Эбен и Корнилов

Автор: Шырвинтъ* Глава 1. Эбэн.

История эта случилась много лет назад, когда портвейн стоил рубль семьдесят две, СССР, в спешном порядке, вводил войска в Афганистан, а пенсионеры eще помогали деньгами своим детям и внукам.
Корнилов и Эбэн были закадычными друзьями еще со школы. Свое прозвище, с ударением на первой букве, Эбэн получил благодаря своей болезни. Психически он был здоров, имел легкую близорукость, а вот с нервами у парня было не совсем хорошо. Что было причиной болезни: или родовая травма, или перенесенное в детстве потрясение - не знал никто. А сам Иван на эту тему не распространялся.

В школу, где учился Корнилов, Иван пришел уже с недугом и сразу стал объектом насмешек всего 9 - го «В» класса. А иначе и быть не могло. Иван был припадочный. Демоны, сидящие внутри него, иногда пробуждались, заставляя бедолагу дергаться и унимать их при помощи заклинания: — «Эбэна, хуй», громко повторяемого несколько раз. Невропатологи и логопеды ничего с болезнью поделать не могли и, исключив эпилепсию и психические расстройства личности, оставили его в покое, признав социально адекватным.

По началу всему классу было смешно. Ивана тут же окрестили «Эбэна Хуем», придуривались на его манер и в свои компании старались не приглашать. Но когда пригляделись и поняли, что он далеко не дурень и, к тому же, человек с прекрасным характером, перекрестили его просто в Эбэна. А на недуг положили окончание Ваниного заклинания. А тем, кто не положил Корнилов все доходчиво объяснил при помоши ударов кулаком в печень, а некоторым и ногой в пах.

Новое имя пришлось Ивану по душе. Эбеном звали одного из героев югославского партизанского сериала под названием «На каждом километре», который он смотрел несколько лет назад по телевизору. Да и с фамилией Рудич новое имя неплохо сочеталось. Этакий балканский лирический герой получался - мечта Кустурицы.

К доске Эбэна педагоги вызывали редко. В этом не было необходимости. Один раз он довел до истерики учителя истории и весь класс, когда рассказывал про второй съезд Партии Большевиков в Лондоне. Ваня очень волновался. В его рассказе после слова Ленин прозвучало столько хуёв, сколько великий вождь не слышал за всю свою жизнь с Надеждой Константиновной и другими своими соратниками вместе взятыми.

Двоечник Новицкий помог тогда упавшему от смеха историку сесть на стул и вытер ему слезы своим сопливым носовым платком. Учитель истории поставил Эбэну «пожизненную пять» и больше к доске не вызывал. Вызывать Ваню по другим предметам — тоже не было необходимости. Во время контрольных работ по математике и физике его даже удаляли из класса, чтобы другим списывать не давал.
На учительницу химии Эбэн немного обижался за то, что на лабораторных работах она не давала ему в руки реактивы и сажала за стол без пробирок. Ваня очень любил делать химические опыты, но когда, однажды, во время припадка он пролил себе на штаны концентрированную серную кислоту, которую школьный лаборант не довел до нужного пятипроцентного состояния - брать в руки пробирки ему не разрешали. Штаны тогда пришлось выкинуть. От физкультуры Эбэн был освобожден, но с удовольствием на нее ходил. Мячик, играющим в баскетбол товарищам, подавал и на турнике подтягивался. Корнилов тогда объяснил Ване, что они его с удовольствием в игру бы взяли, но просто боятся в азарте нанести ему травму, от которой может стать хуже. Эбэн понимал и не обижался.

Глава 2. Корнилов.

— Убьют меня, Эбэн. Точно убьют. Сейчас всех в Афган забирают, — положив голову на плечо другу, говорил пьяный Корнилов на своих проводах в армию. — Если, что — ты к матери заходи иногда.
— Убьют, говоришь? Эбэна, хуй, хуй, хуй, — тряся головой, отвечал Корнилову взволнованный Иван. Он завернул в повестку 50 рублей (все свои сбережения) и сунул другу в кулак, — заныкай куда подальше. Пригодятся.

Так уж случилось, что встретились друзья только через три года. До Афганистана Корнилов не доехал километров десять. Как ни крути - в военкоматах сидели люди с остатками мозгов под фуражкой, и рисковать жизнью молодого воина, который был у матери один, не стали, хоть и не всегда это негласное постановление исполнялось.

