Да и стал бы Павлов общаться с собакой? Только если бы находился в хорошем настроении. Куратор предсказал мне мое будущее…
- То, что ты станешь звездой? – спросила Лиза.
- Если бы! «Джим! – сказал мне этот ящер, ползая по мне равнодушным взглядом выпученных глаз. – Мы знаем, что тебе нравится жить так, как ты живешь. Но всему приходит конец, Джим. Мы хотим, чтобы в ближайшем будущем ты постригся, стал полноценным членом общества. Ты еще можешь стать преуспевающим чиновником. Если ты перестанешь быть «плохим мальчиком», Джим, начнешь слушаться родителей, займешься политикой, у тебя появится рейтинг. Электорату нравится перевоспитание плохишей. Ты же элита, Джим, — говорил ящер. – Элита своей страны. Делай карьеру. У тебя есть шансы стать губернатором Калифорнии. Мы поможем тебе».
Лиза не знала, что и думать. Моррисон продолжал:
- Согласись, странно было встретить в трипе от самого раздолбайского наркотика, самая малая доза которого прет тебя не меньше четырех часов, по-родительски занудные разговоры о жизни с непутевым чадом. У меня было полнейшее ощущение того, что со мной разговаривает мой папаша-адмирал! Если бы не хвост, чешуйчатая кожа и выпученные глаза, это был бы отец!
- К тому времени ты знал, что в столе у него есть ЛСД?
- Да. Я предположил, что мне толкнули какую-то особую кислоту. С педагогическим эффектом! Но торговец наркотиками никак не мог пересечься с моим отцом. Некоторое время я был в тупике. Но однажды у меня промелькнула шальная мысль: «А если отцом тоже управляют ящеры?» Как ни странно, в таком случае все части головоломки собирались воедино. И не просто собирались, а открывали новые загадки. Например, если отец употребляет ЛСД, через которое его поступками управляют ящеры, то не может ли быть того, что вся вашингтонская верхушка – тоже проводит свою политику под диктат каких-то ебаных ящериц! Это была такая дичь, которая просто не могла вместиться в голове. Этого просто не могло быть! Но потом я узнал об операции «MK Ultra». Знаешь, в чем она заключалась?
- Нет.
- Начиная с пятидесятых, цэрэушники ставят психоделические опыты на людях, используя ЛСД. Без их согласия. Они могут распылить кислоту в воздухе, а потом вести наблюдения. Могут добавить кислоту в систему водоснабжения маленького городка. Они до сих пор продолжают это делать!
- Но откуда ты знаешь? – прищурилась Лиза.
- Имя Кена Кизи тебе что-нибудь скажет? Это писатель. В 50-е годы дал согласие на эксперименты с ЛСД. Он знает по старой памяти кое-кого из ЦРУ.
- Он тоже видел ящеров? – спросила Лиза.
- Да. И знает о них поболе моего. По словам Кена, ящеры прибыли к нам с другой планеты. Несколько тысячелетий назад. На хрустальном корабле.
По Лизиной коже пробежал холодок – дал о себе знать первый вечерний сквозняк.
- Ящеры приземлились в Индокитае, — продолжал Моррисон, отхлебывая из почти опустевшей бутылки. – Где-то на границе Южного Вьетнама и Камбоджи. Сейчас там стоит храмовый комплекс, почитающийся буддистами чудотворным. Нашу планету ящеры нашли пригодной для жизни. Поселились здесь.
- Но подожди! Почему я о них ничего не знаю?!
- Ты вряд ли сможешь их увидеть, — пожал плечами Джим. – Потому что обитают ящеры в четвертом измерении, на изломе восприятия. Они – всюду и нигде. Но ты всегда можешь встретить их там, где боль, кровь, страдания. Ящеры питаются всем этим. Так говорил мне старый мудрый Кен. А сейчас ящеры просто решили взять власть на планете. В одном из самых могущественных царств, вождь которого одним нажатием пальца может уничтожить все живое на планете. Кен говорил, что жизнь человечества, по всей видимости, подходит к концу. Какую-то часть людей ящеры, видимо, оставят. Будут причинять им мучения, питаться их страхом и болью. Но это уже предположения другого человека.
