Хрустальный корабль (часть IV)

Автор: Лев Рыжков Часть I
Часть II
Часть III
***
В высшей школе КГБ проводились очень интересные факультативные курсы. Лизу, например, очень заинтересовал один из них, который назывался «Управление сном». Сначала Лизу туда даже записывать не хотели. Ладно парни – им задания важные предстоят. Но девушки обычно оставались канцелярскими служащими. Сидели по кабинетикам, перебирали папки. Зачем, спрашивается, этакой клуше может понадобиться управлять сновидениями?
Решилось Лизино затруднение, однако же, без особого труда. Она написала заявление на имя начальника учебной части. Получила назад с вердиктом «разрешить». Уже потом кто-то из старших товарищей рассказал, что никакого везения в этом не было. Просто руководство не считало нужным строить препятствия. Тем более, если студент проявляет энтузиазм. Так что если хочет девушка-студент учиться спать по науке – пусть учится. Классный специалист может получиться.
Равно как и студенту-парню никто не может возразить, если он испытывает непреодолимое желание заняться шифровязанием. Года три назад был такой студент. Сейчас в Вашингтоне, при посольстве.
Вывязывать шифрограммы в виде узоров на свитерах и кофточках – практика не новая. Еще в средние века применялся такой способ обмена посланиями. Так, в одной малоизвестной немецкой легенде повествуется о томившейся в заточении принцессе, которая писала любимому рыцарю секретные послания на гобеленах. Однако со временем старый и надежный способ оказался вражескими спецслужбами забыт. Что, несомненно, к лучшему.
Кстати, на спецкурс «Криптоплетение» (так это называлось официально) было не пробиться. Для девушек именно оно было единственным шансом как-то устроить свою судьбу. Отправиться с красавцем-нелегалом в Европу или Южную Америку. Наслаждаться порочными прелестями капиталистической жизни. Купаться в теплых морях. Но в какой-то момент связать своему нелегалу свитер с нужным узором. Притом в кратчайшее время.
И действительно – криптовязальщицы добивались своего. Проникнуть на эти спецкурсы было непросто. Это являлось своего рода экзаменом. Проявишь напор, растолкаешь соседок локтями, запишешься – о своей судьбе не беспокойся, знай учись прилежно. А отошла в сторонку, заробела, испугалась – ну, и сиди себе в канцелярии. Не судьба тебе, значит, выполнять опасные миссии.
Поэтому девушки, конечно же, оказались возмущены, когда на место слушателя элитного спецкурса стал претендовать парень. Будущему вашингтонскому криптовязальщику пришлось побороться за свое место.
…А вот Лизу вязание не привлекало. Зато «Управление сном»…
Она как увидела эту дисциплину в списке спецкурсов, так и остолбенела. Поняла, что надо ей именно туда.
Потом она неловко влюбилась в преподавателя. Максим Максимович был немолод, сед. Однако стоило Лизе только бросить взгляд на его орлиный профиль и печальные глаза, как внутренности немедленно захолодели. А вены и артерии вместо крови вдруг оказались наполнены сладким любовным соком.
Максим Максимович двадцать лет был нелегалом в Германии. Оставался им и после падения Берлина. В Испании и Аргентине он уже после войны выслеживал беглых нацистов. По возвращению в СССР Максима Максимовича посадили. Он отсидел в лагере, кажется, пять лет. Потом, когда разоблачили и расстреляли Лаврентия Берию, стали исправлять последствия его разрушительной деятельности. Пострадавших от кровавой бериевщины стали выпускать из лагерей и тюрем. Максим Максимович, разумеется, оказался в их числе. Сейчас он вышел на пенсию, однако скрашивал досуг преподаванием.
Кроме шуток, Максим Максимович мог на их глазах демонстративно заснуть на любое время, в любой обстановке, под громкую музыку и даже под шум экскаватора. Прямо в аудитории он, случалось, засыпал стоя, с открытыми глазами. Но всякий раз Максим Максимович делал это ровно на пятнадцать минут. Ни минутой больше.
Со временем Лиза овладела азами науки сна. Засыпание на ходу и с открытыми глазами давалось ей плохо. А вот спать на время она могла. И даже научилась перестраивать свои внутренние часы на другой часовой пояс.
Глупое чувство к Максим Максимычу приугасло. Ведь любовь – как огонь. Надо все время дрова подкладывать. А их с Максим Максимычем костерок тлел будто в калмыцкой степи, где и гореть-то нечему. Впрочем, однажды Максим Максимович как-то после занятий изучал Лизу внимательным взглядом. Глаза его были пронзительны и грустны. По тонким губам скользила усмешка. Конечно, он видел Лизу насквозь. Усмешкой своей понять давал: не пара мы. Я, мол, пенсионер. А ты и жить еще не начинала. Не по пути нам, девочка. Лиза поняла. Но до конца охладеть к бывшему разведчику ей так и не удалось.
…Утром, третьего июля 1971 года прошедшая спецкурс управления сном Лиза открыла глаза ровно в семь часов по местному времени, на несколько часов отличавшемуся от московского. Именно это время пробуждения она, по науке Максима Максимовича, себе и загадывала.
