Последние каменты юзера tarantula в откровениях

tarantula: это был жидовский наверное детсад, жидофашист. не в том смысле, что для жидов, а в том, что власть там, наверное, захватили жиды.

tarantula: какой я тебе Талалаев.

tarantula: Я вообще не про твой детсад, а про садик белорусскго жидофашистов.

tarantula: да нельзя было за 140 рублей ничего не делать всю жизнь
те кто в семидесятых нихуя не делал, в девяностых отсосали, когда эта богадельня закономерно обанкротилась.

tarantula: Прально, Гельмут. Потому что были тупые доверчивые долбоебы. Детсад ебана.

tarantula: Какая-то зомби-уверенность была, что этот цирк с уродами по телевизору будет продолжаться вечно.
Как сейчас ебана.
Вечные надежды и вечные разочарования так называемых простых людей.
Ах блять бензин в тачке все же кончился! как же так!

tarantula: Папугай. да мне не открылась истина. Я просто из тех людей, на которых не действуют слова и картинки. Это врожденное.
Но и я попадал под власть иллюзий, хуле. А вот кто действительно из другого теста, так это действительно евреи. Они всегда знали, что все это временно, и всегда были циничны и хладнокровны в изменяющихся обстоятельствах. Респкт.

tarantula: ну да ну да

tarantula: вообще конечно золотое было время хуле
реально щас уж молодняку не понять как это жить ваабще без головняков, чо завтра будет, кто ты будешь
повезло нам сдетством
потому мы и не такие пришибленные гагага

tarantula: Вот Пелевин гений. Сори за длинную цитату:
Свою первую схему мироздания я тоже вывез из летних лагерей. В одном из них я видел удивительную фреску: плоский диск земли лежал на трех китах в бледно-голубом океане. Из земли росли деревья, торчали телеграфные столбы и даже катил среди нагромождения одинаковых белых домов веселый красный трамвай. На торце земного диска было написано «СССР». Я знал, что родился в этом самом СССР, а потом он распался. Это было сложно понять. Выходило, что дома, деревья и трамваи остались на месте, а твердь, на которой они находились, исчезла… Но я был еще мал, и мой ум смирился с этим парадоксом так же, как смирялся с сотнями других. Тем более что экономическую подоплеку советской катастрофы я уже начал понимать: страна, посылавшая двух офицеров в штатском туда, где в нормальных обществах обходятся пособием по безработице, не могла кончить иначе.
Но это были зыбкие тени детства.
По-настоящему я запомнил себя с момента, когда детство кончилось. Это произошло, когда я смотрел по телевизору старый мультфильм: на экране маршировала колонна коротышек, счастливых малышей из советского комикса. Весело отмахивая руками, коротышки пели:
Но вот пришла лягушка
Зелененькое брюшко,
Зелененькое брюшко,
И съела кузнеца.
Не думал не гадал он,
Никак не ожидал он
Никак не ожидал он
Такого вот конца…
Я сразу понял, о каком кузнеце речь: это был мускулистый строитель нового мира, который взмахивал молотом на старых плакатах, отрывных календарях и почтовых марках. Веселые коротышки отдавали Советскому Союзу последний салют из своего Солнечного города, дорогу в который люди так и не смогли найти.
Глядя на колонну коротышек, я заплакал. Но дело было не в ностальгии по СССР, которого я не помнил. Коротышки маршировали среди огромных, в полтора роста, цветов-колокольчиков. Эти огромные колокольчики вдруг напомнили мне о чем-то простом и самом главном — и уже забытом мною.
Я понял, что ласковый детский мир, в котором все предметы казались такими же большими, как эти цветы, а счастливых солнечных дорог было столько же, сколько в мультфильме, навсегда остался в прошлом. Он потерялся в траве, где сидел кузнечик, и было понятно, что дальше придется иметь дело с лягушкой — чем дальше, тем конкретней…
У нее действительно было зелененькое брюшко, а спинка была черной, и на каждом углу работало ее маленькое бронированное посольство, так называемый _обменный_пункт_. Взрослые верили только ей, но я догадывался, что когда-нибудь обманет и лягушка — а кузнеца будет уже не вернуть…

tarantula: правда это единственный нормальный кусок в Империи пять ггг.
Но от него у меня мурашки по коже.
Со мной так и было.

tarantula: те австрийские и финские сапоги оказались, кстати, довольно простецким ширпотребом.Но тогда…

tarantula: А у нас Овсиевский ггг. Мать у него Народным учителем СССР была.
Охуенный мужик. просто охуенный. математик.

tarantula: Забавно, кстати, что основной и даже единственной идеологией в семидесятые было оголтелое потребительство, реально потребительский фетишизм. Реально, такие схемы: финские унитазы, салями, хрусталь ебаный.

