Евгений Онегин

Автор: Беня Пухов Предисловие Бени.

Был поражён отсутствием в аналах Литпрома сего бессмертного креоса! Авторов не знаю, но впервые услышал фрагменты в 1984 году, когда камрады, вернувшиеся из Пятигорска, процитировали несколько строф и пояснили, что двое пятигорских хуяторов заперлись на спор с несколькими ящиками водки и томиком Пушкина, а через неделю явили миру сей шадевр.
Не могу позволить кануть сей эпической вещи в небытие!
Сразу оговариваю, что записано по памяти, что касается транслитерации Хранцузский выражений - тут я вообще ниже всякой критики, да и смысл их не везде просекаю, но, я думю, желающие поправить всегда не за горами!
Просто не хочу, чтоб эта вещь канула в Лету!

На свете, братцы, все – говно!
Порой мы сами – что оно:
Пока бокал пенистый пьем,
Пока красавиц мы ебем,
Ебут самих нас в жопу годы:
Таков, увы, закон природы!
Рабы страстей, рабы порока,
Стремимся мы по воле рока
Туда, где выпить иль ебнуть,
И по возможности, все даром.
Стремимся сделать это с жаром
И поскорее улизнуть…
Но время между тем следит
И ни хуя нам не простит…

То боль в спине, в груди одышка,
То геморрой, то в жопе шишка,
Начнем мы кашлять, иль дристать,,
И в жопе пальцем ковырять
И вспоминать былые годы…
Таков, увы, закон природы!
Потом свернется лыком хуй,
И как над ним ты ни колдуй,
Он никогда уже не встанет;
Кивнет на миг – и вновь завянет,
Как вянут первые цветы
Морозом тронутой листвы…
Так всех, друзья, нас косят годы!
Таков, увы, закон природы!

Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Кобыле так с утра заправил,
Что дворник вытащить не смог.
И тот пример – другим наука:
Когда меж ног такая штука,
Не суй ее кобыле в зад:
Как дядя, сам не будешь рад!

Так вот, с утра, как дядя Зорьке вправил,
И ту инфаркт его хватил,
Он завещание составил:
Всего лишь четверть прокутил.
И тот пример – другим наука,
Что жизнь – не жизнь – сплошная мука!
Всю жизнь работаешь, копишь,
И недоешь, и недоспишь;
Казалось, уж достиг всего ты,
Пора бы бросить все заботы,
Жить в удовольствие начать,
И прибалдеть, и приторчать –
Ан нет, готовит снова рок
Последний, жесткий свой урок…
И вот пиздец приходит дяде…
Навек прощайте водка, бляди
И в думы тяжкие гружён,
Лежит на смертном одре он.

А в этот столь печальный час,
В карете вихрем к дядя мчась,
Ртом жадно к горлышку приник
Наследник всех его сберкниг –
Племянник. Звать его Евгений.
Он не имеет сбережений,
В какой-то должности служил
И милостями дяди жил.

Онегина почтенный папа
Каким-то крупным чином был.
Хоть осторожно, в меру хапал
И много тратить не любил,
Но как-то раз один увлекся…
Чего там было, или нет –
Как говорится, папа спекся,
И загудел на десять лет.
А будучи в годах преклонных,
Не вынеся волнений оных,
В одну неделю захирел,
Пошел посрать – и околел.
Мамаша долго не страдала –
Такой уж женщины народ.
- Я не стара еще! – сказала,
- Я жить хочу, ебись все в рот!-
И с тем дала от сына ходу.
Уж он один живет два года.

Любил он тулиться, и в этом
Не знал ни меры, ни числа.
Друзья ему пеняли, – где там!
А член имел как у осла!
Бывало, на балу танцуя,
В смущеньи должен был бежать –
Его трико давленья хуя
Не в силах было удержать!
И ладно, если б все сходило
Без шума, драки и беды,
А то ведь получал, мудило,
За баб не раз уже пизды!
Да только все без проку было:
Лишь оклемается едва –
И ну пихать свой мотовило,
Будь то хоть девка, иль вдова…

Мы все ебемся понемногу –
И где-нибудь, и как-нибудь,
Так что поебкой, слава Богу,
У нас не запросто блеснуть,
Но поберечь невредно семя –
Член к нам одним концом прирос,
Тем паче, что в любое время
Так на него повышен спрос!

