Признание Джуны Джи

Автор: дважды Гумберт В пустой комнате с холодными по цвету стенами сидел бородатый мужчина лет сорока с красными слезящимися глазами. Перед ним на столе лежал чистый листок бумаги. И параллельно обрезу листка – ручка того же цвета, что и стены комнаты.
Сама комната-камера была прозрачна для того, кто находился снаружи. Вокруг нее, сверху и снизу, ходили люди в одинаковой форменной одежде, в которой было что-то попугайское. И только двое наблюдателей были в деловых френчах. Они стояли неподвижно, сияя безволосыми головами, с властным хмелем в глазах, похожие на естествоиспытателей, заполучивших окольным путем зверушку из другого мира. Затворник сидел как раз перед ними. Одного звали Пак, а другого Чен. Они переговаривались, не разжимая губ.
- Я вам уже всё разложил, уважаемый мистер Пак. Это невозможно.
- Должно же быть какое-то рациональное объяснение.
- Давайте еще раз. Астронавт номер 80431 Карлтон Маркс и неизвестный мужчина, которого мы сейчас наблюдаем, — это один и тот же человек. Вы согласны?
- Пока я не обнаружил никаких причин в этом сомневаться. Убедительный отсчет.
- Идем дальше. 18 июня 2080 года Карлтон Маркс при содействии Четвертого экспедиционного общества отбыл на Марс. Там 12 января 2081 года он взошел на борт космолета…
- Я всё это уже читал, — мистер Пак нетерпеливо поморщился. – Вот вы лучше скажите, мог ли Маркс вернуться с Марса тишком? Может быть, в команде *Козерога-3* был не он, а другой человек?
- Вы хотите сказать, что его не было на борту *Козерога-3*? – мистер Чен даже немного присел от удивления. – Но это же не корректное допущение.
- В любом случае, другого рационального объяснения у нас нет, — сурово заключил Пак. – Вы же знаете, что случилось с *Козерогом-3*?
- Как раз напротив. Тайна, покрытая мраком, — буднично заметил Чен.
- Когда подействует это ваше средство?
- А вот-вот. Объект начнет писать, причем совершенную жизненную правду. И мы всё узнаем. Автобиографин, он же метапрустид сбоев не дает. Мы всё узнаем.
И словно в подтверждение этих слов, бородатый мужчина внутри комнаты встрепенулся, взял ручку сначала в левую, потом в правую руку, прикусил язык и стал борзо писать.
*Я, Карлтон Маркс, находясь в здравом уме и трезвой памяти, пишу эти памятные записки. Меня назначили в командировку на Япет, спутник Сатурна. И я согласился вычеркнуть из своей земной жизни тринадцать лет, чтобы остаток провести в полном спокойствии и благополучии. Семь лет из этой чертовой дюжины я, как бездушная амеба, должен был провисеть в криокамере на борту *Козерога-3*. Раз в год в канун Рождества я и мои попутчики ненадолго выныривали из безвкусного космического оцепенения, которое и сном-то назвать – язык не поворачивается. Мы должны были делать специальные упражнения и слушать мотивационные лекции, чтобы не слипнуться окончательно. Но у нас было другое проверенное средство — несколько дней мы жутко пьянствовали. Помню, очень весело было ощущать, что ты в запаянной консервной банке и камнем из пращи удаляешься от родной планеты к черту на кулички. Язык примерз к нёбу, изо рта вырывается нечленораздельная речь. Несколько рюмок коньяка катаются внутри окоченевшего тела и раскручивают внутреннее тепло.
Мы летели к Япету, чтобы открыть самую дальнюю базу в истории человечества. И это ясное сознание миссии очень благотворно сказывалось на коллективе. Многие сочиняли музыку и стихи, а песни, которые в итоге получались, были пронзительные и сладкие, и одна из них, самая сладкая и проникновенная, стала гимном нашего отважного предприятия. Только я не помню ни слова, и все лица тоже как будто присыпал прах. Разумеется, я тогда и представить не мог, что меня уже пометила незримая галочка.