***
Фантомас уже бодрствовал. И, находясь сейчас в облике порочного графа де Бретой, выглядел подтянуто и даже спортивно.
- Доброе утро! – сказала Лиза. – В ванной – не занято?
- Не занято, — улыбнулась маска тонкими губами. – В общежитии, наверное, живешь?
- Ну… да, — оторопела Лиза.
- Оно и видно. Француженки, сударыня, более разбалованы. Им и в голову не придет, что в ванной может находиться кто-то, кроме них.
- Наверное, — неопределенно ответила Лиза.
- А у тебя в общаге, наверное, ванной-то и нет? – прищурился коварный Фантомас.
Лиза не сразу определилась с ответом. Да, ванной действительно не было. Только душ. А вообще-то нехорошо щеголять цитатами из антисоветской пропаганды.
- Мыться ты любишь, — продолжал самый опасный преступник Европы. – Я это еще на днях понял, когда ты в ванной плескалась. Меня потрясло то, с каким наслаждением ты купалась. Это было очень возбуждающе.
Если лже-граф добивался того, чтобы Лиза покраснела, то его ожидания оказались даже превзойдены. Лиза не просто покраснела, а побагровела.
«Все-таки правильно про французов говорят, — подумала она. – Бабники до самой старости!» В том, что Фантомас – мужчина немолодой, она не сомневалась ни одной секунды.
- По сути ты — монашенка, — с умным видом вещал Фантомас. – Воспитанная в убеждении, что жизнь за стенами монастыря – порочна. Но в то же время тебе до смерти любопытно, что же там, снаружи? Кое-что, совсем немногое, тебе удалось различить. Ты оказалась поражена яркими красками внешнего мира. Сквозь щель казарменного забора ты увидела карнавал. И вот, под видом блудной девки, невинная послушница отправилась на охоту за одним из ярмарочных клоунов.
«Тяжелый человек он все-таки, — про себя решила Лиза. – Как некоторые из партактива. Им пока только обещают должность, но они уже умничают».
- Товарищ Фантомас, — хихикнула она. – Спать я с вами не собираюсь. Точка.
- Если бы я был зациклен на сексе с молоденькими девочками, — лукаво улыбнулся Фантомас, — я тоже, возможно, стал бы знаменитым преступником. Но немного другой, менее почетной специализации. Девочка моя, я слишком стар для того, чтобы меня волновали твои округлости. Я говорю о другом.
- Так о чем же? – спросила Лиза. – Вы все как-то вокруг да около…
- Может, передумаешь?
- Передумаю? – удивилась Лиза.
- Понимаешь, прогулка по Парижу после вашего казарменного государства – это слишком тяжелое испытание. Что будет, если в яркий витраж запустить булыжником?
- Много разноцветных осколков, — ответила Лиза. И уже потом поняла, что вопрос был, конечно же, риторический.
- …Которые раньше представляли собой систему! – сказал Фантомас. – Так и Париж, детка моя, может нанести тебе удар. Может обрушить систему твоих ценностей. Она превратится в осколки. А наносить такую идеологическую травму своим новым союзникам я не хочу. Предлагаю тебе отменить прогулку.
Лиза на мгновение зажмурилась. С одной стороны – долг, родина. С другой – сладкая, несбыточная мечта, Париж, рок-звезда.
- Повторюсь, что от меня о твоей прогулке не узнает никто, — продолжал Фантомас. – Решай сама. Но помни, что ты – молода. Но в вашей стране женщины очень рано оказываются в бальзаковском возрасте, так и не побывав в Париже.
- Какова, по-вашему, вероятность, что из-за прогулки задание окажется провалено? – нахмурилась Лиза.
- Пятнадцать-двадцать процентов. Многие составляющие уравнения неизвестны. Мы не знаем активности китайцев, англичан. Нам неизвестно, каких дров наломали твои друзья. Если бы я знал чуть больше, я бы предположил и пятьдесят и даже семьдесят процентов.
Лиза вдруг почувствовала, что стоит на краю пропасти. Любой шаг может оказаться неверным. Уступить соблазну и провалить задание? Или выполнить задание, проигнорировав мечту? А мечта никогда больше не сбудется.
Лиза никогда не была плаксой, но сейчас вдруг разревелась. Сама себе она напоминала циркового клоуна, смешно плачущего струйками воды. Она закрыла лицо ладонями. Чертов Фантомас! Искуситель какой-то…
- Вы на каком языке говорите? – в кухню входила заспанная Памела. – Ни хера в вашей тарабарщине не пойму.
С Фантомасом Лиза общалась по-русски и вполголоса. Памела говорила по-английски.
- Оранский диалект арабского языка, — ответил Фантомас, вполне предсказуемо не меняясь в лице. – Мы с… э-э… Мари все-таки нашли, так сказать, точки лингвистического соприкосновения. И не только. Мы припомнили общих знакомых. И оказалось, что моя тетушка была в свое время дружна с бабушкой нашей гостьи. В ту пору они проживали близ Авиньона. Мари любила свою покойную бабушку. Которой, увы, всего год, как нет в живых. Мари расчувствовалась. Как то и полагается хорошей девушке из прекрасной семьи.
«Вот заливает, рожа шпионская!» — подумала Лиза.
- Слушай, граф, не гони, — застонала Памела. – У меня жуткий отходняк.
