Снег

Автор: playstation29 1

Парк со скамейками и беседками, окружающий корпуса Одинцовского госпиталя, сегодня ночью принял покров первого снега. Часы показывали восемь утра, когда я с дорожной сумкой через плечо вышел из психиатрического отделения.
После неподвижного воздуха госпитальных коридоров ноябрьский ветер показался мне живым существом. Моя потертая куртка была той единственной преградой, которая не давала мне слиться с ветром, как с женщиной, и раствориться в сером небе, точно облаку дыма над трубой городской котельной.
Полгода назад, в самом разгаре весны, когда желание сводит с ума взрослеющих особей обоего пола, я сидел на паркете в прихожей чужой квартиры, накачанный гашишем, как воздушный шарик — гелием. Взлететь к потолку мне мешала оболочка из плоти, пронизанная трубками с красной липкой жидкостью.
Три дня спустя, на сеансе терапии врач спросил меня, зачем я пытался вскрыть себе вены. Я честно ответил, что не собирался себя убивать. Я сказал доктору, что лишь хотел освободиться от лишнего веса. Мне нужно было открыть шлюзы и слить балласт, чтобы поднять в воздух дырявый дирижабль своей души.
Кто бы ты ни был, читатель, ты должен поверить мне: психом я никогда не был. Знаю, знаю, ты возразишь: безумие многолико, оно подкрадывается незаметно, и бесы не стучатся к нам в душу, прежде чем поселиться в ней. Ладно, по крайней мере, я понимаю тех, кто счел меня безумцем и поместил в соответствующее заведение. Поскольку вскрытие вен осколком пивной бутылки, конечно же, не приветствуется в обществе практичных и благоразумных людей.
Около ворот проходной я повернулся лицом к темным прямоугольникам корпусов. Голые деревья стояли вдоль дороги, как курсанты кремлевского полка на параде. Вороны суетились в сетке ветвей, оглашая окрестность картавым криком. Я отдал последнюю дань тому месту, в котором мое одиночество обрело законченную форму.
За воротами, как я и ожидал, ничего не изменилось. Прохожие были такими же чужими, куда-то спешащими людьми. Окна ларьков пестрели этикетками бутылок, разноцветными коктейлями и всяким съедобным говном в вакуумных упаковках. Толпа на остановке, ожидающая маршрутное такси. Припаркованный во дворе грузовик с огромными, заляпанными грязью колесами. На дороге — редкие по случаю выходного дня автомобили. А все вместе — знакомая картина, в которой не прибавилось ни одной новой черты.
Подошла маршрутка, тяжело рокоча и выбрасывая клубы дыма. Я занял место рядом с водителем, уложив сумку себе на колени. Городской пейзаж колыхнулся и побежал по сторонам.
На ухабах я коленями ощущал свои вещи в сумке. Они болтались в ней, как чипсы в пакете. Предметов моего имущества было так мало, что они с легкостью поместились бы на ладони: бритвенный станок, зубная щетка, пара носков и ежедневник в глянцевой обложке.
Ежедневник содержал описание моего психического состояния за каждый из ста девяносто трех дней, проведенных в госпитале. Я вел дневник в лечебных целях по настоянию врача. Мой лечащий врач, Виталий Игнатьевич, при последней нашей встрече посоветовал мне сохранить дневник и продолжать делать в нем записи. Я согласился.