ЕБАНЫЙ ХРУСТАЛЬ!
Хрустальная ваза в серванте, а на ней — норковая шапка гг.
Фаллический символ развитого социализма.

tarantula: Мы не жили так богато. Югославская дубленка у матери была.

tarantula: в повседневной жизни была очень актуальна тема толстой оберточной бумаги в магазинах, в которую корыстные продавцы заворачивали еду, суки. тетки в очередях не хотели платить за бумагу как за колбасу.
Это было еще когда было, что заворачивать.

tarantula: щас суко вы развернете тред против москвичей
ишь, чеки внешпосылторга

tarantula: попасть в интернет для трудных подростков

tarantula: Привет, Пластид. не, у меня только прадед ингуш.

tarantula: Ладно. Еще вставочка. Тридцатая любовь Марины Сорокина:

В столовой было по-семейному уютно и оживленно: сотни людей обедали, сидя за красивыми красными столами.
Бригада Турухановой, как всегда, разместилась за двумя сдвинутыми столами. Обед прошел в молчании: все были под впечатлением от недавнего происшествия.
Золотарев сидел справа от Алексеевой и быстро ел, не поднимая головы.
Съели солянку и ромштекс с зеленым горошком, выпили вкусный грушевый компот.
— Сегодня вечером по первой программе телевидения будет транслироваться матч на первенство страны по футболу, — проговорил Журавлев, вытирая губы салфеткой. — Встречаются московский «Спартак» и тбилисское «Динамо».
Гаврильчук качнул головой:
— Матч обещает быть интересным. Ведь обе команды в прошлом первенстве показали высокие результаты.
— «Спартак» по праву является одной из ведущих команд советского футбола, — откликнулась Гобзева.
— Несмотря на это, я болею за ЦСКА, — улыбнулся Гаврильчук.
— Почему? — спросила Гобзева.
— Дело в том, что наша семья давно и прочно связана с армией: отец воевал в Великую Отечественную, с боями пройдя от Сталинграда до Берлина, мать работала в райвоенкомате, старший брат — сверхсрочник, отличник боевой и политической подготовки, а я, отслужив положенные два года в войсках ПВО, демобилизовался в звании старшего сержанта.
— Я тоже испытываю большую любовь к Советской Армии, — поддержал разговор Журавлев, — Однако болею за «Динамо». Дело в том. что мой дядя — Виктор Трофимович Журавлев — вот уже тридцать два года служит в рядах советской милиции. Судьба его удивительна: молодым семнадцатилетним пареньком ушел он на войну в 1944 году. А в сорок пятом вернулся в родное село Гребнево, что в Костромской области, кавалером двух орденов Красной Звезды. В то время страна только начинала залечивать раны, нанесенные войной, повсюду разворачивалось народное строительство. Вот и решил Виктор Трофимович посвятить свою жизнь охране общественного порядка.
Много сил отдал он за четыре десятка лет родной работе. А сколько раз приходилось сталкиваться ему лицом к лицу с опасностью! Но в трудных ситуациях Виктору Трофимовичу на выручку приходил боевой характер советского солдата.
Советский народ по достоинству оценил нелегкую службу старшего лейтенанта Журавлева: за эти годы он награжден четырьмя медалями и орденом «Знак Почета».
Рассказ Журавлева был выслушан членами бригады с большим вниманием.
— Замечательная судьба, — заметила Туруханова, — товарищ Журавлев может служить достойным примером для молодежи. Именно о таких людях написал в свое время известный советский поэт Николай Тихонов:
Гвозди бы делать из этих людей, -
В мире бы не было крепче гвоздей!
Старый кадровый рабочий Безручников неторопливо разгладил красивые седые усы:
— Крепко сказано. С подлинной прямотой и бескомпромиссностью...
Помолчав немного, он добавил:
— Действительно, человек должен отдавать себя целиком своему любимому делу. Только тогда он будет человеком с большой буквы. А если работать спустя рукава, все время оглядываясь на часы — такая работа может принести только вред. И себе и государству.
Сидящий рядом с Алексеевой Золотарев покраснел и еще ниже опустил голову.
— Судя по всему, нам уже пора занять свои рабочие места, — проговорила Туруханова.
Члены бригады встали и направились в цех.