Лиза направилась в ванную. Фантомас ей подмигивал. Подумай, мол.
- Порошок остался? – спрашивала Памела.
- Ты втянешься, Памела.
- Насрать. Мой муж – рок-звезда. Он оплатит.
Зубная паста, по счастью, была. Зубных щеток Лиза увидела аж четыре. Но ни одной из них пользоваться не стала, а нанесла тоненькую ароматную колбаску из тюбика на указательный палец правой руки. Пахла паста как мятная конфета. Пользуясь тем, что никто ее не видит, Лиза даже проглотила немножко пасты. Вкус оказался противным.
Скорее всего, и Париж этот – такой же. Заманчивый на вид, но на вкус – дрянь дрянью.
«Откажусь!» — решила Лиза.
- Памела, я не могу тебя больше угощать, — слышала Лиза слова графа. – Чтобы ты знала, мне это зелье достается недаром.
- Но… сейчас у меня нет денег. У Джимбо тоже. Но… но ему из Америки скоро пришлют.
- Вот когда пришлют…
- Блядь, граф, не будь таким бессердечным! Тебе что, в падлу меня угостить?
- Вчера я угощал тебя по дружбе. Ты же сегодня утром испытываешь ее на прочность.
Лиза принялась полоскать рот и перестала прислушиваться. Слова слились в однообразный приглушенный гул. Правда, один раз сквозь шум воды из-под крана прорвался крик:
- Аристократов на фонарь, блядь!
«Прекрасный революционный лозунг! – подумала Лиза. – Только «блядь» его портит».
Она осторожно расчесалась пластмассовой расческой, которую купила в Швеции и тогда же положила в левый карман джинсов.
- …но услуга за услугу, — плел Фантомас. – Съезди в четырнадцатый arrondisment. Я дам тебе адрес.
- Граф, ты охуел! – захныкала падкая на разрушительную дрянь информаторша ФБР.
Лиза, может, и вмешалась бы. Может, и рассказала бы ей о вреде наркотиков. Но Памела была Лизе противна. Она работала на отвратительную, криминальную организацию, занимающуюся политическими убийствами, шантажом и денежными аферами, погрязшую в коррупции и интригах.
«Пусть хоть снюхается!» — решила Лиза.
- Тогда извини, — равнодушно сказал Фантомас.
- Граф, ты скотина, блядь! Бездушная, отвратительная скотина! Тебе доставляет удовольствие подсадить девушку на хуйню, а потом дразнить ее?
- Не кричи, Пэм. Хорошо, я дам тебе даже две порции. Одну перед отъездом, а вторую – с собой. Но, ради Бога, съезди по адресу и передай на словах…
Лже-граф перешел на шепот.
«Хитер, — подумала Лиза. – Одним махом столько проблем решает. Ас, а не Фантомас!»
И вдруг душу пронзил холод. Цепенящий, мертвящий. Как игла тельце бабочки в коллекции энтомолога. Бабочка могла бы летать. Но ее поймали и пришпилили.
Ей, Лизе, летать нельзя.
Та же Маринка из идеологического спросит: «Париж хоть видела?»
А в Париже Лиза видела: два сортира, поганый кабак, задворки, полицейских. Все.
Прямо как ее настоящая, не выдуманная бабушка. Баба Груня. Приехала в 39-м в Ленинград. И на вокзале отравилась пирожком. Все впечатления от Ленинграда – только уборные. Вот и Лиза так же в Париж съездила, получается.
Душу кромсала когтями чернейшая из обид.
Когда Лиза вышла из ванной, порочная фэбээровка уже подносила к ноздрям свернутую купюру.
Памела блаженно зажмурилась. Когда же открыла глаза, Лизе показалось, что зрачки и хрусталики стали вдруг стеклянными.
- Все, Памела, иди! – махнул рукой Фантомас.
- А позавтракать? Кофе попить?
- Если найдешь продукты и кофе, я буду не против.
- Граф! Как же я тебя иногда ненавижу! – выпалила Памела. – Мог бы сходить даме за круассанами.
- У тебя есть муж.
- Этот сходит. Как же!
- Все, иди! – выпроваживал Фантомас наркоманку.
Одевалась Памела несусветно долго, капризно хныкала, несколько раз повторила революционный лозунг 1789 года. Наконец, ушла.
«И зубы не почистила! — отметила Лиза. – Правильно говорят, что американские спецслужбы – нечистоплотные!»
Фантомас выглядывал в окно, провожая Памелу взглядом.
- Все, ушла, — произнес он.
- Но она же скоро вернется?
- Ха! – сказал Фантомас. – Плохо ты знаешь крошку Пэм. У нее есть немного денег. Когда она клялась в своей бедности, то несколько лукавила. Порядка трех тысяч франков у нее, думаю, завалялось. Памела походит по магазинам, заглянет в пару-тройку богемных кафешек. Вернется поздно ночью, сильно пьяной.
- Все-то вы знаете! – ехидно произнесла Лиза.
Фантомас лишь пожал плечами.
- Что решила? – спросил он.
- Вы меня не выдадите?
- Своим вопросом ты оскорбляешь меня, — заметил он. – Ты задаешь его во второй раз. Неужели ты думаешь, что мои слова так дешево стоят? Я повторю. Если о твоей прогулке узнают, источником информации буду не я.