2

Я вышел на улице Спортивная возле автозаправки. Через пару минут я уже поднимался на пятый этаж кирпичного дома. Лестница была усыпана шелухой от семечек, валялись окурки и осколки бутылок. Выбоины в штукатурке обнажали красное мясо кирпича. Живопись наивного примитивизма украшала стены.
На двери чернели следы поджога, звонок был вырван. Я постучал. Наверное, субботнее утро не самое подходящее время для визита. Визитер из меня был хуевый еще и потому, что я прочно сидел на мели. Я повторил попытку. Тишина за дверью отдалась у меня в висках.
Я сел на ступеньку и принялся разглядывать кучу мусора на лестничной площадке. Однажды мы с Набоком на этой самой ступеньке мечтали о том, как бы повернулась наша жизнь, если бы мы разбогатели. Набок сказал, что построил бы питомник для разведения собак редких пород. Простим придурка, он всегда был помешан на этих тварях. Ну, а я бы взял половину своего состояния и рванул в Лас-Вегас. А после написал бы книгу о том, как русский распиздяй оттянулся в Лас-Вегасе, штат Невада.
Я спустился к мусорной куче. Порывшись, я извлек оттуда окурок. Кстати, он вполне мог сойти за целую сигарету. Я чиркнул спичкой и с наслаждением втянул дым.
Вернувшись наверх, я достал из сумки дневник. Хотелось написать пару строк о том огорчении, какое я испытал, не застав Набока. Впрочем, не стоило так расстраиваться только потому, что его не оказалось дома. Не исключено, что как раз в эту минуту он занят решением какой-нибудь глобальной проблемы. А проблем у него всегда хватало. Всем известна способность Набока вляпываться в дерьмо даже там, где никто и срать не сядет. Долбаная спокойная жизнь не для него, это точно.
Этажом ниже хлопнула дверь, послышались шаги. Сквозь корявую решетку перил на меня уставился соседский старик.
— Ты кто такой? — спросил дед, жуя папиросу. На нем был старый засаленный пиджак на голое тело. Ног не было видно из-за лестницы. Я постарался придать себе как можно более дружелюбный вид. Никогда не знаешь, что у безногого мужика на уме.
— Здорово, отец! Я тут отдохну маленько, лады?
— Ты кто такой, а? Чево тут расселся?
— Отдыхаю, говорю. Набока жду. Знаешь такого?
— А чево ждать-то его? Не придет он, Набок твой.
— Да у меня к нему дело есть. А где он? Уехал?
— Чево? На кладбище он уехал. В гробу. Шел бы ты отсюдова. И так от вас тут… — старик сплюнул и начал спускаться.
— Подожди, отец! — я сбежал на площадку. — Как он…
Внизу хлопнула дверь.
Я стоял на площадке и тупо смотрел в пространство.

3

В надежде на то, что Набок одолжит мне немного денег, я потратил на маршрутку последнюю двадцатку. Оказалось, я надеялся на мертвеца. Я еще раз взглянул на дверь: клочья дерматина свисали, как куски обугленной кожи. В нижней части двери, не тронутой огнем, виднелись следы ботинок, как будто на ней танцевали чечетку в тяжелых гриндерсах. Мне не хотелось думать о том, что здесь произошло. Я взял сумку и двинулся вниз. Прощай, Набок.
Еще несколько часов — и голод скрутит мои кишки. Нужно достать хоть немного денег. Я решил отправиться на вокзал. По выходным электрички ходят реже, но людей у билетных касс все равно хватает. Можно настрелять рублей двадцать-тридцать. А если повезет, то и все пятьдесят. Меня тошнило от мысли целый день торчать на вокзале и разводить лохов, давя на жалость. Но это лучше, чем дежурить у ларька с шаурмой и клянчить у народа, чтобы оставили поесть.
На улице похолодало, шел мелкий снег. Я поднял ворот куртки и зашагал к остановке. Единственный шанс добраться до станции на халяву — рейсовый автобус. Когда он, наконец, подошел, я уже порядочно замерз. Шмотки у меня не по сезону, это ясно. Я пожалел, что не прихватил из госпиталя казенные нательник и кальсоны.
В переднюю дверь я ломиться не стал, чтобы не нарваться на турникет. Когда народ вышел, я проскочил в среднюю. Водила ничего не прочухал. Я сел на заднее сиденье, у окна.
Передо мной сидела девчонка и читала книжку. Пару раз она взглянула на меня. Может, ее заинтересовал мой брутальный видок? Впрочем, какой интерес в потертых джинсах, стоптанных казаках и старой кожанке? Перестав напрягаться по поводу своей внешности, я стал разглядывать девчонку. Волосы цвета сажи, никакой косметики, кроме черных колец вокруг карих глаз. Пирсинг в носу не нес в себе ничего радикального. Глядя на нее, я вспомнил мою Сашу.
Откинувшись на сиденье, я закрыл глаза. Я студент первого курса университета. Я вхожу в аудиторию, ищу взглядом ее. Она сидит в третьем ряду в окружении своих подруг. Она смеется, вертясь, как волчок, в четко очерченном кругу эмоциональных привязанностей. Вдруг она замолкает, лицо ее делается серьезным. Она поворачивается и смотрит на меня. Я тону в бездне ее темных глаз, как крейсер, подорвавшийся на вражеской мине. Я матрос на этом крейсере. Капитан трясет меня за плечо. Я слышу его голос:
— Предъявляем за проезд!
Мужик в лыжной шапочке совал мне в лицо удостоверение контролера.
— Штраф сто рублей.
Я встал и сделал попытку обойти его, чтобы протиснуться к выходу. Он схватил меня за плечо.
— В отделение ты со мной пойдешь. Тут рядом отделение есть. Ты понял, парень?
Девчонка с пирсингом встала и подошла к нему:
— Послушайте, это мой сосед. Я его знаю. Вот, возьмите, — она протянула ему деньги. — Он живет в моем доме.
Мужик взглянул на девчонку, потом на меня. Я стряхнул с себя его руку.
— Чего уставился? Бери, пока дают.
— Я тебя запомнил, щенок, — мужик взял деньги и стал выписывать квитанцию.
Автобус остановился. Девчонка вышла на остановке. Не дожидаясь, пока лыжник закончит с квитанцией, я выскочил из автобуса. Девчонка перешла через дорогу. Я двинулся за ней. Я собирался сказать, что верну деньги при первой возможности. Еще мне хотелось знать, с чего это она вдруг впряглась за меня?
Когда я поравнялся с ней и был готов произнести речь, она остановилась и сказала:
— Не надо ходить за мной. Твои спасибочки мне не нужны. Я сама была в такой ситуации. Меня выручил незнакомый человек. Теперь и я помогла кому-то. Так что отвали, мужчина, — она повернулась и зашагала прочь.
— Все равно, спасибо, — я смотрел ей вслед, думая, что напрасно снялся с автобуса и побежал за ней. Сейчас, наверно, был бы уже на станции. А теперь придется топать пешком. Я все еще смотрел на удаляющуюся фигуру девчонки. Ветер трепал ее волосы, снежинки липли к пальто. Неожиданно оглянувшись, она поманила меня рукой. Я вскинул сумку на плечо и пошел к ней.