Но – ша! Я, кажется, заврался –
У вас прощения прошу,
И к дяде, что один остался,
Скорей явиться поспешу…
Ан поздно! Мы уж опоздали!
Старик уже в бозе почил.
Покой ему. Мы выйдем тихо –
Пускай останется один…

Ну, а пока у нас есть время,
Поговорим на злобу дня.
Так что я там пиздил про семя?
Забыл! Но это все – хуйня!
Не в этом злая бед причина –
От баб страдаем мы, мужчины!
Что в бабе прок?!! – Одна пизда!
Да и пизда – не без вреда!
Об том не только на Руси –
По всей земле о том спроси!
Где баба – скажут – быть беде!
Шерше ля фам – ищи в пизде!

От бабы ссора, ругань, драка,
Но лишь ее поставишь раком,
Концом разок перекрестишь –
И все забудешь, все простишь!
Ведь даже член прижмешь к ноге –
И то уже шедмонт эге!
А ежли раком! А миньет!
А ежели еще….Ан, нет!
Черед и этому придет,
А нас уже Онегин ждет…

Но тут насмешливый читатель,
Возможно, мне вопрос задаст:
Ты с бабой сам лежал в кровати,
Иль ты, быть может, педераст?
Иль, может, в бабах не везло,
Коль говоришь, что в них все зло?
Его без смеха и без страха
Пошлю интеллигентно на хуй.
Коль он умен – меня поймет,
А коли глуп – так пусть идет!
Я сам люблю – чего скрывать –
С хорошей бабою в кровать!
Но баба бабой остается,
Пускай, как бог она ебется!

Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок.
Он в первый день без рассуждений
В кусты крестьянку уволок,
И, преуспев там в деле скоро,
Довольный, вылез из куста,
Обвел свое именье взором,
Поссал и молвил: - Красота! -
Онегин был практичен с детства:
Свое мизерное наследство
Не тратил он по пустякам –
Пятак слагая к пятакам,
Он был великий эконом,
То есть, умел судить о том,
Зачем все пьют и там и тут,
Хоть цены все у нас растут.

Велел оно бабам всем собраться,
Пересчитал их лично сам,
Чтоб было легче разобраться,
Переписал их по часам…
Бывало, он еще в постели
Спросонья чешет два яйца,
А под окном уж баба в теле
Ждет с нетерпением конца.
В обед еще, и в ужин тоже –
Да кто ж такое стерпит, боже!
А наш герой, хоть и ослаб,
Ебёт и днем, и ночью баб.

В соседстве с ним и в ту же пору
Другой помещик проживал,
Но он такого бабам ходу,
Как наш приятель, не давал.
Звался сосед Владимир Ленский.
Столичный был, не деревенский,
Красавец в самом цвете лет,
Но тоже свой имел привет.
Похуже баб, похуже водки,
Не дай нам бог такой находки,
Какую сей лихой орел
В блатной Москве себе обрел!
Он, избежав разврата света,
Затянут был в разврат иной.
Его душа была согрета
Наркотика струей шальной.
Ширялся Вова понемногу,
Но парень славный был, ей-богу!
И на природы тихий лон
Явился очень кстати он.

Ведь наш Онегин в эту пору
От ебли сильно изнемог:
Лежал один, задернув штору,
И уж смотреть на баб не мог!
Привычки с детства не имея
Без дел подолгу пребывать,
Нашел другую он затею,
И начал крепко выпивать.
Немного выпить – худа нету,
Но наш герой был пьян до свету:
Из пистолета в туз лупил,
Да как верблюд в пустыне пил.
Онегин с Ленским стали други:
В часы свирепой зимней вьюги
Подолгу у огня сидят,
Ликеры пьют, за жизнь пиздят.