Меня просили очень подробно описать технические проблемы, которые возникли на корабле. Если бы вы знали, какой это глупый вопрос! Когда до цели пути остался один месяц, мы все очнулись и стали готовиться к встрече с природным объектом, который, с момента его открытия астрономом Кассини, оставался таким же мифом, как и Япет, отец Прометея и Атланта. Вблизи эта округлая глыба льда по форме своей напоминала голову, причем, женскую голову. Она была раздвоена точно посередине уродливым шрамом, словно ее с двух сторон немного приплюснули. Одно полушарие было темным, закопченным как будто, а другое – мерцало, как подсвеченный кусок льда. Дрожь и какое-то невольное умственное возмущение вызывал во мне вид этой безжизненной планеты, похожей на маску или на странный объект дизайна. Мне больше нравилось смотреть на Сатурн, но описать его зловещую клубящуюся громаду я даже не берусь. Его и без того непрерывно снимали, вся информация тут же шифровалась и тонкой струйкой, по расщелине космоса уносилась на Землю.
Сатурналии кончились. Я должен был попасть в состав первого десанта на черно-белый спутник. С определенного момента *Козерог-3* и сам стал десантником, потому что двигался к Япету, используя гравитационное поле Сатурна.
Когда от *Козерога-3* отстыковался десантный бот, и на *лошадиной тяге* стал сближаться с Япетом, я был в числе героев, на борту этой посудины. Всё шло гладко, по сужающейся орбите мы приближались к поверхности. *Белый сектор* планеты испещряли небольшие кратеры. *Черный сектор* был непроницаем, но по рельефу ничем не отличался от *белого*. Было похоже, что на планету накинут черный платок. Момент был торжественный, и, как оказалось, трагический. Сначала пропала связь с *Козерогом-3*. И я заметил на лице планеты, там, где черная и белая половины накладывались в шахматном порядке, явственное движение. Три черных пятна отпружинили и быстро разогнались вверх, похожие на смоляные кляксы в невесомости. Мы все сгрудились у монитора, на котором застыл величественный и уютный, как балкон родного дома, *Козерог-3*, наш головной корабль. Зловещие кляксы устремились к нему. Вы спросите, что в точности произошло? Ну, вот представьте себе, что эти три пятна набросились на космолет, точно голодные волки на кролика. Пару секунд – и *Козерог-3*, вершина инженерного гения человечества, просто исчез. Как не бывало. Мы даже обосраться толком не успели от ужаса, как увидели новую напасть — от поверхности оторвалось еще одно адское облачко. Теперь мы летели прямо в грабли тьмы. Меня осенило – катапульта! Я прыгнул в одноместную капсулу, включил герметизацию и вдавил кнопку отстрела. Пятно уже облепило десантный бот, как герметизация моего высокотехнологичного гроба завершилась, и тут же сработал пуск. Меня выплюнуло прямо в лицо этой странноприимной планете. Можете мне не верить, но я ни на секунду не расстался с ясным рассудком, а в наушниках у меня звучала песня некоего Дэвида Боуи, певца, жившего сто лет назад. Я орал, кувыркаясь в пустоте: *Ну, где же вы, блядские пауки?*
Я при-япетился на бугристой равнине тусклого серебра. Посадка моя была мягкой и непоправимой. Из оборудования ничего не пострадало. Я находился в замкнутом пространстве высотой два метра и площадью в пять квадратных метров. Половину полезного веса моего убежища составляли баллоны со сжатым кислородом. Запасы еды и воды были подогнаны под количество воздуха. В общем, я мог умирать еще где-то полгода. Хватило бы времени написать большую поэму или даже роман. Интересно ли вам, о чем я тогда думал — в те первые дни, когда передо мною медленно растворялась тайная дверь в ужасающее одиночество? Я думал… что не было еще от сотворения мира такого изгоя, как я.