Расквартировали Корнилова в Кушке - самой южной точке Советского Союза.
Еще в школе, основной смысл жизни Корнилов видел в покрытии всех самок рода человеческого и битья морд роду самцовому. По своей сути он был викингом с ярким преобладанием, как говорят китайцы, ЯН-ского начала в своей энергетической структуре. С мужиками он бился на ринге, а устраивать любовную борьбу с женщинами мог где угодно. Именно эти два основных инстинкта и довели Корнилова до цугундера. За год службы он отлюбил почти весь женский коллектив части , четырех туркменок из аула и поломал ключицу «дедушке».

Командир части подполковник Берикбаев уже давно имел зуб на бойца. В частной беседе он не раз грозился скормить Корнилова скорпионам или, на худой конец, закопать его по горло в песок, как Абдулла Саида из кино по басмачей. Тут и случай подвернулся.

Неожиданно вернувшись из командировки командир Берикбаев обнаружил у себя на даче рядового Корнилова со своей украинской женой Оксаной, вот уже четыре дня предающихся блуду, под афганский гашиш, кишмишовку и персики с участка. Со злости и обиды Берикбаев раскроил большой саперной лопатой БСЛ-110 всю бахчу, отправил на тот свет из пистолета «Стечкина» двух соседских баранов, хотел застрелить Корнилова и свою украинскую жену Оксану, а потом застрелиться самому, но, приехавший с ним вместе на уазике, начальник особого отдела оружие у командира забрал и успокоил его самокруткой собственного специального изготовления. Подполковник Берикбаев сначался засмеялся, потом забился в угол дувала, а уже чуть позже, придя в себя через несколько дней, отлупил свою украинскую жену Оксану и отправил Корнилова на год в дисбат.

После отсидки Корнилов в родную часть уже не вернулся. Дослужил положенное в тех же туркменских краях, только чуть севернее…
…Поднявшись на лифте на 12 этаж, Корнилов позвонил в дверь своей квартиры. Расцеловав мать и скинув на пол дембельскую парадку, он повалился на диван и тут же уснул богатырским сном. Разбудил его звонок в дверь. Матери не было. В записке на столе значилось: — « Сынок, отпрошусь пораньше, все куплю, накрывай к пяти на стол. Целую, мама.».
— Вы квартирантов берете? — спросила конопатая девчушка с чемоданом в руке.
— Почему нет? — зевнул Корнилов, — три червонца в месяц и живи. Квартира трехкомнатная. Мы вдвоем с мамой живем. Будешь мне сестрицей Алёнушкой.
— Ой, а я и есть Аленушка! Я тогда чемодан у вас оставлю, — сказала конопатая, осматривая апартаменты, — кое — какие дела доделаю и вечером вселюсь.
— Вот и прекрасно, — сказал Корнилов, захлопывая за девчушкой дверь…

Глава 3. Алёнушка.

С фуражкой в руках Корнилов вышел на балкон. Подмигнув приклеенной внутри голой девке из эротического журнала, он с размаху запустил ее в голубое небо.
Описав красивую дугу, фуражка плотно засела между трех сучьев огромного тополя в положении — «эротика к небу». Посмотреть на чудо прилетели две молодых вороны. Фуражка воронам понравилась. Они тут же в нее нагадили и принялись вить гнездо.
— Раз такое дело, — сказал воронам Корнилов, — я вам еще и пиджак отдам.
Он достал из кителя военный билет, выгреб из карманов мелочь, отвинтил Гвардейский знак и кинул память о службе с балкона. Военный кутюр до дерева не долетел, а лег, в аккурат, на асфальтовую дорожку, ведущую к подъезду. Откуда ни возьмись, как черт из табакерки, возле кителя появился косматый бродяга с котомкой. Он напялил мундир, повертелся, как бы пытаясь найти вокруг себя зеркало, и собирался, было, уйти, как…
— Подожди, — с высоты 12-го этажа во всю силу своих лёгких заорал Корнилов. Сначала на асфальт упали штаны, потом два сапога и портянки. Портянки летели дольше всего. Бомжу подошло все, кроме портянок. Он достал из котомки пол бутылки портвейна и показал ее меценату с 12-го этажа.
— Другой раз, — заорал с высоты бывший защитник Родины и перекрестил на дорожку старца в чистых черных погонах, как бы навсегда ставя крест на опостылевшей за три года срочной военной службе.