- Кого?
- Его зовут Хантер. Хантер Томпсон. Журналист из Лос-Анджелеса. Ему тоже случалось видеть ящериц. Он сопоставил то, что во Вьетнаме сейчас война. А ведь именно там, по словам Кена, находится хрустальный корабль. Значит, рассудил Хантер, если отталкиваться от того, что ящеры уже находятся у власти в Америке, им зачем-то понадобился их ебаный «Мэйфлауэр». Так назывался корабль, на котором прибыли в Америку первые поселенцы. Когда корабль окажется у них в руках, то…
- То что? – спросила Лиза.
- Я не знаю, — ответил Моррисон. – И никто, кроме ящеров, не знает. Может быть, наступит конец света. Или ядерная война. А, может, из этого корабля можно связаться с другими ящерами. И тогда нас ожидает нашествие призрачных страхоедов.
В какой-то момент Лиза задумалась: как пересказать все это Андропову? Вот как, спрашивается?
- Что же касается моего отца, — Джим прикончил шардоне, — то он – всего лишь один из них. Я не знаю: сидит ли ящер у него в голове. Или просто отец – верный раб рептилий. Да, я думаю, мне он это и не расскажет.
Голова Лизы превратилась в счетно-вычислительную машину, разведчица запоминала каждый нюанс, каждую мелочь. Как ни странно, все это было очень похоже на правду. И многое объясняло.
- Естественно, я с ящерами не согласился. В то время меня просто разрывало на части от песен, от стихов. Я желал сообщить их миру. Я понимал, что если я стану заурядным клерком или адвокатом, я просто не смогу жить, не выплеснув свои чувства. Мы с ребятами записали несколько пластинок, и они имели успех.
- Песня «Хрустальный корабль» — она… о корабле ящеров? – спросила Лиза.
- Она о мечте. Будь она об этих тварях, то звучала бы немножко по-иному. Но вернемся к моей нескромной персоне. Мне нравилось чувствовать любовь, всеобщее обожание, видеть улыбки. В такие моменты не хотелось вспоминать об унылых ящерицах. Однажды ящерицы нанесли мне визит. Случилось это одной ночью, где-то в Северной Каролине. Накануне я не употреблял ничего, что расширяло бы сознание. Я проснулся ночью и решил попить пивка, и тут увидел в своем номере своего куратора. Ящер смотрел на меня мертвым взглядом, потом произнес: «Джим! Надеюсь, я пришел к тебе в последний раз. Это мое последнее предупреждение. Сворачивай свою музыку, кончай трахаться с кем попало и безобразничать. Тебя ждет великая миссия». Я пожелал ему провалиться. На это ящер сказал, что очень сожалеет, но, если я не перестану валять дурака, он просто отключит мой талант. Отключит, понимаешь? «Это – вынужденная мера, — пояснил он. – Мне не хотелось бы прибегать к ней». Он исчез. А я предпочитал думать, что визит куратора – всего лишь симптом помраченного рассудка.
- Ты не послушался?
- Конечно, нет! Я стал писать злые, нервные песни, едкие как кислота. Я прошелся по войне во Вьетнаме. Я призывал своих слушателей не ходить в армию. В конце концов, в одной из песен я утверждал, что я – король ящериц. Я жестоко потешался над ними. Но однажды, не прошло и года, ночью ко мне явился куратор и…
Джим замолчал, отбросил бутылку.
- И что? – спросила Лиза.
- И отключил талант. Нет, это не значит, что я перестал писать песни. Они по-прежнему как-то писались. Но уже без прежнего удовольствия. Куратор объяснил, что я – далеко не единственный такой «кастрат». Он назвал еще несколько имен – Хемингуэй, тот же Кен Кизи, Сэлинджер.