Но буду честным — я не думал ни о работе, ни о родных землянах, ни о жалком своем положении. Только об одной девушке из несчастного экипажа *Козерога-3*. Джуна Джи завладела моими мыслями. Я сожалел только о ней, в едином порыве скорби и сладострастия, я плавился от любви к ее исчезнувшему прекрасному юному телу. Она была из тех редких девушек, которые чувствуют себя в космосе как дома, пестуют в себе космические мерки, озадачивают по-крупному. Что тебе привезти? Не бубенчик, не зеркальце. Нет — нечто навственное, мечторожденное, некий волшебный цветок.
Недостижимость Джуны Джи была так горька, нестерпима. Я решил не ждать, пока закончатся резервы, не досиживать до конца.
Примерно в тридцати милях от моего местоположения равнина упиралась в загадочный экваториальный хребет. Его высота местами была грандиозна. Я облачился в самоход с 16-часовым стандартом кислорода и вышел в последнюю рабочую смену. Повел себя так, как будто ничего не случилось и все были живы. Как бы там ни было, я единолично осуществил цель экспедиции, вышел *в поле*, положил начало научному освоению Япета. Умные ходули понесли меня с довольно приличной скоростью, а от инъекции бодрящего вещества моя душа запела. Но когда я достиг ближайшего отрога и робот стал подниматься, то, словно холодная лавина, меня накрыл ужасный факт: уже прошли 8 часов, я миновал точку невозврата.
Картинка сначала была четкой, я хорошо видел неровности грунта, свободно читал понятные только геологу знаки. Потом пошли помехи, и несколько раз мне пришлось перезапустить систему. То, что бросилось в глаза, когда я начал восхождение, меня напугало, если что-то еще могло напугать. Вроде бы я различил какие-то артефакты – ступеньки, колонны, даже грубые изваяния наподобие тех, что издревле стоят на острове Пасхи. Но поручиться за качество передачи изображения я не могу. Наконец, к моему сильному огорчению, искусственный глаз, которому я доверил контакт с реальностью, сдулся. А робот продолжал виртуозно маршировать, повинуясь заложенной программе. Я дождался, пока он остановится сам, ровно за два часа до того, как закончился воздух. В эти минуты я попытался водворить в душе пионерский железный порядок. Стальные жимы разошлись, и я вывалился из яйцеобразного лунохода. Однако стекло скафандра оставалось темным. Я ничего не видел и просто пошел наугад, вытянув перед собой руки. Словно хотел дотянуться до выключателя.
Следом за этим произошла ненатуральная перемена. Зрение постепенно восстановилось. Вокруг изобразились ровные, даже гладкие стены. Лабиринт черно-белых комнат, совершенно голых, заброшенных. Я проходил сквозь одинаковые проёмы снова и снова, а между тем, воздух в моих искусственных легких подходил к концу. Это было так странно, так символично – сделать величайшее открытие и тут же умереть от удушья. У меня не было сомнений в том, что я нахожусь внутри искусственного объекта. А это значило, что я первым из людей непосредственно соприкоснулся с разумом, который не является человеческим, с руками, которые устроены, возможно, иначе, чем наши. Вдруг меня озарило — надо отправить эту новость на Землю! Я хотел включить передатчик, но стало совсем нечем дышать. И тогда я разгерметизировался. Жало холода ударило в лёгкие.
В тот момент я умер. Это единственное разумное объяснение, которое у меня есть*.
Наблюдаемый прекратил письмо, с отвращением отбросил ручку и уставился в пустоту. Видимо, автобиографин больше не действовал.