4

Некоторое время мы шли молча. Улицы города, который я знал, как родного брата, обретали для меня новый смысл. Хотя они не изменились. Деревья, дома, игровые клубы остались на своих местах. Изменился я. Полгода в психушке — слишком долгий срок, чтобы воспринимать его просто как неудачно проведенный уик-энд. Глядя на дворнягу, которая, поджав хвост, копошилась в мусорной куче, я, может быть, впервые за долгое время ощутил себя свободным человеком.
Я прервал молчание.
— Не обращай на меня внимания. Не хочу тебя тяготить. Мне некуда идти, но ведь это не повод, чтобы надоедать тебе своим присутствием.
— Слушай, будь проще, давай без этих заморочек. Из какого зоопарка ты сбежал? Как хоть тебя зовут?
— Леха. А тебя?
— Милана. Что собираешься делать, Леха?
— Понятия не имею.
— Вижу, ты совсем замерз. Ничего, в подъезде согреешься, — Милана указала на панельную девятиэтажку. — Будешь приставать, дам по яйцам. Усек?
— Усек. Ты живешь здесь?
— Ты с ума сошел? Я что, похожа на дуру, которая ведет первого встречного к себе домой? Ну, ты даешь! Есть хочешь?
— Нет, спасибо.
— Неужели?
— Жрать хочу, как волк. Если честно.
— Жди меня тут. Я сейчас, — Милана набрала код, я зашел в подъезд. Свежая краска на стенах, чистая лестница и новенькие почтовые ящики наводили скуку. Я встал около батареи. Надо было попросить Милану, чтобы купила сигарет.
Из лифта высыпала компания из четырех человек, впереди бежала огромная собака. Со смехом и громкими репликами мальчики и девочки прошли мимо меня. Когда дверь закрылась за ними, я сел на ступеньку и задремал. Я почти согрелся.
Милана принесла горячую картошку в пластиковой коробке, хот-дог и бутылку кока-колы. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и расположились у окна. Пока я уминал за обе щеки, девчонка курила тонкую сигарету и смотрела на улицу. Я проглотил последний кусок, собрал мусор и попросил сигарету. Милана передала мне пачку и заговорила, продолжая глядеть в окно:
— Слушай, ты вроде неплохой парень. Я хотела бы попросить тебя об одном одолжении. Так, ничего особенного.
— Валяй, — я оторвал фильтр у соломинки, набитой табаком.
— Сегодня собирается наша компания. Я хочу, чтобы ты пошел со мной. Ну, разыграешь роль моего нового ухажера. Ну как?
— Хочешь насолить своему бывшему?
— Может, и так. Тебе-то что?
— Ничего, — я пожал плечами. — Во сколько собрание?
— К девяти подходи к восемнадцатому дому по этой же улице. Постарайся не опаздывать. А сейчас мне надо идти.
— Не забудь сигареты, — я протянул ей пачку.
— Оставь себе, — Милана стала спускаться по лестнице.
Я видел в окно, как она пересекла двор и скрылась за ларьком с вывеской «Фрукты & Овощи».
Десант снежинок продолжал высадку на планету Земля.
Я открыл дневник. Я описал нашу встречу с Миланой. Образ девчонки лег на бумагу крупными мазками, ничего лишнего. Мне доставляло удовольствие думать о ней. Хорошо, что мы сегодня увидимся.

