Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Кино и театр:: - ПоэтПоэтАвтор: Владимир Кириллов 128 ПОЭТПо дороге на студию Вадим за баранкой был угрюм, на шутки товарищей не реагировал. Съемочная группа возвращалась с очередного редакционного задания – снимали сюжет на сахарном заводе. – Что приуныл, джигит? Хочешь сказать, что жизнь не сахарная… Лучше вспомни, что у нас в багажнике лежит! – не отставал телеоператор. (В багажнике лежал мешок сахара – презент директора завода). – Мотор что-то греется. А до канала еще километров тридцать,– вздохнул Вадим. Он остановил машину и полез под капот. Вернулся мрачный. – Весь тосол вытек! Надо бы воды залить… – Тут вот небольшой хуторок будет по правой стороне. Давай заедем, напоим твоего коня, – предложил спецкор. Вдали показались приземистые домишки у небольшого озера, поросшего камышом. «Нива» съехала на грунтовую дорогу, раскисшую от прошедшего накануне дождя. Из-под колес полетели наперегонки комья размякшего чернозема. – Ничего! – успокоил всех Вадим. – Я второй мост подключил. Прорвемся! Остановились на зеленой лужайке у озера; вышли поразмяться. На бережку стоял сухощавый старик в плащ-палатке, рядом – собака. Она неторопливо подошла к Вадиму, обчуяла его кругом, затем и остальных. – Эк тебя разбрюхатило! – развел руками спецкор. – Да ты, мать, на сносях! Следом подоспел хозяин. Он был в легком подпитии; щуря глаза, сканировал логотип на дверце, потом оглядел незнакомцев. – Хек-хек, – прокашлял старик. – Телевидение к нам пожаловало! Хек-хек. Что стряслось-то? Андрей улыбнулся: – Интервью у тебя будем брать, дед! Расскажешь про жизнь свою. Как зовут-то? Хек-хек- хек… Харлампием кличут. Хек-хек… А собаку как зовут? – Жулькой зовут. – Как фамилия? – У Жульки? – У Жульки, у Жульки! Вспоминай! Что стал в пень? Давай докашливай что-ли! – Хек-хек… Харлампий растерялся; глаза его заволокло, будто он думал на китайском языке. – Дык какая фамилия? Хек-хек. Что-то я не домекаю. С одноразки не понять. Линялый его взор вдруг просветлел. Проклюнулась мысль: – Дык Кусочникова её фамилия! Ведь я Кусочников, значит, и она Кусочникова. – А отца её как звали? – Хек-хек… дык от Полкана она. Был у соседа Полкан, он с ейной матерью дружил. – Получается: Жулия Полкановна Кусочникова. Теперь все ясно! – подытожил Андрей. Водитеть и оператор больше не могли сдерживать смех. У Вадима даже слеза просеклась: – Ну, уморил! Уморил дед! – Ладно, хватит вам над дедом смеяться! У него свой строй в голове, – подмигнул Харлампию оператор. – Как поживаешь, любезнейший? – Дык как поживаю… хек-хек, – тяжело плавать в серной кислоте! Доволакиваю старость! Дохилел вот до семидесяти пяти… Измерцался яхонт! С бабкой живу тута… безвылазно… Да какая с ней жизть! Одни свары да стравы. Крякнула моя молодость! Давно уж крякнула! Старик вздохнул и достал из-под полы початую бутылку самогона. – Нету ли у вас гулячей кружки? Хек-хек… Чкнём винца? Друзья переглянулись. – Винцо у тебя какое-то мутное, – передернул плечами Вадим. – Самогон с брагой вперемежку. Харлампий неторпливо вытащил из бутылки газетную затычку, смачно отхлебнул и посмотрел через бутылку на свет. – Свекольный! Хек-хек… У нас дешевизнь! Нет лучше от лечения. Ну, не хотите – как хотите. Добил вот последний грош! А до пенсии еще… Он замолчал, беззвучно шевеля сухими губами. Стал загибать пальцы. Дойдя до безымянного, вздохнул: – Девять дней ащё до пенсии! Внезапно лицо его просияло догадкой. – Робята! Хек,-хек… Покажите в телевизоре моего соседа. Меня не надоть! Я ноль без палочки. А сосед – тот да! Сосед у меня сличность знаменитая! – Чем же он так знаменит, сосед твой? – усмехнулся оператор. – Тем, что самогонку свекольную гонит? – Да не самогонку он гонит, а стихи! Хек-хек… Пит у него кличка. – Печатается где-нибудь… пиит ваш? – заинтересовался спецкор. – Раньше печатали в районном брехунке, а теперича перестали печатать. Хужей стал писать. А раньше были знатные стихи! Хек-хек… Знатные! – Этих рифмоплетов у нас пруд пруди! – съязвил оператор. – Харлампий, а ты помнишь какое-нибудь его стихотворение? – подключился водитель. – Можешь на память прочесть? – Не смешите мои тапочки! – рассмеялся