Приняв душ и нацепив на себя тесную допризывную одежду, Корнилов принялся накрывать на стол. Укрыв его скатеркой с русалками, он достал из серванта фиолетовые рюмки, тарелки с надписью «Ресторан», разложил рядом ножики и вилки. Потом из рюкзака появились две бутылки водки и подарки родным и близким. Маме — настоящие французские духи «Мажи Нуар» за 80 рублей, Эбэну- жестяную банку из-под кофе с туркменскими скорпионами, которые охраняли расплющенный по дну блин гашиша. (Ни одна сука руку туда не сунет). И еще — чучело тушканчика.
" Вот только для Аленушки подарка нет, — подумалось Корнилову. — Ладно, подарю ей тушканчика. Эбэн обойдется и без него… "

…- Сынок, ты же вроде не с этим чемоданом приехал? — спросила мама.
— Я с невестой. Алёнушкой звать. Она в парикмахерскую пошла, — нагло врал Корнилов.
— А кто она? И откуда? — спрашивала мама.
— Мама. Отстань. Придет — все сама расскажет, — чего ты там в пакетах принесла? Давай помогу на стол порезать, — и Корнилов, схватив пакеты, поспешил с ними на кухню.
…Звонок. На пороге стоит улыбающийся Эбэн с двумя бутылками водки в руках и три девчушки с двумя чемоданами. Одна из них — Алёнушка.
— Ну ты даешь, кореш. Это все твои подруги? Или мне подарок на дембель? — удивился Корнилов, не признав конопатую.
— Эбэна, хуй, хуй, — встряхнулся Ваня, указывая на Алёнушку, — это все её подруги. Мы, просто, вместе в лифте познакомились.
— Они жилья не нашли. Мы все с одного поселка. Приехали в город на работу устраиваться. Только мне одной повезло. А они ненадолго. Пока не устроятся, — затарахтела Алёнушка.

— Так, девки! Сотка в месяц за троих, и по хозяйству делать, что велят, да и еще, одна из вас по легенде для мамы — моя невеста! Всё понятно? Шагом марш к столу! — скомандовал Корнилов, приглядываясь к остальным квартиранткам.

Глава 4. Завод N*** ГА. (гражданской авиации)

И зажил Корнилов, как султан туркменский. Годы, проведенные на Востоке, всегда дают свои полигамные плоды. Девки оказались покладистые. К домашнему труду и сексу подготовленные. На работу все устроились, но перебираться в заводское общежитие не спешили. Авось, чего лучше по судьбе подвернется. Мама Корнилова по началу ничего толком сообразить не могла, но потом махнула рукой и в личную жизнь сына с девками не вмешивалась. И своих забот хватало.

То, что знают двое — знают все (поговорка). То, что знают четверо — тоже знают все, но не так быстро (жизнь). Корнилов крутил любовь с Алёниными подругами, работающими в разные смены, а вовлекать ее саму в свои романтические приключения не собирался. Стыдно почему-то было. С Алёнушкой он только учился танцевать польку под пластинку группы «Би Джис», которую она же ему и подарила на 23-е февраля. Другие барышни тоже чего-то дарили. Поэтому Корнилов всегда ходил ухоженный, отглаженный и в чистых носках. Сотни в месяц хватало на все. На ринг, по старой памяти, тренер вечером бесплатно пускал, еды — дома завались, а цветов для подруг — Корнилов знал где нарвать. А, если вдруг не хватало на что-нибудь, то недостающую сумму Корнилов всегда мог одолжить у одной из сожительниц, нагнав на нее туману, как католический священник на девственницу. Но это было слишком муторно, и Корнилов придумал другой способ обогащения.

На 8-е Марта в знак благодарности за февральские безделушки Корнилов подарил каждой из барышень по копилке. Копилки представляли собой глиняных лягушек окрашенных в зеленый цвет с дыркой для денег в голове. На лягушачьих пятках Корнилов написал имя каждой из квартиросъемщиц, с пожеланием поскорее превратиться в Василису Прекрасную. И порекомендовал сыпать туда побольше мелочи, включая металлические рубли и полтинники, чтобы магический акт преврщения земноводной твари в супермодель быстрей свершился.

Теперь, проблема денег была полностью решена. Когда Корнилову с Эбэном не хватало на портвейн и пиво, всегда можно было наковырять денег из лягушек. А для того, чтобы деньги легче было доставать, Эбэн даже расширил прорези скраденным Эбеном на заводе дефицитным алмазным надфилем.