5

Во дворе перед домом восемнадцать никого не было. Фонарь заливал желтым светом детскую площадку и часть дороги. Я подошел к качелям и стряхнул снег со скамейки. Вверху скрипнули суставы крепления. Я курил, покачиваясь, и представлял себе, как Милана знакомит меня со своими друзьями. Главное, думал я, сохранять спокойствие и хоть иногда улыбаться. Люди любят, когда им улыбаются. Я смотрел на дом, прикидывая, которое из окон принадлежит той квартире, где соберется тусовка.
— Примерзнуть не боишься?
От неожиданности я потерял равновесие и чуть не упал. Милана стояла рядом. На ней была красная куртка, вязаный шарф и вязаная шапка. Я выкинул окурок.
— Извини, что без цветов.
— Ладно, нас уже ждут. Мы собираемся в подвале, там у нас есть комната отдыха. Управдома свой человек. Мы там особо не шумим, поэтому нас не трогают. В общем, сам все увидишь.
Мы завернули за угол и спустились в подвальную яму. Милана ключом открыла дверь. В подвале было тепло. Слышалось гудение лампы дневного света, где-то капала вода. Вдоль стен громоздились деревянные ящики, старые покрышки, детали сгоревшего двигателя… В конце коридора мы подошли к железной двери, на которой красовался плакат с обнаженной брюнеткой. На месте левого соска у нее светился глазок. Милана постучала. Дверь открыл высокий парень в кожаном жилете. Я протянул руку долговязому.
— Леха.
— Федор, — длинный ответил рукопожатием.
— Вообще-то, он Михалыч, — вставила Милана.
Михалыч вошел за нами и щелкнул замком. Для подвального помещения комната оказалась довольно просторной. Кирпичные стены, увешанные постерами с рок музыкантами. В тусклом свете лампочки музыканты напоминали вампиров. Два продавленных дивана в центре комнаты. Между ними — столик в китайском стиле. Я положил сумку и сел на диван. Михалыч развалился напротив.
— Ты в курсе, сегодня придет Илюша? — спросил он Милану.
— Неужели? Терпеть не могу этого сказочника, — Милана выставила на столик несколько банок пива. Михалыч тем временем переключил внимание на меня.
— А ты знаешь нашего Илюшу?
— Как-то не приходилось.
— Так вот, Илюша — местный философ. Он придумывает разные истории, ходит по городу и рассказывает их всякому, кто готов его слушать. Короче, помешанный, понимаешь?
— Понимаю, — я распечатал банку светлого и сделал несколько глотков. После шестимесячного воздержания организм почти не сопротивлялся алкоголю. Меня посетило знакомое чувство причастности ко всему на свете. В такие минуты начинаешь верить в победу добра над злом в мировом маштабе…
В дверь постучали. Михалыч пошел открывать. Я шепотом спросил у Миланы:
— Это и есть твой парень?
— А разве я сказала, что у меня есть парень?
Кретин. Мне лучше было заткнуться.
В комнату вошли мужик лет сорока, парень и девчонка. Мужик снял ковбойскую шляпу, обнажив свой абсолютно лысый череп. «Илья Александрович. Можно Илья», — представился он. Ребят звали Витя и Маша — влюбленная парочка, вероятно, студенты. Пока все рассаживались, Михалыч выставил еще пива. Клубы сигаретного дыма поднялись к потолку.