- Как же ты живешь?
- И вот теперь мы переходим к вопросу – почему я столько пью. Именно поэтому. Правда, не только. Отключивший мне талант ящер сказал, что, если я не образумлюсь, то после того, как я увижу его в следующий раз, я умру.
- И что?
- Вчера я его, кажется, видел. Мельком. Очень недолго.
- Где? Когда? – спросила Лиза.
- В «Цирке». Я и напился-то от ужаса, охватившего меня.
- Бедный Джим! – вздохнула Лиза и обняла его покрепче. – А я ведь знаю, как тебе помочь.
- Что?! Ты?! Что ты можешь об этом знать?
- Больше, чем тебе кажется, — улыбнулась Лиза.
***
Фантомас не успел отдышаться или откашляться. Рука белобрысого здоровяка держала его за горло.
- Где девушка? – спросил он по-английски с самым деревяннейшим из возможных акцентом.
Русские. Будущие друзья. Как бы сделать так, чтобы они не убили ненароком своего союзника?
Обратиться к ним по-русски? Не очень умная мысль. Или умная?
- Друзья! – решился Фантомас заговорить по-русски. – Я ваш друг. Мне есть, что вам рассказать.
Русские переглянулись.
Здоровяк шагнул вперед. И вдруг Primus Criminalis, маэстро Фантомас ощутил, как ноги его отрываются от земли, а сам он будто летит. И приближается стена здания. Уже видны неровности штукатурки…
Что? О, нет! Боже…
Собственная голова показалась Фантомасу яйцом, которое разбивают о сковородку. Обжигающая боль пришла немного позже.
- Ааааа!!! – кричал Фантомас.
- Ты откуда, блядина пентагоновская, русский знаешь? – склонился над ним белобрысый.
- Ребята! Нам надо поговорить! – разбитыми губами, непритворно, шепелявил тот, кто наводил ужас на инспекторов и ищеек. – Я знаю, где ваша девушка. Знаю все…
А дальше произошло непоправимое.
Белобрысый русский схватил лже-Моррисона за волосы, потянул.
- Нет! – простонал Фантомас.
Но было поздно. Маска слезала с его головы с предательской легкостью.
Фантомас еще успел подумать о том, что голова его усохла. Раньше для того, чтобы сорвать с него маску, требовалась исключительная физическая сила. Сейчас сделать это по силам кому угодно. Это старость?
Он успел увидеть искривленные ужасом и отвращением лица русских.
- Постойте…
Их руки, уже с пистолетами. Фантомас машинально опознал марки: «вальтер» и «стечкин». Сколько раз он стоял под пулями!
И тут русские стали стрелять.
Капитан Пыйх палил по корпусу. Майор Макропулос – в голову.
- Ну, хватит! – скомандовал майор, когда жабоподобная тварь, прятавшаяся под маской Джима Моррисона, перестала дергаться и подавать признаки жизни.
Пыйх опустил пистолет.
***
Кроме шуток, Лиза действительно знала, как можно спасти Моррисона.
Она вспомнила один из недавних вечеров. Элегантного холостого подполковника, пригласившего ее в ресторан «Прага». Помнила свет роскошных люстр и вышколенных официантов. Подполковник пил из графина водку, рассказывал, немного захмелев, о прежней службе.
Семь или восемь лет назад подполковник выезжал в экстренную командировку в заштатный сибирский городишко.
Примерно в 1961 году местные жители стали жаловаться на то, что видят «крокодильчиков». Психоз носил массовый характер. Удалось установить, что коллективный галлюциноз начался в один день. После того, как в тайге что-то хлопнуло. Подполковнику вместе с верными людьми удалось найти место хлопка. Там был обнаружен некий развороченный контейнер, никак не похожий на бомбу. Подполковник распорядился собрать и опечатать находки, затем – отправить их в Москву. Работали на всякий случай в противорадиационных костюмах и противогазах.
Население действительно видело «крокодильчиков». Участились самоубийства. Выезжать из городка категорически воспрещалось.