- Вы… — Голос Лизы вдруг дрогнул. – Товарищ Фантомас, вы такой… клевый!
Фантомас улыбнулся, затем совершенно обыденным жестом стянул с головы маску графа, аккуратно сложил ее. После чего, жестом салонного фокусника извлек волосатую маску певца.
- До вечера Джимом Моррисоном буду я, — заявил Фантомас, разместив на гладком черепе новую личину. – Обязуюсь вести себя естественно и отвлекать на себя все возможное внимание. Единственно, мне стоило бы переодеться. Мы с Джимбо примерно одного роста…
С этими словами Фантомас бесцеремонно направился в комнату, где спал настоящий Джим.
- Постойте! – перешла на шепот Лиза. – А если Джим проснется, и увидит, что по комнате ходит… он сам?
Ответ коварного преступника озадачил:
- Ты думаешь, он этого не видел?
Пока Лиза ошарашено размышляла, что бы это могло значить, Фантомас переоделся. Теперь, в джинсах, клетчатой рубашке, простецких кедах его было очень трудно отличить от настоящего Моррисона.
- По счастью, алкоголикам и наркоманам иногда случаются виденья, — произнес Фантомас. – Поэтому каких-либо конфликтов и расследований наши встречи не повлекли. Ладно, девочка. Я пошел. Счастливо тебе провести время. До вечера.
- Удачи вам, товарищ Фантомас! – прошептала Лиза.
***
Джим все еще спал, а Лиза стояла у кухонного окна, смотрела на клочок Парижа, который был виден из окна. Окно оказалось узким, и видно из него было всего ничего – мостовую, тротуар, лоток торговца овощами, газетный… Киоск? Ларек? Целую ширму из газет и журналов. Среди которых Лиза различила несколько журналов мод.
Фантомас был прав. Лиза действительно подглядывала из-за монастырской стены за веселой ярмаркой. Каждый, даже самый непритязательный фрагмент парижской действительности был откровением. Лиза смотрела на первых прохожих. Вот прошагал пенсионер. Как наш, советский, но – в беретике. Вот нервный, тощий очкарик в потрепанном костюме покупал у торговца газетами одно издание за другим, листал, выкидывал в урну. Потом, видимо, нашел, что хотел и широкими шагами удалился.
Где-то за углом остроугольного здания гудели машины. Ноздрей Лизы достигал и заманчивый и необычный запах.
«Жареные каштаны!» — догадалась она.
А вот женская уличная мода Лизу пока что разочаровывала. Ни одной по-настоящему фасонистой женщины она пока не увидела. Спят, что ли, знаменитые парижские модницы?
Лиза уже наметила маршрут. Долой туристские достопримечательности! Она посетит площадь Бастилии, потом квартиру Карла Маркса, квартиру Владимира Ильича Ленина. Гревскую площадь, где обезглавили пламенного якобинца Робеспьера, наверное, тоже надо посетить. Завершить экскурсию Лиза навскидку планировала на кладбище Пер-Лашез, у знаменитой стены Коммунаров. Лиза назубок знала адреса. Она вызубрила их, пока мечтала побывать здесь.
И вновь вспомнилась нелепая баба Груня. Лиза не могла понять, почему революционные достопримечательности у нее ассоциировались с уборными. Однако так и было.
Никто ведь не будет знать об этой прогулке. Никто! Отчет писать не надо. Никто не спросит: «А где ты, Лиза, была?»
И если уж она пошла на чреватое провалом нарушение, то разве повысится вероятность катастрофы от того, что она не посетит революционные достопримечательности? Их-то как раз можно и в учебниках посмотреть. Жалеть об этом Лиза нисколечко не будет.
И Лиза приняла решение о единственно возможном маршруте сегодняшней прогулки.
Куда глаза глядят, только и всего.
***
Лизе на плечо легла тяжелая мужская ладонь.
Девушка-младший лейтенант обернулась. И мужчина – силы ему явно было не занимать, — обнял ее, и мягко, но очень уверенно развернул к себе.
«Хороша агентша! – мысленно ущипнула себя Лиза. – Замечталась, не заметила, как сзади подкрались!»
Так что покраснела Лиза, скорее, от этого. А вовсе не от того, что Моррисон стал ее целовать. Губы его оказались неожиданно мягкими.
Мысленно Лиза репетировала несколько возможных сценариев утренней встречи. В каждом был предусмотрен обмен репликами.
Но сейчас, обцелованная и слегка обслюнявленная, Лиза растерялась.
Бороться она умела. Шансы скрутить Моррисона были. Но стоило ли прибегать к насилию? В конце концов, начинались несколько часов счастья. Зачем их омрачать?
Джим вдруг перестал ее целовать, сжал ее лицо ладонями и, не улыбаясь, мелодично сказал:
- I love you.
Врал, конечно. Не любил. Но как же красиво говорил!
Что-то чарующее присутствовало в самой мелодии его голоса. Какое-то колдовство.
Лиза ощутила давнее ощущение, забытое со времен спецкурса по управлению сном. По ее артериям и венам снова потек густой, сладкий любовный сок.
