Откровения Сирень

Миша закрыл книгу и уставился на потолочную розетку. К одиннадцати стемнело достаточно, чтобы принудить куранты замолчать. С тех пор прошло два часа. Ещё час, и можно будет идти. Пока же самое безопасное – при его-то взволнованности – дать телу расслабиться и постараться ни о чём не думать. 

Он представил себе круг, внутри этого круга другой, а внутри другого ещё один, и ещё, и ещё, и отправил внутреннее зрение стремительно пронизывать бесконечное кольцо колец, отыскивая в центре каждого светящуюся точку, которая в свой черёд обращалась в новый кружок, содержавший всё больше и больше кружков. Это походило на нырок в самую глубь вещей и отвлекало сознание от любых низменных, суетных мыслей. Миша позаимствовал эту технику из купленной во время прошлых каникул книги по йогической медитации, работала она превосходно, надо было только добиться крайней сосредоточенности, оставаясь в то же время полностью расслабленным. 

В таком состоянии время летело удивительно быстро, и когда завершился второй час ночи, Миша понял это, даже не взглянув на часы у кровати. 

Голый, он постоял, глубоко дыша, перед зеркалом. Ночь тёплая, но чем-то прикрыть себя всё же надо. Он выбрал футболку, просторные штаны от тренировочного костюма и пару кроссовок. Ни носков, ни трусов. Взяв с прикроватного столика фонарь, яблоко и завёрнутую в салфетку баночку, Миша вышел из комнаты. 

Горбатая луна – так её вроде бы называют. Половинчатая. Достаточно светло, чтобы всё видеть, достаточно темно, чтобы остаться незамеченным. В сущности, свет ему и не нужен. Сегодня, чувствовал Миша, он способен выполнить свою миссию и с завязанными глазами.

Кроссовки белели в темноте; в тени от дома, на скользкой чёрной траве – светлые пятна, раскачивающиеся вперёд-назад. Взглянув в небо, он увидел пояс, мерцающий на талии Ориона, и Сириус, который катил, синея, к востоку. Шелест кроссовок по траве замирал в бархатистых глубинах ночи.



– Повсюду тишина, – шептал он себе, подлаживаясь под ритм бега и дыхания, – повсюду мёртвый сон. Повсюду тишина… повсюду… мёртвый… сон. Повсюду тишина… повсюду… мёртвый… сон.

Ну вот он и на месте. Длинная тень часовой башни падала на конюшенный двор, тёплый душок лошадиных грив овевал Мишу.

Тихо, точно ночница, он подпорхнул к двери углового хранилища упряжи. Внутри его ожидал другой запах – аромат седельного мыла и жира для кожи, такой густой, что Миша закашлялся. Задержав дыхание, он нащупал деревянный табурет, просунул пальцы в дырку, прорезанную в центре сиденья. Когда он поднял табурет, что-то – сбруя, уздечка или мартингал, – тонко звякнув, упало на пол; впрочем, Миша понимал, что звук этот не достигнет ничьих ушей, кроме его да лошадиных, а лошади знали, что он собирался сделать, и одобряли это.

Он подошёл к стойлу Сирени, сдвинул засов верхней половины двери. Сирень, будто ожидала его, прянула головой вперёд, здороваясь.

«Привет, – сказал Миша – мысленно, не шевеля губами и не напрягая голосовых связок. – Я тебе яблоко принёс».

Сирень приняла подарок, как лишившийся аппетита больной, который знает, что есть надо для поддержания сил. Пока она медленно жевала яблоко, перекатывая его от щеки к щеке, Миша стянул футболку и выскользнул из тренировочных штанов. А поскольку он показался себе смешным – голый, но в кроссовках, – то заодно сбросил и их и теперь стоял голышом в свете луны.

Он легонько подрагивал, ощущая, как ноги покрываются гусиной кожей.

«Ты готова, старушка? – спросил он, опять-таки беззвучно. – Я готов».

Он нагнулся, чтобы достать из кармана штанов обёрнутую в бумагу баночку. Обойдётся и без фонаря. 

Открыв нижнюю половину двери и войдя с табуретом в руке в стойло, он мягко подтолкнул Сирень назад, но та и не сделала ни одного движения в сторону двора. Миша неторопливо закрыл обе половинки двери, теперь они с Сиренью находились в полной темноте.