- И в конце концов, что ты думаешь, нашли способ победить этих крокодилов! – рассказывал он в ресторане «Прага». – Шапка и водка! То есть, надо носить на голове шапку, изнутри обклеенную фольгой! И водку пить, не меньше двухсот пятидесяти грамм в сутки. И как рукой снимает!
Воспоминание померкло.
Могло ли это помочь? Судя по тому, что Моррисон рассказывал о проекте MK Ultra, о том, что подлые цэрэушники испытывали ЛСД на своих же людях, они могли и на тайгу его сбросить. ЛСД-бомбу. А что?
- Шапка и водка! – воскликнула Лиза. – Вот, что тебе поможет, Джим! Я знаю, как тебя вылечить!
- Ты? – усмехнулся Джим. – Да я тебя увидел-то сегодня впервые в жизни. Что ты можешь знать?
- В твоей жизни я появилась не просто так, Джим Моррисон. Я пробиралась к тебе. Проделала долгий и опасный путь.
- Из Алжира?
- Из России.
…Конспиративная квартира была пуста. Пыйх и Макропулос где-то бродили.
- Заходи! – сказала она Джиму. – Чувствуй себя, как дома.
- Может, потрахаемся, пока твои бабуины не вернулись?
- Обязательно, Джим! Но… Мне надо в ванную…
Лиза быстро отрегулировала воду, разделась и села в фаянсовую чашу.
Ей хотелось отдышаться, хоть на секунду.
И еще порыдать. Ведь сегодня, как ни крути, был самый счастливый день в ее жизни.
Моррисон не сбежит. В этом Лиза была уверена. Слишком он ненавидел ящеров (они же американские империалисты), а Лиза обещала ему помочь.
Мылась Лиза недолго. Когда помылась, нажала пимпочку на стенке. Пробка мощно выстрелила даже сквозь толщу воды. Выпустив грязную воду, Лиза смыла пену и грязь, заткнула сливное отверстие пробкой. Все, как было…
Когда она вышла, кутаясь в халатик, Джим, уронив голову на руки, пускал слюни на старинный паркет.
- Джим! Что с тобой?! – воскликнула Лиза.
- Ммуээ-ээ, — мычал Моррисон, еще несколько минут назад разумный.
На полу валялась пустая бутылка «Столичной».
Лиза в ужасе прикрыла рот ладонями. Точно! Через границу они несли две бутылки водки. Одну отдали старому эскимосу, который переправил их на аэросанях через финско-шведскую границу. Одна осталась с собой. Разведчики хотели выпить ее за успех операции, уже по завершении. Они бы и выпили. Если бы бутылку не обнаружил Джим Моррисон, и не приговорил за несколько минут.
- Мамочки, Джим! Ну, почему же ты такой поросенок?! – воскликнула Лиза.
Тело Джима выгнулось в судороге.
- Бххрьххх! – сказал он.
«Сейчас его стошнит!» — поняла Лиза.
Она помогла Моррисону подняться и повела его в ванную. Джим тяжело облокотился о ее края.
В дверном замке заскрежетал ключ.
Лиза бросилась в прихожую.
***
На самом деле Фантомас не умер. О, тысяча чертей, убить вертлявого дьявола парижских трущоб было с некоторых пор не так-то и легко.
Фантомас был молод, когда для европейцев приоткрылись ворота в Китай. Страну огромную, побежденную, но загадочную и толком не известную. Стремились туда многие. Возвращались не все.
Теперь, спустя десятилетия, гений коварства мог себе признаться, что Китай сформировал его личность. Большую часть своих знаний и умений Фантомас приобрел в Китае.
В том числе навык «отсроченной смерти». Король всех злодеев был практически непобедим еще и потому, что владел медитативной техникой, благодаря которой поврежденные ткани его тела восстанавливались очень быстро.
Не мгновенно. Но часа примерно через два Фантомас надеялся встать и уйти по своим делам.