Сказка заканчивается, когда женщина узнает, что она у мужчины не единственная на свете. Все всплыло. В один прекрасный день подружки поцарапали длинными ногтями физиономии себе и Корнилову, забрали свои копилки и ушли в общежитие жить. В тот же день они наставили бывшему арендодателю рога с красномордыми деревенскими хлопцами, недавно променявшими крестьянский плуг на пролетарский молот. А за подругами и Алёнушка ушла.

В основном, все жители пролетарской слободки, где жил Корнилов, работали на авиаремонтном заводе. Если вы думаете, что в ремонте автомобиля и самолета есть что-то общее — вы глубоко заблуждаетесь. После того, как 54 — местный лайнер ТУ-134 отлетал в небе определенное количество часов, он, на последнем исдохе, прилетал на завод ремонтироваться. От стальной птицы откручивали все, что только можно было открутить и отдирали все, что отдиралось. Выбивали тяжелыми кувалдами окошки, откручивали плоскости с рулями поворота и высоты и пескоструйными аппаратами снимали с лайнера всю краску. Оставляли только шасси, для того чтобы это, уже похожее на гигантскую зеленую личинку, чудовище можно было перевезти в сборочный ангар.

Через пару дней после того, как Корнилов вымел за квартирантками пол, он пошел в отдел кадров завода устраиваться на работу по слесарной части . Уж если подбитые БТР-ы восстанавливал, то самолеты тоже научится.

Эбэн, все три квартирантки и многие одноклассники уже несли на заводе трудовую вахту. В армию Эбэн не пошел из-за болезни и уже три года, как он работал в бригаде «внутренников». Девки со своими кулинарными дипломами устроились в столовую, а Алёнушка в цех где работал Эбэн — уборщицей. Но не совсем обычной. Если у Эбэна в трудовой книжке гордо значилось — «Слесарь-сборщик летательных аппаратов 3-го разряда», то одним словом назвать женскую профессию, суть которой заключается в ежедневной уборке самолета при помощи мощного пылесоса, никак нельзя. «сосалка» и «пылесосчица» звучало похабно и неказисто, поэтому их никак не называли. Только по именам. А что писали в трудовой — лишь отдел кадров знал.

Каждый божий день Аленушка с пылесосом шныряла между шпангоутов, очищая нутро самолета от кусочков электропроводки, маленьких дюралевых заклепок, гроверов и гаек. Иногда находился и мелкий инструмент. За утерю инструмента сборщикам полагался маленький нагоняй. Все гаечные ключи, отвертки и молотки были пронумерованы в соответствии с табельным номером работника, и при потере, нужно было сразу писать заявление о пропаже контрольному мастеру. Ведь любое инородное тело в брюхе аэроплана в любой момент может сыграть с ним в небе злую шутку. Попадет, например, ключ 8 на 10 между тягой и роликами руля поворота — и хана стальной птице. Такая вот беда.
Вне зависимости от того, найдет контрольный мастер инструмент или нет, десять процентов от премиальных работнику рубили, а это, как никак — две бутылки водки, а то и три выйдет. Вот Алёнушка и возвращала найденный инструмент владельцам, в отличие от других сучек, которые несли находки прямо начальнику цеха Окуневу, атого было достаточно, чтобы стать в цехе любимой и уважаемой.

Бригада «внутренников» занималась монтажом интерьера. Фальшборта, багажные полки, окошки, сидения и полы, одним словом все, что не двигается и не под напряжением, монтировал Эбэн. К нему в бригаду Корнилов и попросился. Но мест не было, и он попал в бригаду «управленцев». А там, хоть и роба грязнее, но за то заработки выше. Все равно в одном лайнере гайки крутить, только в местах разных.

Еще на заводе работало много одноклассников. Двоечник Новицкий ремонтировал в соседнем ангаре ИЛ-14, Света Кукушкина работала в заводской бухгалтерии и заочно училась, а Витя Прянов, по кличке Пряник — водителем на автомобиле ГАЗ- 53 и был незаменим, когда с завода надо было что-то стырить.