спецкор. – Вадим у нас тоже из этого сословия. Из племени графоманов! – Дык чего ж вам прочитать? Хек-хек… Он про любовь хорошо писал. Про молодость свою. Сейчас-то в одинках живет, на пенсии. Хек-хек… Я всего стиха не упомню… Один кусочек только. Старик снова отхлебнул из бутылки, – глаза его повлажнели. – Ну, так слухайте! Мне не вернуть твоих ясных очей В эту осеннюю стужу! Горстку тех дней и ночей – Белых и черных жемчужин. – Хек-хек…ну как вам стих? Пондравился? Чего сникли-то? Повисло молчание. В глазах у навострившей уши Жульки отобразилось неподдельное изумление. – Вот что! – выщел из оцепенения Андрей. Ноздри его хищно расширились, как у легавой, внезапно напавшей на след зайца. – Петя, бери камеру, будем снимать сюжет. А Вадим пока машиной займется. – Еще чего! – обиделся водитель. – Я тоже хочу познакомиться с местным гением. Залить радиатор – минутное дело! – Ладно, пошли с нами. Харлампий, проводишь нас? – Чего ж не проводить-то! Тут рядышком. Дорогу только перейти… грязюку эту… по камушкам. Хек-хек… Такая пакостная ныне осенница! Перейдя дорогу, друзья завернули в небольшой переулок и остановились перед высокими железными воротами, сплошь исписанными мелом. А неподалёку – несколько мешков со стеклотарой. – Хек-хек… Вот тут Пит и живет… в прохолость. Сидит дома один, оклепавшись затворами. – Ничего себе! Это он что? Стихи на воротах написал? – изумился Петя. – Офигеть! – Дык я ж вам говорил! Не печатают его ныне в брехунке! Хек-хек… Вот он на воротах и пишет. Кажный день – новый стих. Сегодня на меня написал. Видите вверху надписано: «Соседу Хеку»? – А тебя что? Хеком величают? – спросил Вадим. – Хек это вроде рыба такая есть. – Рыба тут ни при чем! Хеком меня в деревне прозвали за кашель мой. Хек-хек… Дык я не обижаюсь. – Нет, ну это ж надо! Надо ж такое придумать … на воротах стихи публиковать! – поднял вверх большой палец Андрей. – И давно он это практикует? – Да лет пять как начал дивить народ. Хек-хек…мы уж попривыкли. С утра собираемся, читаем. А в первый раз как увидели – у нас с пересмеху животы подвело! – А что за мешки с бутылками? – поинтересовался оператор. Он что… пьющий… ваш пиит? Неужто можно столько выпить? Харлампий рассмеялся… – Дык это ж мы ему бутылки собираем. Всей деревней! Хек-хек… Чтоб книжку напечатали. Старик снова достал бутылку и вмиг опустошил ее. Затем отнес в общую кучу и торжественно погрузил в мешок. Оператор довольно крякнул: он успел отснять сие действие. Спецкор тем временем изучал «письмена» на воротах. – Да-а… Нестандартно… Зело нестандартно… Ритм не соблюдается, рифма непредсказуема, появляется в неожиданных местах. Вид какого-то скоморошества. Но не рифмоплетство. Какая-то новая форма… Это публике должно понравиться, – бурчал он себе под нос. А написано было следующее: СОСЕДУ ХЕКУ Разбирать шалопутную твою жизнь – не моё собачье дело! Нас сводит в могилу алкоголизм, судьбы круша. Ладно, если б только тело - всё равно пойдёт червям на потребу. Но душу охмуренную не примет Небо. Зачем Богу безумная душа?! В топку чрева подбрасывая «поленья», снедаемый страстью пылкой, ты повышаешь градус закабаления каждой последующей бутылкой. Надо волю поиметь – дать костру перегореть! Пора тебе изменить отношение к зловредному зелёному змию. Алкоголь не удовольствие и утешение, а охмурение и разрушение. Долой химическую эйфорию! Закончив чтение, Андрей быстро огляделся и дал указания оператору: – Сними этот дом, с привязкой к местности; несколько планов села; отдельно ворота; крупным планом – стихи. И Харлампия у ворот… Ну, да что я тебя учу – сам знаешь! Завершив наружную съемку, съемочная группа, ведомая захмелевшим Харлампием, последовала в дом поэта. С опаской ступив на прогнившее крыльцо, остановились у входной двери, обитой ржавым дерматином. Харлампий постучал в окно. – Заходите, открыто! – послышался решительный баритон. Мужчина, встретивший их, никак не соответствовал своему внушительному голосу. Был он хлипкого телосложения, к тому же плешив. Но эти лучистые глаза! Про них можно было написать отдельную повесть. – Иван Петрович, – представился он. – С кем имею честь? – Андрей, журналист, – протянул руку