Несколько раз одиознейшего из преступников уже убивали. И как же кричали потом, когда Фантомас целым и невредимым восставал из гроба и бросался в бой!
Ха-ха-ха! Кровавый вулкан предместий еще себя покажет!
Русские склонились над его телом.
- Пиздец хуйня непонятная, — говорил блондин. – Что в докладе-то писать? Брали Моррисона, а взяли хуй пойми чо.
- Да, — нервничал брюнет. – Да. Ты прав. Мы должны как-то подтвердить свои слова.
- Если мы вдвоем будем говорить одно и то же – не покатит?
- Нет, — покачал головой брюнет.
«Странно, что этот человек – русский, — мерцало затухающее сознание Фантомаса. – Черты лица у него, как у истинного грека!»
- Вот что. Метнись на кухню. Найди нож. Тесак. И авоську какую-нибудь. Только непрозрачную.
- Есть, — сказал блондин и исчез.
«Интересно, что они задумали? – Мысль гения преступного мира была тихая, ласковая, как летний сквознячок. – Зачем им тесак, если есть пистолеты? Кого они хотят зарезать?»
Понимание сверкнуло оглушительной молнией. Заряд небесного электричества разбил затхлую каморку, в которую превратилось сознание маэстро Фантомаса. Внутрь хлынул свет, струи ливня, порывы холодного ветра. Виртуознейший из преступников вдруг понял, что сейчас его убьют окончательно.
В голове металась ледяная паника, но пошевелиться Фантомас не мог. Должно пройти не менее двух часов.
«От меня ничего не зависит! – успокаивал он себя. – Бояться не стоит!»
И действительно – русских может что-то отпугнуть. Например, полиция. Им не резон задерживаться.
Здоровяк-блондин вернулся неожиданно быстро. С тесаком в одной руке и клетчатым пакетом из дешевого супермаркета «Тати».
- Ну, что, секир-башка, — сказал блондин и лезвием тесака ударил Фантомаса по шее.
«Боже! Я умираю!» — понимал гениальный преступник.
Но что-либо поделать он не мог. Сознание, еще час назад полное гениальных каверз и преступных инсинуаций, суживалось до размера маленькой точки, да и та быстро рассеивалась во мраке.
«Этот день должен стать праздничным для полицейских всего мира! – напоследок подумал король всех злодеев. – Такой мастер уходит!»
Фантомас покинул этот бренный мир. На сей раз окончательно.
***
- И что теперь? – спросил Пыйх, брезгливо помещая голову Фантомаса в клетчатую сумку.
- Избавиться от тела, — быстро произнес Макропулос. – Это не составит нам труда. Рядом Сена. Бросаем под мост.
Накинув клетчатую рубашку на шею псевдо-Моррисона, разведчики подхватили его под мышки. Со стороны должно было казаться, что перезаседавшие алкомаоисты помогают особо активному товарищу по партии вернуться домой.
- Господа! – остановил их первый же полицейский патруль. – Разрешите ваши документы?
- Какие в жопу документы?! – сказал ему Макропулос. – В «Цирке» людей убивают, а полиция занята проверкой документов у мирных граждан? Я напишу в газеты, мсье.
- Мы об этом не слышали… В «Цирке», говорите?
Полицейский предпочел не связываться.
- Молодца, командир! – очень уважительно произнес Пыйх, когда полицейские умчались к «Цирку».
Перед тем, как сбросить безголовое тело в реку, карманы джинсов набили булыжниками.
На конспиративную квартиру возвращались в мрачном расположении духа.
- А что с башкой делать, командир? – спрашивал Пыйх.
- Что как маленький? Диппочтой отправят! – психанул Макропулос.
- Не нравится мне это все, — продолжал Пыйх. – Вместо адмиральчонка – какой-то мутант. Лизка – пропала. Что дальше-то делать? Какие планы?
- Война покажет, — хмуро ответил Макропулос.
…В окнах конспиративной квартиры горел свет.
Макропулос жестом руки остановил Пыйха.