На следующий день Пак и Чен снова неподвижно стояли у стеклянного барьера. Вид у них был озабоченный. На них сильно надавили и требовали внятного заключения по данному делу. Геологу Карлтону Марксу повторно ввели метапрустид, и он начал писать. Медленнее, чем вчера, с паузами, он писал так, точно сам удивлялся, себя перечитывая. Несколько раз наблюдаемый вскакивал и ходил по комнате, точно медведь. Текст тут же появлялся на табличках в руках у его наблюдателей.
*Я, Карлтон Маркс, находясь в реальной обстановке и в полном умственном здравии, пишу эти строки. Правда, которая из меня высвобождается, крутит маленькие свастики моего сознания в непривычную сторону. Вместе с тем, я отдаю себе отсчет в том, что моей способности к письму недостает гибкости и прозорливости, ибо только большой художник мог бы адекватно передать то, что я пережил. Саму фактуру и пластику того мира, куда я попал. По моим ощущениям, я провел на Япете около шести лет без пищи, воды и без воздуха. Мне несказанно повезло, потому что, кроме меня, в страшной катастрофе, случившейся с *Козерогом-3*, выжил еще один человек. Ведь в космолёте тоже были катапульты. Сейчас мне в голову пришло старинное выражение: *Бог – не фраер*. Выжила – Она, моя возлюбленная Джуна Джи. Нам обоим повезло, что мы оказались в одном странном месте явно искусственного происхождения, могли там дышать и не испытывали холода. Каким образом произошел этот переход, как я встретил Джуну – вроде бы чрезвычайно важные вещи, но я вижу всё так расплывчато, словно в серебристой воде. Возможно, я спас Джуну, а потом успел отыскать безопасное место? Почему бы и нет? По-настоящему важным было то, что Джуна Джи тоже была мне рада, что мое выживание стало для нее большим облегчением.
Катастрофа сильно повлияла на прекрасную девушку. Она слегка помутилась в уме, стала жить в каком-то другом, нечеловеческом измерении вечности. С одной стороны, она помнила, как сюда добралась и почему осталась одна. Но ее мощный разум по-другому интерпретировал факт катастрофы. Он его, этот факт, разжевал и выплюнул. Она поверила в то, что жила здесь всегда, и пусть это не Земля, но что-то ей подлинно родственное, какая-то Земли глубокая, глубокая провинция. Казалось, в душе Джуна Джи сомневается в моей реальности, то есть, моя реальность была как бы более грубым допущением, чем реальность ее самой, затерянной в бездне космоса. Я был для нее нечаянным и небывалым подарком.
Все эти три года мы жили в типовой тихой квартире. Только не все предметы интерьера были настоящие, и окна были непроглядны от наросшего толстым слоем инея. Там был душ, он не закрывался вообще. Кровать была похожа на газон желтоватой душистой травы. Сначала мы только и делали, что занимались любовью. Этой земной любви оказалось так много, что я, от ее полноты задыхаясь, стал уходить. Брал в прихожей тяжелый портфель, снимал с крючка плащ и панаму. Я нуждался в некотором отдалении, чтобы оценить свое бесконечное счастье и восстановить силы. Да, накал любви между нами, любви разделенной, был велик. Царило полное доверие. А если бы кто-то со стороны подслушал наш разговор, то он бы ничего не понял, словно это был разговор двух стоящих рядом деревьев.
Повторяю еще раз – жилище выглядело как обычная квартира. Правда, у нее не было дверей – комнаты становились всё более на вид нежилыми и незаметно переходили в кривые, тесные улочки между каменных ульев, которые населяли угрюмые и нелюдимые япетчане. Их вокруг было несметное множество. Оказывается, что под каменным куполом хребта тянется цепь городов. Их соединяет скоростная дорога и освещает электричество. Япет – королевство. Абсолютная власть принадлежит черно-белой Королеве Япета. И вера в ее непогрешимость здесь поистине фанатична. Япетчане, сами похожие на злобных сверчков, верят в то, что Королева единолично создала их среду обитания и их самих. Таким образом, разницы между Божеством и Верховным правителем здесь нет. И конечно, никто из них не видел Хозяйку. У нее был свой знак, и его было достаточно. Мы, ее гости и ее пленники, были под этим знаком, а значит, не нуждались в защите. Мне даже как-то неловко было думать, что такая власть действительно может принадлежать отдельному существу. Но с тем, кто отдал приказ на уничтожение *Козерога-3*, я бы поговорил. Вступить же в контакт с самими япетчанами было невозможно, они прятались при моем появлении, так что я успевал различить только узкие тени и неприятный запах. Остается только добавить, что Королева запрещала своим верноподданным только три вещи: выражать протест, препятствовать работе транспорта и иметь зеркала.