Андрей. – Петр, оператор. – Вадим, водитель. – Мы бы хотели, Иван Петрович, снять про вас сюжет, – Вы человек искусства, безусловно, талантливый, … Думаю, людям будет интересно познакомиться с вашим творчеством… вашим вглядом на… – смешался в речи Андрей. – Искусство, творения, талант, – усмехнулся поэт. – Как мне все это настохорошело! Не люблю высокопарных слов. Вообще, искусство – это большая редкость, должен вам заметить! А я всего лишь сочинитель. Отчасти – сумашедший… Да-да… у меня бывают припадки… чего скрывать! Кто-то называет это вдохновением… – Он, как саблей, махнул рукой. – Но не пытайтесь меня унасекомить. У вас этот номер не пройдет! Иван Петрович нервно прошелся по комнате, ероша седые виски. Подумав, сел за стол. – Впрочем, я готов! – решительно заявил он. – Зачем заставлять себя упрашивать! К чему это слащавое бабское кокетство?! – Такой антураж вас устроит? – он указал на стол, заваленный рукописями и множеством исписанных листов. – Вполне! – мгновенно собрался Андрей. – Петя, включай камеру! Хотя погодь! Чашку с алычой убери из кадра. – А мне можно к Питу присоседиться? Хек-хек-хек… рядком посидеть? – Мы тебя уже сняли, Харлампий! – огрызнулся оператор. – Хочешь к чужой славе примазаться? Интервью было занятным. Иван Петрович рассказал, что многие годы проработал ветеринаром, пока не развалился колхоз. Сейчас он на пенсии; все свободное время отдает сочинительству – написанию стихов. На вопрос о том, почему он пишет в такой необычной манере, поэт ответил, что традиционная форма ему давно наскучила. – Поэтическая мысль не должно быть скована рамками условности, – страстно убеждал поэт. – Поэзия - это мысль в электрическом поле чувства. И эта мысль должна сама рождать форму – ритмику и рифму, максимально действенную в каждом конкретном случае. – Обычно, ведь что происходит? – продолжал он. – Поэт берет свою мысль и втискивает ее, например, в клетку четверостишия. А мысли подчас бывает тесно в этой клетке, и потому она становится скомканной; либо эта клетка для нее велика – отсюда и лишние слова. Я придумал новую форму и назвал ее смысловой строфикой. Суть ее в том, что мысль сама формирует строфу, отливается в неповторимую форму. Отсюда и ритмика неповторимая. Образно говоря, сочинитель не по шпалам шагает, а как бы идет по лесной тропинке. И рифма у него не чередуется механически, через равные промежутки, как принято, а появляется только там, где она необходима: для усиления поэтической мысли. Все эти средства имеют только одну цель: максимальное воздействие на слушателя. Но редактор районной газеты этого не понимает! Оттого и перестали мои стихи публиковать. На этом интервью закончилось. Оператор попросил поэта выйти на улицу: написать стихи на воротах. После съемки все вернулись в дом. – Петя, сними рукопись в руках Ивана Петровича, с переводом на лицо, – попросил напоследок Андрей. – На дальнем фокусе. – «На дальнем фокусе», – хохотнул поэт. – Ну, никак не можете вы обойтись без ваших фокусов! – Ваше желание исполнено, шеф! – откликнулся оператор. – Уже отснял! – Вот и ладушки, – открыл шкаф поэт. – Теперь можно и чайку попить (он достал заварку). – Остался ли у меня сахар… – Я чай не буду, – заявил Петя. – Я, с вашего позволения, алычи поем. И поставил себе на колени миску с алычой. – Вы мне вот что скажите, – обратился он к поэту, уплетая сочные плоды. – Чем, по-вашему, отличается талант от гения? Я вот думаю, что талантливые люди пишут в какой-либо одной, известной форме. Например, в форме сонета или поэмы. А гении – это те, кто эти формы придумывает. И ими потом пользуются все остальные. Вот вы, Иван Петрович, создали новую форму… Тут Петя поперхнулся и схватился за горло. Он судорожно пытался схватить воздух широко раскрытым ртом. Лицо его приняло фиолетовый оттенок. – Косточка в дыхалку попала, – констатировал поэт. – Я же предупреждал: не надо меня возносить! Разговорунился! Хватайте его за ноги, поднимайте! Петя оказался в воздухе, головой вниз. Голова его беспомощно болталась, как резиновая груша. – Трясите его, трясите! – торопил Иван Петович. – Авось выскочет… Сильней трясите! Спустя некоторое время, он выхрипнул: «Номер не прошел! Глубоко застряла… в