- Что все это значит? – спросил он.
Свет горел в ванной и одной из комнат.
- Лизка? – спросил Пыйх.
- Не факт! – покачал головой майор. – Она девушка экономная. Если будет в ванной, в комнате потушит. Это она нам знак посылает.
- Вламываемся через дверь?
- У тебя есть мысли лучше?
- Очень мало патронов.
- Огонь по моей команде.
«Стечкина» Макропулос достал в подъезде, побежал по лестнице.
Следом тяжко топал Пыйх, в одной руке которого находился пакет с головой Фантомаса, в другой – восьмизарядный «вальтер».
Открыв дверь ключами, майор направил ствол оружия в открывшийся дверной проем.
За дверью стояла Лиза. В халатике, чистая и вымытая. В то же время она была чем-то встревожена.
«Все в порядке?» — жестами спросил Макропулос.
«Не совсем», — показала Лиза.
Потом зашептала:
- Моррисон здесь!
- Да не может быть! – плюнув на конспирацию, закричал Макропулос и бросился туда, куда указывала Лиза. К ванной. Пыйх топотал следом.
В ванной раздался грохот. Будто с большой высоты упало что-то тяжелое.
***
На полу ванной лежал Джим Моррисон. Кровь текла из затылка, пачкая кафель. Лицо также было окровавлено. Ниже подбородка кровь смешивалась с рвотными массами.
- Он, бля, гадом буду! – сказал Пыйх.
Макропулос бросился к телу, раскрыл кровоточащий рот.
Моррисон еще пытался дышать. Но что-то мешало.
С внезапным ужасом Лиза осознала, что передние зубы Джима куда-то исчезли. Изо рта хлестала кровь.
Майор Макропулос сейчас напоминал Самсона, разрывающего пасть льву. Он выламывал челюсти рок-звезде, не заботясь о том – больно ему или нет.
- Какая-то ху… хреновина у него в глотке, — сказал он. – Верхнее небо пробито. А это – кратчайший путь к мозгу.
Обстоятельства были экстремальными. Майор уже не соблюдал конспирацию, говорил по-русски.
Лиза заглянула в рот Джима. В глотке, над верхним рядом зубов, действительно что-то блестело. Что-то металлическое.
«Это же пробка для ванны!» — сообразила Лиза.
Она бросилась к ванной. Стенки были обгажены. Пробка отсутствовала.
- Мамочки! – ахнула Лиза. – Бедный Джим!
Теперь она поняла, что случилось. Джим склонился над ванной. Ладонью нечаянно задел кнопку на боковой стенке. Пробка влетела прямо в разинутый рот, пробила мягкое небо, вошла в мозг.
- Блин! Джим! Дыши! Дыши! – бросилась она к Моррисону.
Но Джим больше не подавал признаков жизни.
И вот тут-то Лиза разревелась. Слезы хлынули из нее, как вино из бочонка с выбитой пробкой. Слезы лились и не могли остановиться.
- Лизавета, прекращай!
Но Лиза лишь мотала головой и заходилась плачем. Она понимала, что только что дверь в праздник для нее захлопнулась. Дальше уже не будет ничего особенного. Просто будни с их редкими радостями.
И ничего больше.

Эпилог
Россия, наши дни.
- Тело Джима Моррисона мои товарищи отнесли к нему домой, положили в ванную. Похоронили его спустя несколько дней, в закрытом гробу, без какого-либо опознания со стороны полиции, — заканчивала рассказ бабулька и принялась делать себе бутерброд из куска хлеба, сала и огурцов, который были нарезаны и разложены на пластиковом столике плацкартного вагона, мчавшегося по бескрайним просторам России куда-то в глушь. – Хоронили его в спешке, на самом охраняемом кладбище Парижа Пер-Лашез. Что делает эксгумацию совершенно невозможной. Мы вернулись домой. Голову Фантомаса переслали в Москву дипломатической почтой. О том, какие выводы сделал Андропов, я не знаю. Некоторое время я проработала в Москве, потом меня перевели на канцелярскую работу в Липецкую область, пока я не вышла в декретный отпуск.