Стасик-Пидарас работал в одном цехе с Эбэном в бригаде «шассистов». В школе Стасик пидарасом не был, а на заводе, на одной из пьянок в раздевалке, разделся догола, сплясал канкан на столе и укусил, только что вышедшего из душа, бригадира «закрыльщиков» за жопу. Хотел еще и спереди цапнуть, но получил по морде и сник. На утро он ничего не помнил, божился, что с ним такое впервые, но с тех пор, за глаза был окрещен Стасиком-Пидарасом и на бригадные пьянки не звался. В домино его тоже играть не брали. Но Стасик, как ни в чем не бывало, встревал в разговоры, рассказывал анекдоты, в общем — пытался вести себя — будто ничего не случилось, но подозрительные пролетарии его всячески сторонились и при всяком случае посылали на хуй от греха далей.

Если не брать в расчет Ванино заболевание, то он все — таки был слегка сдвинут.
В свои 22 года он сохранил веру в справедливость, детскую непосредственность и мечту во что-то светлое, ведомую ему одному. Обмануть Эбэна не составляло никакого труда. Он верил всему и всем. Кроме Стасика. Если говорили, что завтра, в пятницу — День Гражданской Авиации Соединенных Штатов, и в связи с этим на заводе выходной, он верил. Если говорили, что в столовой на обед ананасы — он мчался туда. А еще, придя на завод, Ваня опять стал Эбэна Хуем… Его математические способности, за которые его ценили и уважали в школе здесь были никому не нужны. А раздолбаев, которым Эбэн не мог дать физический отпор, было — пруд пруди. Да и не в его стиле это было. С отеческим пониманием к Эбэну относился начальник цеха Окунев, мастер Яровой и еще несколько десятков ударников производства, преодолевших тридцатилетний возрастной рубеж и с годами поумневших.

В свой первый рабочий день Корнилов объяснил пролетарским недоумкам, что Эбэн теперь находится под надежной защитой и требует к себе уважения. В обед Эбэн уснул в ЗБО (заднем багажном отделении). Один из дурачков-клёпальщиков подкрался к нему, снял очки, натёр их наждачкой и аккуратно одел на место. Потом плеснул на Эбэна водой, отошел в сторонку и стал смеяться. Ничего не понимая, и не видя перед собой, Ваня чуть не поломал себе ноги об шпангоуты и не вывалился в боковой люк.
Общий смех прекратился, когда Корнилов взял дурня за волосы и дважды приложил его голову к опущенному вниз элерону. На следующий день у Эбэна были новые очки в дорогой оправе, а дурень смотрел на самолеты в темных.

— Добро пожаловать в Гражданскую Авиацию, — закричал, встретившийся по дороге в столовую, Стасик.
— Руку не жми. Эбэна, хуй, хуй, — успел шепнуть другу на ухо Эбэн и затрясся.
— К нам, значит? — улыбался одноклассник.
— Чуть позже, Стас, поговорим. Жрать охота, — почуяв неладное и пряча руки за спину ответил Корнилов.
За обедом Эбэн рассказал Корнилову историю Стасика, тот поблагодарил его за «атас», и друзья принялись обсуждать план обмывки первой рабочей недели бывшего узника Советской Армии.

Глава 5. Колхоз «Путь»

Приближалась пора покоса. В помощь голодающему колхозному скоту завод каждую неделю отправлял пару десятков холостых подшефных пролетариев. Десант селили по хатам. Процесс расселения чем-то напоминал торги на рынках Египта во времена работорговли. Угрюмые колхозники сами выбирали квартирантов исходя из своих меркантильных и сексуальных интересов. Немощные старушки пытались ухватить себе крепкого пролетария, чтобы воду из колодца носил да не поранился, дрова колючи.

Деревенские «альфонсы» — симпатичных барышень, а красномордые пьяницы искали в толпе городских тунеядцев угрюмых собутыльников.
Корнилова и Эбэна пустила на постой 33-х летняя Наташа, обладательница огромных сисек, двух детей и мужа — покойника. Аленушку с подругой взял к себе бригадир Антон. А Стасик стал жить с холостым 50-летним зоотехником Бугровым в одиночку.

Отстающий колхоз «Путь» располагался на берегу речки Вырка, с заливными лугами по бокам, которые заводским меценатам предстояло скосить на корм голодающим бурёнкам. Стоит заметить, что зоотехником Бугров был никудышным. Поголовье колхозного стада, вот уже много лет, не давало прироста, коровы были худы как Найоми Кэмбэл, плохо доились и ходили обосранными по самые рога. За то дома у Бугрова был полный ажур. Ковры на стенках, хрусталь в буфете, банька и зоопарк с ботаническим садом на участке.