Но вот Онегин замечает,
Что Ленский лепит невпопад,
И уж давно смотаться рад,
И пьет уже едва-едва.
Послушаем-ка их слова:
- А что, Владимир, ты уходишь? -
- О, да, Евгений, мне пора! -
- Скажи, с кем время ты проводишь?
Скажи, ужель нашлась дыра? -
- О, да, нашлась, но только… только…
- Ну, шировые! Ну, народ!
Как звать чувиху эту? – Ольга… -
- Что, не дает? – Ну… - Не дает!
Скажи, там есть еще одна? -
- Родная Ольгина сестра, -
- Конечно, шутишь? – Что ты, нету! -
- Ты будешь тулить ту, я – эту!
Ну, что, мне можно собираться? -
И вот друзья уж рядом мчатся…
Но в этот день мои друзья
Не получили ни хуя,
За исключеньем угощенья,
Да рано испросив прощенья.

Послушаем-ка их украдкой:
- Ну, что у Лариных? – Хуйня!
Напрасно поднял ты меня;
Ебать там никого не стану,
Тебе ж советую Татьяну, –
- А что так? – Милый друг мой, Вова!
Баб понимаешь ты хуево!
Когда-то, в прежние года,
И я драл всех, была б пизда!
С годами гаснет жар в крови,
Теперь ебу лишь по любви! –
Владимир сухо отвечал,
А после во весь путь молчал.
Домой приехал, принял дозу,
Ширнулся, сел и загрустил.
Одной рукой стихи строчил,
Другой – хуй яростно дрочил.
А, между тем, двух ебарей явленье
У Лариных произвело такое впечатленье,
Что у сестер пизду свело!

Итак, она звалась Татьяна.
Грудь, жопа, ноги без изъяна,
И этих ног прекрасный плен
Мужской еще не ведал член.
А, думаете, не хотела
Она попробовать конца?
Хотела так, что аж потела,
И изменялася с лица!
Но, несмотря на все на это,
Благовоспитанна была:
Романы про любовь читала,
Искала их, во сне кончала,
Но целку строго берегла…
Не спится Тане, враг не дремлет:
Любовный жар ее объемлет:
- О, няня! Няня! Не могу я!
Открой окно, зажги свечу! -
- Ты что, дитя?! – Хочу я хуя!
Скорей Онегина хочу! -

Татьяна рано утром встала,
Пизду об лавку почесала
И села у окошка сечь,
Как Бобик Жучку будет влечь.
А Бобик Жучку шпарит раком –
Чего бояться им, собакам?
Лишь ветерок в траве шуршит,
А там, гляди, и он спешит.
И думает в волненьи Таня:
«Как это Бобик не устанет
Работать в этих скоростях ?»
(Так нам приходится в гостях
Или на лестничной площадке
Кого-то тулить без оглядки).
Вот Бобик кончил, с Жучки слез
И вместе с ней умчался в лес.
Осталась Таня у окна,
Одна, тревожных дум полна…

А что ж Онегин? С похмелюги
Рассола выпил целый жбан –
Нет средства лучше, верно, други? –
И курит топтаный долбан.
О, долбаны, бычки, окурки!
Порой вы лучше сигарет!
Мы же не ценим вас, придурки,
Иль ценим вас, когда вас нет.
Во рту говно, курить охота,
А денег – только пятачок…
Но вот в углу находит кто-то
Полурастоптанный бычок!
И крики радости по праву
Из глоток страждущих слышны!
Я песнь пою, пою вам славу –
Бычки, окурки, долбаны!

Еще кувшин рассола просит –
И тут письмо служанка вносит.
Он распечатал, прочитал…
Конец в штанах мгновенно встал.
Недолго Женя себя мучил
Раздумьем тягостным, и вновь,
Так как покой ему наскучил,
Вином в нем заиграла кровь.
Подумал : «Нынче ввечеру
Сию Татьяну отдеру!»
День пролетел, как миг единый,
И вот, Онегин уж идет,
Как и условленно, в старинный
Сад. Татьяна ждет.

Минуты две они молчали,
И думал Женя: «Ну, держись!»
Он ей сказал: - Вы мне писали? –
И гаркнул вдруг : - А ну, ложись!…
Орех могучий и суровый
Стыдливо ветви отводил,
Когда Онегин член багровый
Из плена брюк освободил.
От ласк Онегина небрежных
Татьяна как в бреду была;
В шуршаньи платьев белоснежных
Свою невинность отдала…
Ну, а невинность – это, братцы,
Воистину, и смех, и грех,
Хотя, получше разобраться,
Сперва разгрызть, чтоб съесть орех.
Я грыз орехи, сколько мог;
Теперь – увольте, извините –
Я целок больше не ломок!