Лиза понимала, что сошла с ума, пошла вразнос, нарушила должностные инструкции, но она закинула рок-звезде руки на шею и теперь уже первая пошла в поцелуйную атаку.
А ладонь Моррисона гладила ее грудь. Соски предательски твердели. Любовный сок густел.
Только сейчас Лиза поняла, что Джим заявился на кухню совершенно голым. Без одежды он производил совсем другое впечатление – мускулистый, уверенный, широкоплечий. Даже вполне отчетливое брюхо не казалось чем-то чужеродным.
Ладонь Моррисона скользила все ниже, ниже.
Лиза задрожала.
- Пойдем со мной, — сказал Моррисон.
Лиза нахмурилась. Она не была наивна и знала, чего добивался Моррисон. Парадокс, но она и сама не очень-то против этого возражала.
Но одно препятствие имелось.
Лиза была невинна.
Миллионы девочек во всем мире мечтали бы потерять невинность с рок-звездой. Лизе сама шла в руки очень странная, но волнующая удача. Но…
Но счастье ведь так недолговечно. Оно закончится. Вернется прежняя жизнь. Лиза соберется замуж. И что – скрывать, что не девочка? Или что-нибудь придумать? А это значит – врать.
Кровать оказалась расположена у окна. За окном, среди старинных зданий и булыжных мостовых, шевелился Париж.
- Не туда! – успела она остановить раскаленную дубинку Джима Моррисона (следовало признать, что кое-какие основания размахивать этаким срамом на концерте в Майами все-таки имелись) и, испытывая невыносимый, но сладкий стыд, направила его орудие чуть выше естественного отверстия(стояла Лиза на четвереньках, опершись о подоконник).
- Ты крутая, — пропел Моррисон, электризуя любовный сок под кожей Лизы.
- Охх! – Стало очень больно.
Но боль долго не продлилась. Моррисон забирался все глубже, грубо и настойчиво. Лиза даже на секунду зажмурилась. Не удержалась, застонала. Но стон вдруг стал наполнять ее сладостью. Стон носился в воздухе парижских улиц и сближал Лизу с чудесным городом. Сила, с которой Моррисон проникал в Лизу, была силой любви. Значит, вот именно с такой силой он Лизу и желал.
Лиза стонала и выла. Теперь ей казалось, что сейчас ее терзает на части дикий зверь. Он рвет Лизу на части, и ему совершенно наплевать, на то, что чувствует его жертва. Но и эта мысль была сладка.
А еще невыносимо запретную сладость доставляла мысль о таком вот вопиющем низкопадении штатного офицера-разведчика. Падение было настолько низким, постыдным, но в то же время и сладким, что уже от одной мысли о том, какая она, Лиза гадкая, по телу бегали мурашки.
В какой-то момент зверь у Лизы за спиной стал совершать странные действия. Он запустил одну из своих лап Лизе между ног. Ошибки не было – рука рок-звезды тянулась к тому, что мама называла «кнопочкой», баба Груня – «писечкой», а сама Лиза – никак не называла, ибо стыдилась присутствия на своем теле этой «кнопочки», нажимать на которую было так приятно, но — нельзя.
Моррисон с «кнопочкой» не церемонился. Он стал яростно ее тереть и мять. В тот же миг по телу ледяным электричеством разбежались разряды удовольствия. Моррисон тер, тер, тер ее.
Лиза даже не предполагала, что на свете существует такое удовольствие. Что его может быть так много. И что удовольствие может представлять собой такую невероятную силу.
- Ааааааа!!! – тихо, но по-настоящему, кричала Лиза куда-то прямо в перебранку птиц, тирады разносчиков, аромат жареных каштанов. – Ааааа!!!
Париж принимал Лизу. Проникнув в Лизу с черного хода, Париж стучался в ее сердце, тер ее кнопочку. В Лизе зарождалась сильнейшая волна ответного чувства.
- Нет! – простонала Лиза, понимая, что внутреннее цунами может оказаться разрушительным. – Нет, пожалуйста!
А потом волна все-таки хлынула. Со всех сторон разведчицу-нарушительницу омывали золотые струи небывалого, невозможного наслаждения. Волна восторга подхватила Лизу и понесла куда-то, играя ее телом, будто крошечной щепкой.
Лиза кричала, стонала, второй раз за этот день рыдала.
Дубина Моррисона словно сдулась, он уже не тер кнопочку, но Лиза не обратила на эти обстоятельства никакого внимания.
Наслаждение, о существовании которого Лиза не имела ни малейшего понятия, вырвалось из секретного тайника Лизиной души наружу. Этого наслаждения за двадцать с лишним лет накопилось очень много.
Лиза не понимала, что с ней происходит. Она рыдала и содрогалась в сладких судорогах.
- Ну, и шальная же ты девчонка! – произнес Джим.
…Они уже некоторое время лежали в кровати. Моррисон курил, пуская в потолок струи терпкого дыма. Лиза по-кошачьи свернулась, прижимаясь к нему. Моррисон гладил ее грудь. И было так приятно и счастливо.
- Джим, пойдем погуляем? – решилась Лиза.
Моррисон молчал. И сейчас Лизе очень не хотелось этого молчания.
- Куда? – спросил Джим.