Среди невиданных деревьев и цветов по садику ходили откормленные куры, два павлина и белые толстозадые утки. В хлеву жила толстая корова Маша с двумя ведрами ежедневного удоя меж задних ног, ослик Миша и кучерявые овечки. Охранял хозяйство, пидорастического вида Чау-Чау Батон.

Работали авиаремонтники спустя рукава. Гребли в кучи сено, иногда бурачки пололи, но в основном загорали и купались в речке Вырке. Для счастья было все; молодость, ясное небо над головой, холодник с блинами на обед и дискотека в клубе под «Бони-Эм» и самогонку. Женщины, подменяя друг дружку, стряпали на полевой кухне еду, а Корнилов пристроился работать завхозом. В помощь ему был выделен самый невменяемый из колхозного табуна пятилетний конь Кузя. Вместе с Кузей прилагались; телега, новый хомут, кнут и две запасные подковы на задние ноги, на случай если скакун их где ни будь по дури сгубит.

В свой первый рабочий день Кузя больно лягнул Корнилова в зад и вместе с телегой убежал в колхозные бураки. Потом он убежал к речке пить воду и, не дав себя изловить, весь день бегающему за ним Корнилову, к вечеру прибежал на кухню, где получил от Алёнушки ведро воды с бурачками, кусок сахара и морковку. В результате марафона Корнилов натер себе до крови пятку, пролетарии остались в поле без обеда, а Кузя потерял подкову. Умявшие за ужином двойную норму еды, заводчане простили завхозу брак в работе. Но только на первый раз.
Корнилов освободил Кузю от телеги, снял хомут и, взяв скакуна за уши, сказал:
— Мы с тобой одной крови!
— И, гы, гы, го! — засмеялся конь.
И Корнилов, пришпилив Кузю при помощи железного штыря и цепи к травянистому лужку, пошел домой, полностью осознавая тот факт, что скотину фразой из Киплинга не пронять. Не действовали на нее и общепринятые лошадиные заклинания — «Но!» и «Тпру!».

Утром следующего дня, прицепив к Кузе телегу и увернувшись от традиционного удара копытом в жопу, Корнилов ткнул гнедого в зад кнутом и сказал; — «Но!». Конь и ухом не повел. Такие слова, как: — «Сука», «Блядь» и многие другие, а также удары кнута на него не действовали, видимо порог чувствительности к словам и боли у него был, как у бультерьера. Наблюдавший всю эту картину Эбэн, оторвал от забора огромный кол, показал его Кузе, встряхнулся, и произнес свое реликтовое заклинание. Услышав слово; — «Хуй» Кузя побежал.
Дел Корнилову предстояло много. Нужно было заехать на ферму за молоком, нагрести из бурта картошки на ужин и навестить бригадира Антона, чтобы тот прибил к Кузе новую подкову. По дороге Корнилов подбирал слова, под которые Кузя должен был останавливаться или, хотя бы, сбавлять скорость. Перебрав весь свой словарный запас, после глубокого лингвистического анализа Корнилов пришел к выводу, что раз конь скачет под слово, начинающееся на букву «Х», то и остановить его можно только таким же словом. Когда-то в детстве Корнилов читал книжку Куприна про цирк. Там говорилось, что дрессировщики всего мира разговаривают со своими питомцами на немецком языке. Животные его будто бы лучше понимают.
— Halt! — вспомнив школьную программу по немецкому языку, заорал Корнилов и показал Кузе кол. Скакун встал как вкопанный, а Корнилов от неожиданности ударился головой об Кузину жопу. С тех пор между наездником и конем было полное взаимопонимание.

…Корнилов и Эбэн сидели на лавочке, возле дома и пили самогон. Солнце уже упало за Вырку, верный Кузя, привязанный к забору, стоял рядом и угощался черным хлебом, который Эбэн совал ему в рот на открытой ладони после каждого стопарика.
— Вань, она, что совсем дурная? — спросил Корнилов собутыльника.
— Эбэна, хуй, однако. Просто — любит она тебя. Я так понимаю, — ответил Эбэн.

…Прошлую ночь Эбэн, захватив одеяло и морской бинокль, висевший у хозяйки Наташи на стенке, ушел спать на сено и смотреть на звезды. Ночь была тихая и ясная, а к астрономии Эбэн был с детства неравнодушен. Ну а Наташа, уложив детей спать, пригласила Корнилова в свою кровать с большими никелированными шариками на спинках.