Сутки наши состояли примерно из сорока часов. Утром Джуна Джи ставила мне и себе укол первитина. Потом мы несколько часов занимались любовью. Я чувствовал, что Королева за нами следит, что мы под ее наблюдением – и тогда брал портфель, плащ и *уходил на работу*. Садился в вагон подземки и направлялся в какой-нибудь населенный пункт. Мы играли в такую игру – каждый раз я должен был что-нибудь принести, что-то съестное или забавное, интересное. Это была именно, что игра: голода не было, мы ни в чем не нуждались, а первитин было легко взять у соседей. Подарок был совокупностью моих мыслей о Джуне Джи, и она в благодарность любила меня с новыми ощущениями и силой. Воистину, мой язык в бессилии умолкает. Добавлю к этому сумрачную романтическую живописность тех мест, богатство местных руд и энергий — и вы поймете, что я находился на вершине блаженства. Странно, но я почти не заметил, как человечество перестало для меня существовать*.
- Что за чушь он несет? – воскликнул Пак. — *Козерог-4* досконально обследовал Япет и ничего интересного там не обнаружил. Просто бесполезный кусок льда!
- Погодите, — задумчиво ответил Чен. – Пусть закончит.
- А вы говорили – проверенное средство, — проворчал Пак.
*Однажды в момент особенно интимной близости я пылко спросил у возлюбленной:
- Это правда? Что мы умрем в один день, в одну и ту же секунду?
В ответ Джуна Джи неожиданно засмеялась, и я узнал в ее дёрганом, хриплом смехе привкус безумия, которое так опасался в ней пробудить, растревожить.
- А что? Ты боишься остаться один? – прямо спросила она и презрительно искривила рот. – Что ты знаешь об одиночестве? Об истинных чувствах? Об измене, предательстве?
Джуна Джи научилась понимать очень трудный язык аборигенов. В отличие от меня, она никуда не выходила, но гораздо лучше, чем я, представляла себе местную жизнь, маленьким, заповедным островком которой мы с ней являлись. Наркотики и еду тоже доставала она. Я попросил ее охарактеризовать жизнь япетчан. Кто они? Больше люди или животные? И снова Джуна Джи нехорошо рассмеялась. И погладила меня по голове, точно кота. Ее глаза совсем сузились, наполнились лукавством.
- Они ни в чем не отличаются от людей. Разве что более преданные и менее притязательные. Они лучше плодятся. Ты, правда, думаешь, что другой? Не такой, как они?
Тогда я смутился и ничего не ответил. Но в наших отношениях появилась странная нота. Я и не думал, во что это может вылиться.
Моя земная невеста всё чаще смотрела на меня с неопределенной улыбкой, словно решала и не могла решить мою судьбу. Она задавала вопрос:
- Что? Ты и вправду не понимаешь, что происходит?
- А что происходит? – бодро отвечал я.
- Ну посмотри же, посмотри на меня повнимательней.
- Да я ведь итак на тебя всё время смотрю, моя ненаглядная.
- Нет, ты не видишь. Ты дурак, у тебя в голове – солома.
