Сказки бразов Гримов.

Автор: Atrey Сказки бразов Гримов.
(мой перевод)

Хитрожопый лягушонок, или железный заебись.

В задрипозные времена, когда стоило лишь пожелать чё-нито и, хуякас, желание исполнялось, жил-срал на свете король-педофил; все дочери его были шалавы, каких свет не видывал, одна ебливей другой, а уж младшая, Кончита - пиздец - была так злоебуча, что даже само солнышко-хуёлнушко, так много видавшее всяких извращений и мерзостей, и то охуевало, озаряя ее блудливое личико. Впрочем, король ее любил больше всех и ласково называл: «Конча», по отцовски добовляя иногда: «Дочурка моя заебастая».
Близ королевского замка, пизданутое такое футуристическое сооружение, был заебачий темный лес, полный зверьем извращенным и птицами задроченными, а в лесу том, под обспусканной липой, вырыт был колодец. В жаркие дни заходила младшенькая проблядушка с похмура в лес поблевать в прохладный колодец; а когда ей скучно становилось, брала она золотой фаллоимитатор, который ласково называла «ебланчик», подбрасывала его и, сноровисто раздвинув ноги, ловила своей пиздой: это была ее любимая забава.
Но приключилась однажды реальная хуйня - то ли чересчур пиздато обторчалась накануне Кончита, то ли еще чё, но, в общем, рука ее дрогнула и подброшенный «ебланчик» попал не в раздолбанную пизду ее, а пролетел мимо, ударился оземь и покатился прямо в воду и ебнулси в колодец. Принцесска-инцестка ахуела! А колодец был так глубок, так глубок, как королевская задница.
Стала тут объёбанная принцессушка вякать и обсирать все хуями да пиздами.
Вдруг, чу! слышит она чей-то голос: «Да что с тобой, сучарушка? От твоего хая и камень взъебёться». Оглянулась она, чтобы узнать, откуда пидорский голос гунявит, и увидела извращенца-лягушонка, который высунул свой толстый уродливый ялдан из воды и дрочил. «Ах, так это ты, старый хуешлеп! – сказала королевских кровей шалава. – Плачу я о своем золотом «ебланчике», который в колодец пизданулся». – «Во-о-о, сука! Нашла бля о чем хуякаться. Да, завали ты ебальник, – отвечал земноводный изврат, которого звали Гомес – могу горю твоему помочь; но что обломется мне, если я достану ебливую игрушку?» – «Да все, что хочешь, милый лягушонок, – отвечала Конча, облизывая губы и теребя клитор – мои самые заебачие платья, жемчуг мой, каменья самоцветные, а еще в придачу и корону золотую, что король за сто минетов мне пожаловал».
И возопил лягушонок: «На хуй! в жопу твои задрюченные платья, и жемчуга сранные, и камни хуецветные, а корону твою золотую пусть король в жопу себе забьет; а вот если бы ты у меня отсосала и стал бы я везде тебя дрючить, разделять твои заебалки, ширялся да бухал с тобой: если ты мне все это обещаешь, я готов спустить, а потом слазить в колодец и достать оттуда твой задроченный «ебланчик»». «Что-о-о!!! – запиздякала принцесса, – сам ты задроченный, хуесос икристый!».
Но потом призадумалась и смирилась. «Ладно. Обещаю тебе все, чё хочешь, лишь бы только ты мне «ебланчик» мой воротил». И засосала кончик лягушиного ялдана. Гомес обильно кончил и приторчал.
«Ну, сучара, пусть пиздит, изврат гондонский! Объебу, как лоха. Сидеть ему в своей обспусканой луже с такими же уебками, как он сам, и дрочить камышом в анус» - тем временем прикидывала принцесса.
Кайфанув, Гомес исчез в воде, опустился на дно, а через несколько мгновений опять выплыл, держа во рту и жадно посасывая «ебланчик», и, доведя себя до оргазма, выплюнул «ебланчик» на траву. Обспускалась от радости Кончита, увидев снова свою заёбистую игрушку, подняла ее, запихнула себе в задницу и убежала вприпрыжку. «Э-э-э, сцука! Ты куда?! – заверещал лягушонок. – Возьми ж меня! Возьми! Я не могу так быстро пиздыкать, как ты, членососка длинноногая».
Хули там! Напрасно ей вслед во всю глотку квакал лягушонок: не слушала мокрощелка, поспешила съебаться и скоро, на хуй, забыла о квакающем уебане, которому пришлось не солоно отсосавши опять лезть в зассанную лужу.
На следующий день, когда вся сучья королевская семейка села за стол и стала бухарить, вдруг – еблысь, еблысь, еблысь, еблысь! – кто-то пропиздошил по мраморным ступеням лестницы и, добравшись доверху, стал ломиться в дверь; «Кончита, проблядь ахуевшая, отвори мне! угондошу на хер!»
Она вскочила посмотреть, кто там такой охуевший, и, отворив дверь, увидела Гомеса, изврата лягушонка, которому должна была вседырочную еблю на всю оставшуюся жизнь. «А-а-а, сцука!». Быстро захлопнула дверь, и присосалась к бухалову; хуевенько ей так стало - не хотела она ебстись с земноводной тварью.
Увидел король, что колбасит его ненаглядную распиздайку дочурку, и сказал: «Конча, ты хули, обдолбалась? Уж не великан ли злоебучей стоит за дверью и хочет отыметь тебя?» – «Ах, нет! – отвечала она. – Не великан, сорри, а мерзкий припизднутый лягушонок!» – «Чё ж он охуевший такой? Чё ему нужно от тебя?» – «Ах, заебастый мой факер-макер гранд-папакер! Когда я в лесу вчера, поблевав в колодец, стала играть; упал мои золотой «ебланчик» в воду, а этот пидор лягушонок достал его оттуда; и, охуев, начал он настойчиво требовать, чтобы еблись мы с ним по первой его требе, и я…я обещала. Ге-е-е-е. Я не фтыкала, что этот хуеплет может из воды выползти. А вот он теперь тут, за дверью и хочет ебсти миня-я-я».
Лягушонок уебал с ноги по двери и опять запиздел:

Сука, сука наебала!
Что же ты не отворяешь?!
Иль забыла, как сосала?!
У прохладных вод колодца?
Мой ядлан, большой и толстый?
Ты! шалава!! злоебучка!!!
Ты должна мне поебучку!

Тогда сказал король: «Что ты там напиздела и с кем должна отхуяриться; ну-ка заценим»
Он встал, почесал задницу и пошел отворить дверь.
Лягушонок вскочил в комнату и запиздел: «А-а-а! шалава подзаборная, кинуть хотела Гомеса! отсосиновик тебе в жопу! - Гомеса хуй объебешь. Ну-ка, подними меня!» Кончита посадила его на стол. Едва он туда попал, как тут же нахуярился и обширялся.
Гашенный земноводный подонок потребовал королевского минета.
Хули делать?! Пришлось исполнять, а потом и повторить на «бис» («бис» орал в ноль уделанный король). Лягушонок совсем охуел - уже пер, выпавшего в полный аут короля, а младшенькая да ранняя запивала бухаловым лягушиную икристую молофью.
Наконец гость сказал: «Фу, притомился. Эй, ты, блядва, отнеси меня в свою спальню да приготовь постельку пуховую, хе-хе, и ляжем-ка мы с тобою переться по-черному».
Расслюнявилась тады принцесса: «Бе-е». А хули делать? Извечный королевский вопрос. Пиздыкнула - слово свое блядское держать надо.
Взяла она лягушонка двумя пальцами за хуй и понесла к себе.
Когда они улеглись в постельку, лягушонок затребовал: «Вставай крабом.» Ну, тут чё-то переклинило принцессу до полного охуения, схватила она Гомеса и уебала об стену. «Чай теперь уж ты успокоишься, мерзкий членодрот!»
Упавши наземь, объебнулся лягушонок заебатым таким принцем, с косыми глазами, а также низеньким кривоногим волосатым греком, его пидороватым (полный ахтунг!) слугой, Гендосом. Тут принц, который презентил себя, как Хуяло Невъябалло; рассказал Кончите, что злая ведьма, Пиздюлина, которой он отказал в куннулингусе, чарами охуярила его и его верного пидорика-слугу в лягушку, и никто на свете, кроме принцессы, не в силах был их расколдовать. Ебааать! и что завтра же они все вместе уебут в его королевство и будут там ебстись до потери пульса.
Тут они все втроем заснули (бухалово, ширево и ёбля дали себя знать), а на другое утро, когда пробудило их пиздыкало-солнце, ебливые с похмура, зачали они долбиться и никак не могли остановиться. И ни в какое, на хуй, королество не попиздили.
Так они стали жарить-поживать и венерические болезни наживать. Иногда, по старой памяти Хуяло и Гендос парили друг друга в анал (видимо, слишком много времени провели в одной шкуре), но заёбистая принцесса не была против, а очень даже наоборот - в конец охуевшая к тому времени от сексуальных извратов, королевская дочурка-ебурка восторженно зырила на содомскую поебень и, хлопая в обспусканные ладошки, визжала: «Есчо! есчо!».
Так они прожили тридцать лет и три года. И умерли все вместе в один день, от СПИДа.

Тем, кто дочитал - бля, сочувствую поцеры (бразы Гримы).