За завтраком Корнилов был помятый и не выспавшийся. Кто-то из бригады, разместившейся за длинным столом под открытым небом, спросил у Корнилова о причине его усталости.
— Пили, пили всю ночь, а потом, как сцепилися ебаться! От гимна до гимна кувыркались, — ответил Корнилов. Все засмеялись. А Алёнушка одела Корнилову на голову тарелку со вчерашним борщом, заплакала и куда-то убежала…

…Мимо собутыльников в темноте пронесся деревенский байкер на мотоцикле «ИЖ Планета-Спорт» без глушителя. От неожиданности Корнилов выронил стакан, а Кузя, лягнув забор, выломал из него две доски.
— Вот, пидарас! — Сказал Эбэн.
— Ага, — ответил Корнилов, — Кузя, вон, как испугался. Даже кучу навалил.
— Ты, это, совсем офонарел, эбэна, хуй, — спросил Ваня байкера, которого он тормознул на обратном пути, — где глушитель?
— Пошли на хер, мудаки. У нас дискотека сегодня. Мишка с городу «Атаван» привез. Запись новую, — ответил байкер и умчался.
— Я, те сука, покажу. Атаван, — закричал Эбэн деревенскому гонщику.
Через некоторое время байкер ехал назад. Эбэн оторвал от забора проломленную Кузей доску и, когда грубиян поравнялся с ним, как заправский бейсболист ударил его доской по спине. Байкер свалился, а мотоцикл, как ни в чем не бывало, поехал дальше и даже лихо завернул за угол…

…Нежно обхватив своего нового друга за живот, и приложив ухо к его пятому шейному позвонку, Стасик ехал на дискотеку. Потом, как ему показалось, в спину ударила молния, а потом он ничего не помнил. Очнувшись, он увидел перед собой четыре пары глаз на фоне созвездия «Волосы Вероники». Корнилов и Эбэн били его ладонями по лицу, Наташа выжимала ему на лоб мокрую тряпку, а Кузя — просто смотрел, потому, что помочь не мог ничем. Он потом понадобился, когда Стасика кинули в телегу и повезли к Бугрову на лечение.
До конца колхозной командировки Стасик проболел. Эбэн и Корнилов выполняли за него сельскохозяйственный план по сену, а Бугров, будучи по образованию ветеринаром, колол больного витаминами и кормил таблетками. Каждый день парил в бане и даже скормил Стасику несколько жирных гусей из своего зверинца. Несколько первых дней больной писал с кровью, а потом оклемался и даже поправился на три килограмма на деревенских харчах. Но обиду в душе затаил.

Глава 6. (Заключительная) Мечта

— Зашиваемся, товарищи, — сказал вошедший в душевую мастер Яровой, — завтра лайнер на ЛИС (летно — испытательную станцию) передаем, — Кто, на счет — завтра поработать?
— А вот это видел? — ответил мастеру Корнилов, показав фигу сложенную из окончания своего детродного органа фиолетового цвета, зажатого между указательным и средним пальцами руки.

— Корнилов, я знаю, что ты, как и твой друг — тоже долбанутый, — ответил Яровой, — Двойной тариф и отгул!
— Вот это — другой разговор. Лайнер будет летать, — ответил Эбэн.

В субботу в обеденный перерыв, расположившись на центроплане в районе тридцать второго шпангоута, запивая портвейном из термоса разложенную на газете «Авиаремонтник» «ссобойку», Эбэн завел разговор;
— Скажи, друг, У тебя есть мечта? — спросил Ваня, протирая очки.
— Конечно, — сказал Корнилов, — нас, вот сегодня Алёнушка на день рождения пригласила, там я ее, накнец-то… Ну — сам понимаешь.
— Это не мечта. Это цель. А мечта, это, так сказать — нечто более глобальное. Скажем так — желание, умноженное на десять в пятой степени. Этакая нелинейная функция. Эбэна, хуй. — дернулся Иван.
— А. Тогда жить на острове, иметь яхту с парусами, ничего не делать, и цветной телевизор, — ответил Корнилов.
— Это уже похоже на мечту, — ответил Эбэн.
— Ребята, сегодня на «камвольном» дискотека. Идем? — встрял в разговор подошедший Стасик.
— У тебя мечта есть? — спросил его Корнилов.
— Конечно, — ответил Стасик, — на дискотеку сегодня попасть.
— Уйди, малохольный, со своей мечтой. Дай людям поговорить, сказал ему Корнилов. Стасик убежал.
— А может, все — таки, пойдем? — через минуту спросил Стасик, высунув голову из нижнего люка.
— Свали, пидарас. Как я вас ненавижу. Они… Ладно, молчу, — сказал Эбэн, и кинул в Стасика болт на восемь.