6

Михалыч занял свое место на диване.
— Каждый новый человек в компании должен рассказать о себе, — сказал он. — Такова традиция. Несколько слов о своей жизни, о планах на будущее. Мы уважаем право каждого иметь свою тайну. Но мы также хотим, чтобы и другие уважали наше право знать, с кем мы имеем дело.
Все уставились на меня.
Я посмотрел на Милану. Взгляд ее как бы говорил: все в порядке, расскажи это для меня. А что я мог рассказать? У меня не было планов на будущее. Я закурил, откинувшись на спинку дивана.
Милана отреагировала первая.
— Леше надо собраться с мыслями. Он может рассказать о себе и в другой раз. Вспомни, Михалыч, ты сам мычал, уставившись в потолок, как школьник у доски. Никто из нас толком не смог рассказать о себе. Конечно, кроме Ильи Александровича.
— Рассказать о себе правду не трудно, если не думать о том, что о тебе скажут другие, — отозвался Илья, словно и не заметив иронии Миланы.
— Мне, например, все равно, что обо мне скажут другие, — заявил Витя, обнимая свою подругу. — Меня волнует лишь мнение близких людей.
— Для меня все люди близки, — Илья в задумчивости провел рукой по своей гладкой голове. — Все мы под Богом ходим.
— А зачем люди вообще ходят в церковь? — спросил Михалыч и сам же ответил на свой вопрос. — Да потому что неизвестность пугает людей. Никто не знает, что его ждет после смерти. Но лично я не собираюсь жить в страхе Божьем только потому, что рано или поздно сдохну. Такая вера мне не нужна. Я против религии страха.
— Раз уж зашел разговор об этом, — cказал Илья, — хочу поведать вам одну притчу. Я назвал ее «Притча о маленьком пидере, который пидером не был». Итак, слушайте. Жил был на свете маленький пидер. Но о том, что он пидер, никто не знал, потому что он никому об этом не говорил. Ни своим родителям, ни друзьям, ни другим пидерам. Дело в том, что наш малыш не всегда был таким. Когда-то и ему нравились девочки. Днем он наблюдал за ними, а по ночам с упоением мечтал о них. Но случилось так, что никто из девочек не хотел играть с ним. Наш малыш с горькой завистью смотрел на тех, кому девочки позволяли играть с ними. И вот, то ли с горя, то ли со скуки он начал засовывать себе в попку разные предметы. Поначалу это были совсем небольшие вещи: карандаш, расческа, ложка, тюбик с пастой, зажигалка и прочее. В конце концов, все маленькие предметы, которые находились в доме, побывали в попке у нашего героя. Надо сказать, родители малыша были люди очень набожные. И хотя их сын еще не понимал, что такое Бог, но он очень Его боялся. Малыш чувствовал себя ничтожеством по сравнению с большим всемогущим Богом. Ему было стыдно перед Ним за свои маленькие проказы. Малыш просил у Бога прощения каждый день. Мы не знаем, прощал Бог маленького пидера или нет. Но нам достоверно известно, что маленький упрямец продолжал засовывать себе в попку разные предметы. Печальнее всего было то, что он получал от этого удовольствие, как настоящий пидер. День ото дня предметы становились все больше и больше. И чем больше они становились, тем сильнее становился страх маленького пидера перед Богом. И вот, однажды он засунул себе в попку отцовский грузовик, стоявший на дороге перед домом. Малыш получил такое удовольствие, какого не испытывал никогда прежде. И тут с маленьким извращенцем произошла чудесная метаморфоза. Он больше не испытывал страха перед большим всемогущим Богом. Малыш посмотрел в небо и сказал Всевышнему — каждый волен делать со своей попкой все, что захочет. Маленький бунтарь приготовился испытать на себе всю ярость разгневанного Бога. Но наказания так и не последовало. Наверное, Господь простил меня, подумал малыш. С того момента жизнь нашего героя переменилась. Он стал дружить с самыми красивыми девочками. И впредь никогда не засовывал себе в попку посторонних предметов.
Михалыч сразу же начал спорить с Ильей. Студенты, хихикая, ворковали о чем-то своем. Милана шепотом предложила нам уйти. Все были слишком заняты, чтобы обращать на нас внимание.
Снег перестал, на небе кое-где проглядывали звезды. Мы шли по дороге, взявшись за руки. Банка пива на голодный желудок, девчонка рядом и ночь впереди. Говорить мне не хотелось. Милана тоже молчала.
Мое будущее, о котором я не сказал там, в подвале, вытянулось передо мной ярким лучом, уходящим в бесконечность. Шоу должно продолжаться, как пел великий артист, дни которого были сочтены.