- Куда хочешь, — ответила Лиза. – Я в Париже первый раз.
- Тебе понравится, — сказал Моррисон. – Я пытаюсь ненавидеть этот город. Мне это удавалось с Нью-Йорком, Лос-Анджелесом. Без проблем. Сан-Франциско возненавидеть труднее, но тоже возможно. А Париж я пока люблю. И тебя тоже.
- Спасибо, — сказала Лиза.
Странно, но она тоже любила этого человека. Да, вчера он был свиньей. Но сейчас… Сейчас все совсем по-другому.
- Я тебя тоже люблю, — тихо сказала она. – Я, наверное, самая счастливая.
- Без проблем, — сказал Моррисон.
- Извини, Джим, что я об этом заговариваю. Но я знаю, что у тебя нет денег.
- Ну… Кто тебе это сказал? Граф?
- Какая разница? Мне неудобно предлагать, но… Но я могу угостить тебя завтраком. Да и обедом…
- Х-ха! Ты ведешь себя, будто хочешь заключить со мной контракт.
- Как знать? – лукаво ответила Лиза. – Только одна просьба – мы не пойдем в «Цирк».
- Как скажешь, — усмехнулся Моррисон. – Только хоть убей, не могу вспомнить, как тебя зовут.
***
В «Цирке» тем временем был праздник. Затхлое помещение оглашал дружелюбный шум, звяканье рюмок. Кто-то подбрасывал в прокуренный воздух клочки бумаги. Кто-то произносил тост, стоя на столе.
Фантомас без труда мог имитировать развязную и грузную походку Джима, которая, в нужный момент должна была смениться изяществом движений. Самый разыскиваемый преступник Европы хотел протолкаться к барной стойке, как то обычно и делал Джим.
Но, судя по всему, в этот раз оказалось – не судьба.
Кто-то схватил Фантомаса за плечо. Какой-то пьяный, улыбающийся человек. Конечно, этот человек не мог знать, что тело Фантомаса уже превратилось в отлаженную, работающую без сбоев и помех, боевую машину.
- Это же он! – закричал пьяница. – Это тот самый американец!
«Во что, ради всего святого, в этот раз ввязался Джимбо?» — задумался король преступного мира.
- Этот человек первым взбунтовался против культа личности! – еще чья-то дружественная рука легла Фантомасу на плечо.
- Ты, наверное, еще не знаешь, но вчера здесь свергли сталинизм, — рядом с Джимом появился интеллектуал в вельветовом пиджаке и очках в толстой роговой оправе. – Я – Остин. Мы, кажется, еще не знакомы.
- Очень приятно, — пожал Фантомас неожиданно крепкую ладонь.
- Свергли, между прочим, благодаря тебе, — продолжал Остин. – Ты первый поднялся против ошибочного, фракционного течения в нашем революционном движении.
- Молодец мужик! – хлопали Фантомаса по спине.
- Качать! Качать героя! – понеслось по залу.
«Такой уж человек наш Джимбо, — подумал преступный гений, взлетая в прокуренный воздух, качаемый десятками революционных рук. – Везде умудрится стать героем. Притом, сам того не желая…»
- На, герой, выпей! Дерни коньячку!
Отношения Фантомаса с алкоголем были очень прохладными. По возможности он старался не пить ничего, крепче лимонада. Здоровье было уже не то, что прежде. И состояние опьянения могло сделать его беззащитным. На приемах и в гостях Фантомас мог сделать вид, что пьет, хитроумно избавляясь от жидкости в рюмке.
Однако сейчас на него смотрели десятки глаз. Отвертеться было невозможно. К тому же Моррисона (чью маску сейчас носил Фантомас) знали здесь как того еще выпивоху.
Король преступного мира принял рюмку, запрокинул голову и вылил коньяк в глотку. По телу разлилось тепло.
Раздались аплодисменты. Из-за каждого стола Фантомаса звали:
- Иди к нам, герой!
- Я постараюсь побывать за каждым столиком, друзья! – произнес Фантомас, чувствуя кружение в голове.
Неожиданно он обнаружил очевидный прокол в своем образе.
Голос. Фантомас умел разговаривать на разные голоса. Но Моррисон совершенно по-особенному говорил, пел. Самый коварный преступник мог сымитировать тембр. Но о полном сходстве речь идти не могла.
- Сталинистов здесь давно недолюбливали, — пояснил Остин, внезапно возникший рядом. – Но никто не смел возмутиться в открытую. Но ты, чувак, нассал в рожу их главарю. Ха-ха-ха!
Фантомас осторожно хмыкнул. Эх, молодость!
- А потом, вслед за тобой, товарищ, поднялись все. Даже алкомаоисты! Сейчас они, конечно, не так радуются. Но распоясавшиеся приспешники усатого диктатора напали и на них. И вчера мы развенчали Сталина! Как Советы пятнадцать лет назад.
Только теперь Фантомас обратил внимание, что над стойкой висит портрет Сталина, перечеркнутый из одного угла в другой красной чертой.
Шум, царивший в заведении, неожиданно стих. Революционеры смотрели в сторону входа.
В помещение вошли китайцы. Их было пятеро. Одеты они были неотличимо друг от друга. В серые кительки, просторные, бесформенные штаны. Каждый из китайцев сжимал в кулаке тряпичную кепочку.