— Хочешь, я тебе про свою мечту расскажу?- спросил Ваня Корнилова, когда Стасик скрылся.
— Внимательно слушаю, — ответил Корнилов.
— Я самолет собрался угнать с Германию, — начал свой рассказ Эбэн. — уже и припасы у меня на ЛИС-е спрятаны, тушенка там, пиво, водки пару бутылок, медикаменты. Карта немецкая. Взлет я на тренажере в УТО (учебно — тренировочном отряде) отработал. Там мой сосед дядя Саша инструктором работает. Мы с ним даже аварийные ситуации выучили. Ну, там, пожар в правом двигателе, слив топлива пред аварийной посадкой, много чего еще. Я уже много знаю, и взлетную скорость, и положение закрылков, и реверс когда врубать при посадке, и интерцепторы. Взлечу. Вот только посадка у меня плохо отработана. На уроках, четыре раза мимо взлетки лайнер сажал. Но я думаю — истребители «Люфтваффе» мне сесть помогут. А в Германии меня вылечат. Обязательно вылечат. — рассказал Эбэн свой план. — Ты, как, Корнилов? Может со мной?
— Я подумаю, Эбэн, — ответил Корнилов, полагая, что друг шутит.

…- Ваня Рудич, — в понедельник проговорил голосом начальника Окунева селектор, — Срочно зайди ко мне в кабинет...

— Ты, что совсем ненормальный, — заорал Окунев. Начальник цеха поставил на стол рюкзак с продуктами, который Эбэн готовил в побег. — моли Бога, что заводским особистам не стукнули. Под монастырь и себя, и меня подвести хочешь, придурок? Это ж надо — в Германию улететь захотел, камикадзе хуев! Все. Свободен! Рюкзака никто не видел! Марш работать!
Когда за Иваном закрылась дверь, Окунев достал из рюкзака бутылку водки, свинтил пробку и одним залпом отпил ее из горлышка наполовину. Потом закурил и стал думать, как от крамолы избавиться.
…
— Это ты меня Окуневу сдал? — спросил Корнилова Эбэн, чуть сдерживая слезы, — Сука. Как ты мог?
— Ты о чем, Ваня? — удивился друг.
— Окунев все знает. И про угон, и про нычку на ЛИС-е. Про все, понимаешь? Я ведь только тебе сказал. Может проболтался по пьяни? Может Алёнушку на день рождения рассмешить захотелось? Отвечай, сволочь — требовал правды Эбэн.
— Ты, что. Не мог я, Ваня. У меня же стандартная программа. Как ты ушел, мы попили еще и как сцепилися… Мы, это… Ты был прав тогда в деревне… Любит она меня… Я вроде, как и жениться на ней обещал даже, но чтобы про тебя чего брякнуть? Да не мог я. Не мог. Хоть и пьяный был, — оправдывался Корнилов.
— Да пошел ты. — тихо сказал Эбэн и ушел прочь. На следующий день он взял больничный, а через две недели уволился с завода. А потом куда-то пропал. Как его не искали.
…
— Алёнушка, — спросил подругу Корнилов в тот же злополучный день, — я тебе, по пьяни, на твоем дне рождения про Эбэна ничего не брякнул лишнего?
— Нет, Корнилов, мы же любились всю ночь. А про него ни слова, — отвечала Аленушка.
— Что-то не верю я тебе, — ответил Корнилов… С тех пор он к Алёнушке не захаживал…

…- Стасик Пидарас, срочно зайди к начальнику цеха, — прозвучал по селектору голос Окунева, через пару дней после увольнения Эбэна. Цех затих. Клепальщики отключили свои пневмомолотки, уборщицы — пылесосы, не было слышно ни звука. Ведь обозвать Стасика — пидарасом за глаза, это еще — куда не шло, но то чтобы вот так, на весь цех и по селектору. Да еще самому начальнику цеха!?
— Пиши заявление, — сказал Окунев пришедшему на аудиенцию Стасику. — Мне в цехе стукачи не нужны. И пидарасы тоже. И не дай тебе Бог, хоть что-то кому-то ляпнуть.

Чуть позже завизжала дрель, в дальнем углу заработал пылесос, и зажужжали закрылки…