И вот наступил день, когда болезнь Джуны Джи вырвалась наружу. И наша маленькая сексуальная революция была растоптана. В тот день она впервые отправилась вместе со мной. Мы сели на поезд и быстро перенеслись на темную половину планеты. Там был город, точнее, село в узкой лощине, которая круто спускалась вниз. Ни разу не видел я настолько перенаселенного пункта. Сотни, тысячи немощных туземцев жили здесь в жалких каменных хибарках. Здесь доминировал ужасный дух насилия и необходимости. Я шел вслед за Джуной, поскальзываясь на саже и нечистотах, прикрыв лицо белым платком.
- Это пункт приёма, — стала объяснять она. — Твое знание планеты без этого не будет полным. В нижней части долины большой котлован, где происходит первичная заготовка. Потом это сырьё в несколько этапов перегоняется в чистое топливо. Оно необходимо для того, чтобы путешествовать к звёздам. Вот смысл существования этого мира и его обитателей. Волшебное топливо, получаемое из разумных существ.
Мы поднялись на вышку. Сражаясь с тошнотой, я запечатлел в своей памяти очень печальную картину. Вдалеке, на фоне красноватого зарева двигались чудовищные конструкции, похожие на самок богомола. Они размешивали и взбивали какую-то бурую жижу, из которой били столбы пламени. Село заканчивалось столпотворением у растворенного желоба с загребущим устройством. По желобу обреченно скатывались слипшиеся, неподвижные тела. Мой разум опалила догадка.
- Почему же они не протестуют, не сопротивляются? Разве так можно? – вскричал я, обращаясь к той незримой сущности, которая учредила здесь такие порядки.
- Они любят свою Королеву, — соблазнительно улыбнулась Джуна. – Их любовь, такая жалкая, примитивная, жертвенная — это важная составляющая волшебного топлива. Не переживай, они вполне довольны своим положением и другого исхода для себя не представляют. Это же производство, ничего личного. Королева им даже сострадает. До известной степени.
А я подумал – откуда у простой девушки из Нижней Виргинии могут быть такие мысли?
- Да ведь это ж подделки, — Джуна победно блеснула глазами. – У них нет даже письменности. Ими управляют одни инстинкты. Они не знают, что такое любовь. Они сплошь наркоманы. А какие они страшненькие, нелепые? Да ты сам посмотри.
В подтверждении своих слов, она подтащила крюком полумёртвое тело одного из аборигенов, и я, не веря своим глазам, различил надпись у него на затылке. Клянусь, там было написано *Made in Yapet*. По-новому взглянул я на свою возлюбленную. Ее бессердечие изумляло.
- Я должна была, — сказала охваченная мрачным вдохновением Джуна, — сразу сделать признание. Но меня тешила твоя наивность. Думаешь, Королева Япета хоть одно мгновение переживала, прежде чем уничтожить твой корабль? Ты и твои друзья земляне для нее то же самое, что эти жалкие существа. Вы ни чем не отличаетесь. Мы, — добавила она значительно, — разной природы. Мне уже больше двух миллиардов лет. Я настоящая. Это меня создал ваш библейский Бог, а не тебя. Ты даже не представляешь себе, насколько мы разные.
В этот момент я понял, что моя Джуна сошла с ума.
- Я должна была убедиться, что из вас тоже получится хорошее топливо. И я, честно говоря, тобой очень довольна. Уже скоро из звездных походов вернуться мои братья гиперборейцы. С пустыми баками. Тогда я прилечу на сияющем Орле Ахурамазда, и все двадцать миллиардов землян разом повалятся передо мной на колени. Земля вышла на проектную мощность. Пора начинать заготовку.
Так закончилась моя любовь к Джуне Джи. Больше мы с ней ни о чем откровенно не говорили. Она стала всерьез считать себя Королевой Япета. В нашей квартире завелись страшные каменные куклы. Джуна носила их на руках и баюкала. Больше я не доверял ей ставить себе укол. Она перестала мыться. Слонялась и мыкалась. Раскрасила свое дивное тело как домино – черной и белой краской. Взгляд стал надменным, жесты – угловатыми и торжественными. Лицо исхудало, стало прозрачным. Синие пятна выступили под глазами. Моя подруга быстро увядала, и я не хотел ей помочь. Вслед за блаженством сразу же накатило отчаяние.