Ну, а пока мы здесь пиздили,
Онегин Таню отдолбал,
И мы давайте вместе с ними
Скорее поспешим на бал.
О, бал давно уже в разгаре,
И в зале жмутся пара к паре,
И член мужчин уж напряжен
На баб всех, кроме личных жен!
Вон там примерные супруги
В отместку брачному кольцу,
Сплетясь с партнером в бальном круге
К чужому тянутся концу!
Вон там, в гостиной – посмотри-ка –
На скатерти зеленой – сика,
А за портьерою в углу
Ебут кого-то на полу,
Лакеи шустрые снуют,
В бильярдной – так уже блюют!
Кругом летят бутылок пробки!…
Татьяна же, после поебки,
Наверх тихонько поднялась,
Закрыла дверь и улеглась.

В сортир бежит Онегин сходу –
Имел он за собою моду
Усталость ебли душем снять,
Что нам невредно перенять.
Затем к столу бегом он мчится…
И надо же беде случиться:
Владимир, с Ольгой, за столом,
А член естественно, колом!
Он подошел походкой чинной,
Целует руку ей легко:
- Здорово, Вова, друг старинный!
Жоан кювьи, бокал клико?
Сперва клико одну бутылку,
Потом «Зубровку», «Хванчкару»,
И через час уже качало
Друзей, как листья на ветру.
А за бутылкою «Особой»
Онегин плюнул вверх икрой;
Назвал он Ленского разъебой,
А Ольгу ссаною дырой.

Владимир, поблевав немного,
Чего-то стал орать в пылу,
Но бровь свою насупив строго,
Сказал Онегин: - По еблу?!!-
Хозяину, что бегал рядом,
Сказал: - А ты иди поссы! –
Попал случайно в Ольгу взглядом
И снять решил с нее трусы.
Сбежались гости; наш кутила,
Чтобы толпа не подходила,
Карманный вынул пистолет…
Толпы пропал мгновенно след.
А он, могучий, строен, смел,
Ее меж рюмок поимел.
Потом побил зеркал немножко,
Прожег сигарою диван;
На площадь выйдя, крикнул: - Прошка!
Гони скорей домой, болван!

Уж поздно, все дано уснули,
Лишь светится одно окно.
Владимир Ленский не ложится,
Хоть спать пора уже давно.
Он под метельный ураган
Дуэльный чистит свой наган.
- Онегин сука, блядь, зараза,
Разъеба, пидор и говно!
Лишь солнце встанет – драться сразу!
Дуэль до смерти! Решено! -

Залупой красной солнце встало…
Бычки дымятся по углам.
Онегин встал, раскрыл ебало
И водки вмазал двести грамм.
Звонит – к нему слуга вбегает,
Рубашку, брюки одевает,
На шею вяжет черный бант –
Дверь настежь, входит секундант.
Не буду приводить слова –
Не дав ему пизды едва,
Сказал Онегин, что придет -
У мельницы пусть, сука, ждет!
Поляна белым снегом крыта.
- Да, здесь все будет шито–крыто!
Мой секундант мосье Шартрез! -
Враги без лишних рассуждений
Становятся между берез.
- Мириться?! На хуй эти штуки!
Извольте взять наган свой в руки! –
Сказал Онегин, бросив плед
И первым поднял пистолет.
Глядит он сквозь разрез на мушку,
Но Ленский тоже поднял пушку,
И не куда-нибудь, а в глаз,
Нацелил дуло, пидорас!
Онегина минжа пронзила:
«Убьет ведь, ёбаный мудила!
Но, подожди, дружок, дай срок!» -
И первым свой спустил курок.
Упал Владимир. Взгляд уж мутный,
Как будто полон райских грез,
И после паузы минутной
- Пиздец! – сказал мосье Шартрез.

С тех пор прошло немного лет,
И вот Онегин замечает,
Что хуй его спокойно спит,
И никогда уж он не встанет.
На том кончаю свой рассказ;
Хоть счас, хоть в будущую эру
Урок сей пусть научит вас:
Ебаться нужно всем, но в меру!