- Подожди, бабуль, так ты еще и родила? – вытаращил глаза рыжеватый мужичок средних лет. Подобные ему общительные под водочку типажи есть в каждом вагоне.
- Ну, да. Пацана родила.
Я лежал на верхней полке. Мне хотелось почитать книгу, а потом скользнуть в сон. Но в плацкартном вагоне всегда найдется болтун. В этом вагоне, прямо подо мной сидела общительная бабка. Такая, как я знал из опыта предыдущих путешествий поездом, всю дорогу будет чесать языком. До самого конечного пункта. А в перерывах охать.
Бабка, к слову, была не одна. Рядом с ней сидел немыслимый, казалось бы, в XXI веке баянист. Средних лет, с нитями седины в черных и густых, как у цыгана, волосах. Баянист улыбался. И это тревожило.
Я замер на верхней полке и гадал: получится ли поменяться местами с кем-нибудь из другого вагона?
Но рассказ бабки оказался неожиданно интересен. И вскоре в нашем отсеке собрался практически весь вагон.
- Пацан хороший, — продолжала бабуля. – Вылитый отец. Я его еще в раннем детстве в музыкальную школу по классу баяна отдала.
«Что?!» — как ни пытался я прикинуться спящим, но тут меня будто подбросило.
Я всмотрелся в лицо баяниста и понял, что – да. Определенное сходство с Моррисоном у него, пожалуй, есть.
- Сама я доработала в канцелярии до пенсии, — закругляла повествование бабуля. – Сына в одиночку подняла. Красавца такого. А потом времена лихие-тяжелые настали. Дерьмократы страну-то развалили! И денег пенсионных на жизнь-то не хватает! И Васька мой, – Она толкнула баяниста в бок, — в областном народном хоре работал. Так закрыли тот хор!
- Такую страну, бляди, развалили! – поддержал кто-то со стороны прохода.
- Так что помогите, люди добрые, вдове и сыну известного американского рок-музыканта Джеймса Дугласа Моррисона.
Просьба оказалась настолько неожиданной, но, в то же время, такой логичной, что я потянулся к карману джинсов. К своему сожалению, я обнаружил, что самая мелкая купюра из тонкой кипы моих наличных денег имеет достоинство в пятьсот рублей.
Но тут уж ничего не поделаешь. Я протянул бабуле пятисотрублевку.
- Вот спасибо! – по-доброму так, светло обрадовалась она.
Я откинулся на подушку, укоряя себя. Сколько раз говорил себе: в вагоне всегда должна быть мелочь!
Впрочем, остальной вагон тоже что-то подавал.
Тем временем защелкал пальцами баянист и запел:
- My wild love went riding, — выводил он вокальную партию композиции «My wild love» с альбома «The Doors» 1968 года под названием «Waiting for the sun». — She rode all the day. She wrote to the devil аnd asked him to pay!
Голос его действительно был очень похож на голос Джима.
- Красава! – захлопало баянисту еще одно неизбежное в плацкартах зло – татуированный весельчак в тельняшке. – Давай сто грамм накати.
- С хорошими людьми – завсегда пожалуйста! – отозвался музыкант.
- Вы ему сильно-то не наливайте! – переполошилась бабуля. – А то он весь в папаньку! Фулюганщик!
- Ничо, мать! Присядь к нам! Водка, огурчики…
Бабка, наконец, перебралась в соседний отсек.
- А ты, братка, только по-бусурмански могёшь? Или «Владимирский централ» тоже лабаешь?
- Обижаешь, командир! – жизнерадостно откликнулся баянист.
Пальцы его пробежали по клавишам и кнопкам.
Я спустился с верхней полки, носком ноги нащупал кроссовку, обулся и направился курить.
Надо будет все-таки подумать, как бы поменяться местами с кем-нибудь из соседнего вагона.
Конец.