Сирень стояла очень спокойно, только лёгкая испарина и выдавала её страшную болезнь. Она стояла молча, время от времени ударяя в каменный пол задним копытом. Миша вплотную приблизился к ней, тела их соприкоснулись, и он на ощупь двинулся к дальнему концу стойла. Жар, исходящий от крупа лошади, пробуждал в мальчике жар ещё пущий, и когда он забрался на табурет, то почувствовал, как головка пениса проталкивается сквозь крайнюю плоть, как весь пенис поднимается, становясь прямее и твёрже, чем когда-либо прежде. Миша выпрямился, опёрся рукой о круп Сирени и задышал размереннее, прилаживаясь к ритму её дыхания. У Сирени как раз была течка, значит, она не станет лягаться, как могла бы в другое время. Да она и так бы не стала – Миша знал, что Сирень с радостью примет его.

Когда он был совсем готов, когда осознал, что стал как бы единым целым с лошадью, Миша сунул два пальца в баночку и подцепил шматок вазелина. Другой рукой он отвёл в сторону хвост Сирени. Та послушно подёрнулась и подняла хвост повыше, чтобы позволить Мише работать обеими руками. Найти под репицей и анусом внешние губы труда не составило, проникнув в них, он нащупал головку клитора, а чуть ниже мягкую ткань внутренних срамных губ. Осторожно просунув внутрь палец, Миша отыскал то, что должно было, подумал он, представлять собою уретру, и ласково повёл пальцем вниз, к нежным тканям под нею. Словно подтверждая его открытие, Сирень тихо выдохнула сквозь нос и пристукнула копытом.

Миша ввёл шарик вазелина в вагинальный проход, теперь его пальцы легко скользили, входя и выходя. Оставшимся вазелином он смазал пенис, хоть тот уже и был увлажнён тонкой струйкой собственной секреции.

Пенис – прямой, скользкий, твёрдый – вошёл с поразительной лёгкостью, быстрая судорога Сирени словно сама втянула его. Стенки влагалища сомкнулись, засасывая пенис всё глубже, и Миша задохнулся от наполнившей его слепящей радости. Положив руки по сторонам от основания хвоста, он, в виде опыта, вытянул себя почти целиком наружу и затем протолкнул почти целиком внутрь. От полученного ощущения в голове его вспыхнули звёзды. Миллиметр туда, миллиметр сюда – копыта гремели в мозгу Миши, жаркие кристаллы рассыпались в животе на миллиарды обжигающих зёрнышек. Чувство абсолютной правильности, святости, совершенства и красоты жизни пронзило его. Он мог бы остаться здесь навсегда, он и всё царство жизни – животной, растительной, человеческой, захваченной смерчем любви. В прошлый раз всё произошло слишком быстро, чтобы он успел испытать этот безумный восторг, тогда он был с женщиной и ощущал неловкость, необходимость что-то говорить, произносить слова.

«Ты здорова, Сирень, – произнёс, обращаясь к лошади, голос внутри Миши. – Именем этого дара чистого духа я объявляю тебя здоровой и исцелённой».

Огни в его голове взвивались, опадали и кружили в безумной агонии, а он всё нажимал, нажимал, точно не мог поверить в непревзойдённую глубину и силу ошеломившего его наслаждения, и вот сплошной белый свет наполнил голову Миши, и мальчик почувствовал, как высокая волна духа, владевшего им, накатывает, и накатывает, и накатывает, и накатывает, и накатывает, точно неспособная остановиться.

Когда всё кончилось, когда он выдавил последнюю каплю, баночка из-под вазелина с лязгом свалилась на пол, и Сирень тихо заржала в тревоге и сомкнула широкое кольцо своих мышц, больно защемив Миши.

Он вздрогнул, но остался неподвижным, зная, что если он будет спокоен, то Сирень успокоится тоже. Понемногу напряжение отпустило её, и она расслабила мышцы, позволив Мише выпростаься наружу.

С мгновение он простоял, держа лошадь горячими ладонями за бока, ликующий и истомлённый. Потом спустился на пол, подобрал бумагу, которой была обёрнута баночка, и принялся старательно, тщательно вытирать Сирень, разговаривая с нею.

Выйдя на конюшенный двор, Миша содрогнулся всем телом, натянул футболку и опустил взгляд на свой обмякший, обвисший пенис.

«Ты должен беречь свой великий дар, – сказал он себе, – очень и очень беречь».

автор, ты ебанулся?

о! валера! охуеть, кто пришёл!

забаньте этого йобаного дрыща Карлицкого.

эта клон

да ну

убейся абстену зоофил ебучий

больно защемив Миши

Франки жжот

в итоге у них родился кентаврик и лошоть стала требовать алименты

не читал но осуждайу

Слыш, Валерик, иди-ка ты нахуй, Валерик, са сваими простыняме

Не читала, но автор нравится очень… подозреваю что это то что выше в трэше почитать былоб приятно…

Нечетал, патамушта на мой взгляд слово «сирень» произошло от «сирануть». Типо как «высер».

а вообще верное решение, лучше сюда зослать, чем в хуету.