Трое из пятерых смотрели на Фантомаса. В раскосых глазах читалось что-то холодное и даже страшное. Остальные двое недоумевающе рассматривали перечеркнутого Сталина.
Один из китайцев сделал шаг, решительно выставив вперед одно плечо.
- Зидиляствуйте, товалися, — на чудовищном английском приветствовал он революционеров. – Мы не волы, не гилябители мы, а китайские коммунисты.
«А к чему он про грабителей упомянул?» — насторожился Фантомас.
- Мы пилиехали усиссься из далекая Пекин в филянцузская унивелситета Солбонна. Мы лады оченя видеть в Пализе соблятьев по больбе.
- Маоисты! – раздался жизнерадостный крик из-за одного столика. – Хо-хо! Мы тоже, бля, маоисты! Идите сюда, братва, выпьем за здоровье великого товарища Мао!
Китайцы настороженно переглянулись. Заговорили по-своему. Фантомас говорил на пятнадцати европейских языках, знал арабский и фарси. Но китайский язык в сферу его лингвистических познаний не входил.
Один из китайцев встревожено указывал на портрет Сталина. Другой – на столик алкомаоистов.
- Пилёсим наса плостить, но великий товалися Мао категолисеськи плётив употлебления алкоголя.
- Как? – вскочил из-за столика один из приверженцев китайской доктрины.
- Пьянствовать мозьно на великий леволюции пляздника. Но не каздая день.
- Это самозванцы! – возмущенно рявкнул самый крепкий из алкомаоистов, очевидно председатель партии. – Не мог товарищ Мао так говорить!
- Мы помним улёки плёслого, — продолжал китаец. – С севеля нас пытались споить лесные люсские вальвалы. А с юга и моля – навязывали опиум. Боец леволюции дользен иметь сисьтая голёва.
- Ну, это ересь какая-то! – возмутились со стороны наркотроцкистов.
Вскоре против китайцев оказался настроен весь «Цирк».
- Это фальшивые маоисты! – пропищал анархотрансвестит, образ жизни которого, со слов китайцев, великий революционер, товарищ Мао Цзэдун тоже не одобрял. – Это гоминьдановские засланцы!
Китайцы ощутимо напряглись, при звуках страшного для них слова «гоминьдан».
- Мы не засиланси! – воскликнул главный китаец. – Это вы левизионисты плёклятые!
Он указал на перечеркнутый портрет Сталина.
Революционеры поднимались из-за столов, давили китайцев тяжелыми взглядами.
Китайцы пятились. Кто-то из них пристально смотрел на Фантомаса.
«Недостаток опыта! – подумал коварный преступник. – К тому же китайская разведка наверняка воспрещает агентам ссориться с местными жителями».
Под маской Фантомас усмехался, но лицо Джима Моррисона оставалось непроницаемым.
***
Из дома выскользнули по черной лестнице, проскочили двором на параллельную улочку. Оттуда в арку – и бегом, бегом через еще один квартал.
Лиза огляделась. Никто, вроде бы, не следил.
Китайцев Лиза всегда смогла бы распознать. Но вот как быть с англичанами? Лиза ведь их в лицо не знает. И чем они отличаются от других европейских народов? Поди пойми.
«А, может, и наши где-нибудь засели?» — подумала Лиза.
Она, конечно, говорила вчера связникам, что не надо приближаться к «нарциссу». Под контролем он! Но кто она такая? Младший лейтенант, правильно. Может ли она приказывать старшим по званию?
- Дай я угадаю, — сказал Моррисон. – Тебя ищет ревнивый друг?
- Да, — немедленно подтвердила Лиза.
И кто из офицеров мог бы претендовать на роль «друга»? Макропулос? Или Пыйх? Где они, кстати?
Вопрос этот Лизе был очень интересен. Но встречаться с товарищами именно сейчас очень не хотелось.
Она стояла в тени дворовой арки, одной рукой придерживая Джима. Вглядывалась во двор.
Никого. Никто не бежит следом. Не выглядывает из-за кустов.
- Пошли, — сказала Лиза, направляясь к выходу из арки.
- Хорошие у тебя прогулки, детка, — ворчал Моррисон. – Может, сразу в канализацию?
Лиза улыбнулась. Шутник…
- А кстати, — продолжал Джим. – Здесь, в Париже, есть очень необычное место. Подземелье черепов…
- Да ладно! – вздрогнула Лиза.
- Точно говорю! Я даже знаю, где начинается экскурсия! Нам надо через мост.
…У самого выхода из арки, Лиза чуть не столкнулась с Пыйхом. Тот – вот совпадение! – с озабоченным видом проходил мимо. На Лизу, которая успела затаиться в арке, он даже не оглянулся.
Ну, и к лучшему.
Неподалеку, на другой стороне улочки, она увидела Макропулоса. Тот тоже двигался в ту же сторону, что и Пыйх.
Что они задумали? Конечно, Моррисон жил именно в той стороне. Там же был и «Цирк».
«Да пошли бы вы к черту!» — подумала Лиза и неожиданно ощутила то самое, прежде не знакомое ей, сладкое возбуждение.