трахее…». Дело принимало трагический оборот. – Пит, да сделай что-нибудь! – стенал Харлампий. – Спаси его! Ты же могёшь!». – Кладите его на спину, – распорядился бывший ветеринар. – Держите за плечи. Крепко держите! Он схватился за отвороты Петиной рубашки и резко дернул. Посыпались пуговицы. Потом обратился к Вадиму: «Дай мне ручку со стола и одеколон… вон на шкафу стоит. Еще ножик перочинный, что в стаканчике». Выхватив ручку из рук недоумёного Вадима, поэт быстро раскрутил ее с двух концов и вытряхнул стержень. Оставшуюся трубку протер одеколоном и протянул Андрею: «Держи!». Затем протер лезвие ножа и, прищурившись, вонзил нож в ямочку, пониже кадыка. Из ранки послышалось сипение; под кадыком стал надуваться кровавый пузырь. Взяв трубочку от авторучки, Иван Михайлович мгновенно вставил ее в ранку. Трубка загудела, наподобие свирели; воздух из легких стал циркулировал в ту и в другую сторону. Лицо оператора начало розоветь, глаза вошли в свои орбиты. – Слава тебе, Господи! – перекрестился поэт. – Боялся, что трубка окажется выше алычовой косточки. Тогда бы всё… хана! – Доктор дорогой, спасибо вам! – облегченно выдохнул Андрей. – Спасибо, док! – поддержал его Вадим. – Я ж говорил, какая это знаменитая сличность?! – заметил Харлампий. – Хек-хек… а вы сумлевались… – Ну, какой я доктор, улыбнулся Иван Петрович. – Бывший ветеринар… и не состоявшийся поэт. Но, как видите... я тоже могу фокусы показывать! Оператор тем временем пришел в себя. Опустив голову, он с ужасом смотрел на кончик качающейся ручки, торчащей из его груди. Он беззвучно открывал рот, пытался что-то сказать. – Петя, не пытайся говорить, – не получится, – прижал к губам палец, его спаситель. – До голосовых связок воздух не доходит… Но ты вне опасности! Сейчас тебя отвезут в хирургию; через неделю будешь как новенький целковый... Где-то у меня был лейкопластырь, – надо зафиксировать трубку. Он открыл аптечку, достал пластырь и вздохнул: – Вот и попили чайку! Ну, да ладно… в другой раз. Да и в сахарнице пусто… В машине, по рекомендации Ивана Петровича, Петра усадили на переднее сидение, укрепив ремнем безопасности. Вадим сбегал на озеро, залил в радиатор воду. Затем подошел к Андрею и что-то ему сказал. Тот кивнул в ответ. Обойдя машину, водитель открыл багажник и вытащил на траву мешок с сахаром. – Это что? – спросил поэт. – Это вам… к чаю, – ответил Вадим. Хек и Пит переглянулись. – Держись правее! – Хек-хек… – напутствовал Харлампий. – Там дорога ездовитее. Путь вам чистый! Теги:
1 Комментарии
#0 14:14 07-11-2016Гриша Рубероид
про долбоёбов каких-то. про ручку кстати старая байка. ебать, колотить.. на телевидении ещё работает.. режисёр штоли, или опять.. какйнибуть операторишко ? Отличный рассказ, кстати. Ничего себе загогулина. Вышак. Еше свежачок Шла 666ая серия турецкого сериала, где великийимогучийзлоебучийхуйвонючий Сулейман ибн Хатаб Второй печалился, что у него не стоит ни на одну из своих жён. А жён у него в гареме было видимодохуяневидимо. Евнух при дворе Сулеймана молча слушал и инжир кушал.... Мигает сонно маленький ночник,
Сменяются картинки на экране. Мужчина, чтобы кончить, ты начни С просмотра порно. В этой лёгкой пране Сокрыто столько чудного для нас, Тут и анал, и милфы, и букаккэ, Смотри в него, не отрывая глаз, Особенно, когда ты счастлив в браке.... - Дед, дед, а где бабушка? - На бабушке волки в лес срать уехали,- очень серьезно ответил мне дед. Мы стали ждать пока волки посрут и вернут нам бабушку. Ждали долго, так что я даже проголодался и уснул. А дед, воспользовавшись отсутствием свидетелей, достал заначку и выпил.... (сказка почти народная)
Посадил Дед Репку – вырыл в грядке ямку, закинул в неё навозу куречего , да и сунул в серёдку семечко с Репкой зачаточной. И наказал ей покуль не высовываться, а дожидаться нужного часу, когда призовут по необходимости.... КУЗЬКИНА МАТЬ
(из истории идиомов) В одном совершенно глухом посёлке на Алтае жила необычайно бесстрашная и очень любопытная Девочка. Была у неё великая страсть ко всяким страшным историям и жутким происшествиям, и ещё была у неё подружка – якутка-беженка, но никто не знал, почему она беженка и от чего убежала.... |