7

Милана жила в том самом доме, где мы были сегодня утром. Я едва удержался от комментариев по поводу того, что она не является «полной дурой», которая ведет первого встречного к себе домой. Мой сарказм мог быть с легкостью нейтрализован тем соображением, что я уже не первый встречный, а как минимум, второй, в том смысле, что мы встретились второй раз за день. Кажется, я уже начинал думать за двоих, а это плохой признак для того, кто привык держаться особняком.
Мы поднялись на лифте на седьмой этаж.
Двойная железная дверь, шкаф-купе, евроремонт — стандартный набор для самостоятельных отпрысков практичных родителей. Скинув ботинки, я интуитивно направился в сторону кухни. Голос Миланы из соседней комнаты явился как бы продолжением моих собственных мыслей:
— Сейчас будем ужинать. Пока можешь включить чайник. В холодильнике есть пиво, если хочешь.
На ужин была жареная картошка с грибами. Милана почти ничего не ела. Она исповедовала правильное питание, «на ночь не ешь» и прочая ерунда. Зато я, расправляясь с очередным куском, беззастенчиво набивал багажник. Кто знает, когда еще придется так вкусно поесть.
— Гнездышко у тебя что надо, — констатировал я, поставив пустой стакан на стол. — Родители постарались?
— Они самые. А ты со своими общаешься?
— Не особенно. Отец был военный, погиб еще в первой чеченской. Подорвался на мине под Моздоком. А мать потом вышла замуж и переехала в Израиль. Звала меня с собой, но я отказался. Я тогда только поступил в университет. Перед ее отъездом мы продали квартиру. Рассчитались с долгами, да и ей на дорогу отложили. А университет я так и не окончил. Что-то во мне надломилось, я совсем запутался. Короче, пытаюсь начать жить заново.
Милана рассказала о своих родителях. Единственный ребенок в семье, разумеется, они в ней души не чаяли. Случались периоды, когда дочка бунтовала. Она становилась раздражительной, дерзкой и холодной. Тогда родители оставляли ее в покое, лишь приглядывая за ней из укрытия. Дальновидные предки понимали — девочка ищет себя и блажь ее скоро пройдет.
Милана училась в институте — нечто, связанное с электроникой. Параллельно работала в турфирме, уже успела побывать в трех ближневосточных странах. Компания каждый год вывозила своих сотрудников за рубеж — проштамповать мозги технологиями управления в туристическом бизнесе. Такие рейды, рассчитанные на обучение в неформальной обстановке, пользовались успехом, поскольку все расходы фирма брала на себя.
Все произошло прямо на кухне. Впрочем, Милана сама того желала всем своим молодым крепким телом…
В спальне работал ящик, по музыкальному крутили какой-то концерт. Когда на сцене появилась группа «Блестящие», у меня опять наступила эрекция. Милана принялась ласкать меня языком, а я представлял, как вылизываю пышногрудую солистку Аню. На этот раз, стараясь дышать глубоко, я намеревался продержаться подольше. Я попросил Милану сесть на меня верхом, а сам незаметно переключил канал. Потому что на сцену выскочили Винни-Пух и Пятачок из группы «Руки вверх! и все, все, все…»
Ритм движения отдавался в моем теле эхом пульсирующей вселенной…
Мы лежали обнявшись, глядя на мигающую картинку телеэкрана. Милана взяла в руку мой член и слегка потеребила его.
— Передай своему дружку, чтобы утром был готов. Подъем в десять. Секс, завтрак. Потом мне надо съездить к родителям, а ты можешь позвонить своей маме. Идет?
— Так все и будет, — я закрыл глаза, уже не в силах сопротивляться накатившей усталости.

2006