Она вышла из арки и, не оглядываясь на товарищей, позволила Моррисону по-хозяйски положить ей руку на плечо.
Теперь-то Лиза поняла, что оказалась в настоящем Париже. И город опьянил ее, как шампанское (которое Лиза пробовала всего один раз в жизни, на прошлый Новый год).
***

Фантомас в обличье рок-звезды тем временем, не особо спеша, перемещался по «Цирку». Он старался сильно не пить, но алкоголь уже порядком отуманил голову самого коварного представителя преступного мира на европейском континенте.
Впрочем, даже опьянение не мешало чудовищному разуму Фантомаса разгадывать новую, увлекательную загадку.
«С китайскими шпионами все понятно, — думал один из самых таинственных людей планеты, кошмар парижских криминалистов. – Но английские? Где они? Кто они?»
Думал Фантомас по-стариковски неторопливо, отсеивая версии, как шелуху. Это отчасти служило оправданием хождению от стола к столу, в котором гений коварства стал находить неожиданное удовольствие.
«Я становлюсь все больше похожим на того, кого изображаю!» — понимал Фантомас.
Обойдя почти все столы, псевдо-Джим встал в самом центре зала, у стойки, раскинув руки. Со стороны эксцентричного американца, находившегося в и без того ненормальном подвале, в этом жесте не было ничего удивительного. Скорее, посетители удивились бы, не учуди Джим чего-нибудь в этом роде.
На самом деле эта выходка позволила Фантомасу еще раз оглядеть зал. Не пропустил ли он что-нибудь существенное?
К нему проталкивался интеллектуал Остин.
- Джим! Пошли, наконец, к нам за стол! Наш интеллектуальный кружок изнемогает от желания пообщаться с тобой.
Что-то в голосе Остина насторожило Фантомаса. А в следующую секунду Джим понял, что именно.
Британский акцент. Сглаженный, замаскированный, прилизанный. Нарочито американизированное произношение. Но чванное британское приквакивание скрыть не так-то просто.
Теперь все вставало на свои места.
- Ты англичанин? – спросил Фантомас, мертвым взглядом глядя Остину в глаза.
Непревзойденный мастер злодейств знал, что сможет распознать любую ложь.
- А какое это имеет зна…
- Англичанин?
- Да, — признал Остин.
- Люблю англичан, — сказал Фантомас и панибратски хлопнул Остина по плечу.
Виртуоз интриги никогда не делал ничего просто так. За то мгновение, пока его ладонь стремилась к плечу англичанина, ловкие пальцы Фантомаса проделали очень важную работу: повернули кольцо перстня-печатки, открыв зловещий инициал «F».
Это было послание. И Фантомас знал, кто именно должен его получить. Гений преступного мира обернулся. Отметил, что бармен изменился в лице. Маэстро инсинуаций еле заметно кивнул своему прислужнику и осторожно указал на Остина. Бармен почтительно склонил голову.
Отлично.
Фантомас не торопился возвращаться за столик.
- А ведь ты выдавал себя за француза, Остин? — сказал виртуоз злого умысла.
- Ну, что ты, Джим! – несколько все-таки напряженно рассмеялся интеллектуал. – Меня просто никто не спрашивал. К тому же французы, чтобы ты знал, недолюбливают англичан.
- И насрать, — пожал плечами Фантомас. – Американцев – тоже.
- Мне было легче не афишировать свою национальность. В конце концов, в работах Делёза говорится, что национальное деление – не более, чем условность, а…
- Эй ты, Делёз-пиздолёз, — рявкнул где-то совсем рядом грубый голос.
Остин заозирался.
- Да-да, к тебе обращаюсь! – к Остину проталкивался, закатывая рукава, здоровила-алкомаоист.
Громила вполне мог бы оказаться и сталинистом. Однако, судя по всему, имели место определенные идеологические разногласия.
- И чем я заслужил такую честь? – язвительно осклабился интеллектуал, поправляя очки.
- Тем, что к революции примазался, — рычал маоист. – Ты, и дружки твои.
- Я, конечно, извиняюсь, но, как декларировал Деррида…
- Пизда твой Деррида! – разъяренный маоист уже держал Остина за грудки. – Засрали нам мозги своими доктринами. А толку от них – хуй! Бей очкариков!
- Бей! Бей! Бей! – радостно заревела толпа, все еще возбужденная вчерашней победой над тиранией. – Интеллектуалы хуже Сталина!
…Остина и компанию выпроводили без особых проблем. Эпохальное изгнание интеллектуалов из революции прошло бескровно, без применения насилия. Обошлось лишь несколькими оплеухами.
«Чисто сработано!» — мысленно любовался своими верными прислужниками Фантомас.
Революционеры продолжали веселье. Кто-то из них, забравшись на стол, уже подводил под событие идеологическую базу.
- Интеллектуалы всегда преследовали свой интерес! – вещал оратор. – Им никогда не было по пути с революцией! В их дерридах-гваттари-делёзах нет никакого смысла!
Странно, но Фантомас был с этим совершенно согласен.
Но в самом скором времени стали происходить события самого тревожного свойства.
Со стороны входа стал слышен грохот, будто падало что-то тяжелое, злобные крики, а затем в «Цирк» ворвались молодчики с бейсбольными битами.