Однажды я вернулся с работы и нашел ее бездыханной. Хотя я сомневаюсь, что мы там вообще дышали. Но я понял, что ее больше нет. Бледное тело своим положением напоминало стилизованный знак Королевы. Рядом лежала записка*.
- Довольно этого балагана! – Пак молодцевато подпрыгнул и хлопнул Чена по плечу, так что от неожиданности тот выронил свою дощечку. – Я только что получил сообщение с Марса. И представь себе, мое подозрение подтвердилось. Вот что значит старые и проверенные методы. А это свое средство правды ты можешь выкинуть на помойку.
- Что? Что там? – встрепенулся Чен. Он был недоволен, что его оторвали от текста, который возникал в реальном времени.
- На Марсе раскрыто подпольное производство клонов. Очень высокого качества. Это всё объясняет. Парень отправил вместо себя клона, а сам, при помощи тех же людей, что изготовили клон, вернулся на Землю в трюме грузовика. Погоди, а не в этом ли причина катастрофы *Козерога-3* и других наших экспедиций? Здесь целый заговор. Не просто преступное легкомыслие, — Пак очень воодушевился. – Теперь мы сместим Ли и поставим наместником Марса Ямаду.
- Постой, так это когда было? – резонно возразил Чен. – Тогда, наверно, и клонов нормальных еще не делали. Да еще подпольно.
Его слова со свистом пролетели мимо ушей Пака.
- А потом матушка получила страховку и пожизненную ренту.
- Сестра.
- Я этого самозванца лично переработаю, — Пак тяжело посмотрел на Карлтона Маркса.
- Нет, ну он все равно не подарок, — заступился Чен и с удивлением взглянул на Пака. – Так значит, думаешь, он не был на Япете? Думаешь, он – сачок?
- Даю тебе пять минут для того, чтобы ты внятно объяснил, как он мог уцелеть. И важно – вернуться. Вижу – не можешь. Значит, дело закрыто, — решительно сказал Пак и быстро ушел.
- Как мог, как мог? Как-нибудь эдак, — проворчал вослед Чен.
Он вздохнул и вернулся к чтению. Медленно дочитал то, что успел дописать бородатый человек, точно гомункулус, заключенный в стеклянную колбу.
*Текст записки привожу дословно. Землянин, я потеряла к тебе интерес. Ступай назад на свою планету. В пятиугольной комнате есть гобелен. Сдери его со стены и ступай. И передай там своим, что близится час Жатвы. И про Орла не забудь сияющего.
Я еще раз оглядел тело Джуны Джи, снял с него графический слепок. На затылке, среди густых, цвета спелого льна волос я прочитал *Made in China* и длинный серийный номер. Потом я содрал со стены упомянутый гобелен (он, кстати, изображал звездное небо, и звезды были все разными) и увидел единственное зеркало во всем Королевстве Япет. Там было отражение, но не лица моего, а почему-то затылка. И стоило мне в нем отразиться, как правая нога моя сама сделала шаг вперед, как про это пелось в старинной песенке группы *Madness*. Я прошел сквозь зеркало и оказался на земной улице*.
Карлтон Маркс смял лист бумаги и с недоумением уставился прямо перед собой. У него было выдохшееся лицо бродяги.
*Вот там-то тебе, дурень, впредь и оставаться. На улице. Не нам тебя наказывать, романтик. Жизнь тебя уже наказала*, — беззлобно подумал Чен и вывел на экранец фотографию астронавта номер 80413 Джуны Джи.
Девушка и впрямь была собой недурна. Такие обычно не рвутся в глубокий космос. Она, а не этот трус, была пионером и самураем.