РАДИОПОЛЕ

Автор: Илья Качалкин Петька с Витькой увлеченно обследовали свалку на краю Радиополя. Далеко не все знают, что это такое: "Радиополе". А это вот что: кусочек земли размером с Красную площадь, только башен и лобного места там нет. А вместо этого стоят огромные антенны. С помощью антенн корабли, плавающие в далеких морях, находят дорогу к родному порту. А если корабль военный, то и цели, по которым он задумал стрелять. Брусчатки на Радиополе тоже нет, вместо нее трава, тысячелистник, полынь и пижма ... Иногда попадаются картофельные посадки хозяйственных граждан. Расположено Радиополе в Подмосковье - домов высоких здесь поменьше, посему ничто не мешает прохождению радиосигналов, которые ведут одни корабли домой, а другим подсказывают куда палить нужно.
Свалка здесь взялась не просто так, а потому что территория огорожена забором. Забор старый, полумертвый. Но забор. А где забор, там и свалка. Эту аксиому еще писатель Салтыков-Щедрин сформулировал. Он жил давно, но и с тех пор то, что касается заборов и свалок не изменилось.
Петька и Витька проводили летние каникулы в подмосковном поселке в компании родителей и своих велосипедов. Было начало августа и московские дети, первые два месяца каникул скучавшие по сенсорным раздражителям, достаточно проветрили свои еще не до конца испакощенные большим городом мозги и отдаленно стали напоминать людей. Основным свойством людей, а не продуктов цивилизации, является желание и психическая возможность думать об отвлеченных вещах. Если такое случается со взрослыми, то чаще всего на выходе мы обнаруживаем труп с какой-нибудь невнятной и чаще всего пошлой запиской рядом. Вроде: я устал, будьте счастливы, похороните рядом с мамой. Другая категория взрослых малочисленнее: то начинает по дереву резать, то рисовать чего, а некоторые даже начинают писать эпические романы.
С детьми же, перешедшими в силу обстоятельств в стан людей, все происходит несколько органичнее: кто-то начинает мечтать о том как можно спасти чукчей или индейцев из Южноамериканской сельвы, кто-то задумывает построить огромный приют для бродячих собак и кошек, кто-то выдумывает лекарство от рака (его оказывается можно очень легко получить, проварив ровно семь часов на костре кору от сосен. Настоящие сосны составитель рецепта первый раз увидел почти в семь лет. Елки перед супермаркетом у метро не считаются).

Итак, Петька и Витька стали людьми. А у Богдана из третьего дома по Центральной улице этого не получилось. После месяца пребывания в подмосковном поселке он заскучал, захандрил, от расстройства повесил на яблоне котенка... И родители, обеспокоенные его состоянием, отправили ребенка в дорогой детский лагерь. Дискотеки, компьютерные игры, боевики быстро нормализовали состояние Богдана. И его мама, встречаясь с мамами Петьки и Витьки, лицемерно беспокоилась как бы дети, оставшиеся в поселке, окончательно не одичали. Ей очень хотелось в очередной раз напомнить соседкам о том, что "кто хочет денег на ребенка найти последнее с себя снимет". Исходя из того, что Елена Георгиевна сняла с себя последнее, я предполагаю, что осталась она голой. Не думаю, что зрелой женщине пристало разгуливать обнаженной. Хотя, кто знает, сейчас все так быстро меняется. Но как бы не обстояло дело с целлюлитом Елены Георгиевны и душевным здоровьем Богдана, которое здорово подкосило дикое Подмосковье, к этим двум персонажам я больше не вернусь. Через некоторое, еще неопределенное время, они исчезнут из жизни: Богдану поможет героин, а Елене Георгиевне автомобиль шведской фирмы "Вольво". "Вольва", как она говорила. Она мечтала о машине этой марки. Скоропалительный исход обсуждался публикой. Были варианты. Роптали на Бога. Я был вне подозрения. Просто я не стал писать о них. Не стал выдумывать как они станут лучше, хуже ... Я повторяюсь: к этим двум персонажам возврата нет.

Петька, наверное, в силу своего названия (назовут мама с папой, потом ходи ...) был настоящим Петькой. В меру откормленный, в меру не дурак, в меру чувствующий чужую боль, в меру угодливый новому миру и вместе с тем по взрослому воспринимающий родителей, оставшихся в прошлом мире.
Когда "петек" много, мне они не нравятся. Конечно, не настолько, чтобы перестать о них писать и отправить вслед за Богданом и его мамой. Мягче не нравятся. Не нравятся по доброму, любя. Если "петек" по хорошему урезать, тоже беда будет. Не решил я до конца, чего с ними делать ... Думать буду ...
Пока я решаю судьбу всех "петек" мира, моя вторая часть не тиранская, а писательская познакомит вас с Витькой. Начну издалека, с двух витькиных бабушек: несложно догадаться, что одна из них по папиной линии, а другая - соответственно по линии мамы. У этих двух женщин, раз уж они выбились в бабушки, имеется прошлое. У одной - это деревенька в Тверской области, неудачный выход замуж за московского сварщика-красавца, потом увлекательная работа в паспортном столе, получение квартиры в хрущевке рядом с метро Ждановская...
У другой в прошлом: расстрелянный отец-священник, счастливый брак с работником НКВД, учеба в ГИТИСе, работа в московских театрах, великолепная квартира в центре...
Как вышло, что такие разные ингредиенты сошлись в жизненном салате? Как судьба сумела перемешать социальные группы? Как родился, говоря языком выблядка с ТВ этот "микст"?! А впрочем, родился и родился ... Речь не о том.
Бабушки Витьку очень любят. Эта любовь проявляется и в материальных подношениях жрецу Бога Внуков, и в переживаниях более тонкого характера, и в обычном животно-человеческом страхе за судьбу маленького существа в большом мире.
Словесно же свою любовь они обозначают, декларируют по-разному.
У одной это выглядит:
-- Толку с ребенка не будет! - фраза, рожденная нежеланием Витьки стать "менеджером по энергетике" или врачом, который "картавость исправляет".
У другой любовь облечена во фразу:
-- Увидите, этот мальчик перевернет мир!
Конечно, обе фразы чрезвычайно глупы, хотя бы потому, что мечтать о карьере менеджера или дефектолога лет в десять рано и ненормально, а переворачивать мир - просто незачем, а в этом возрасте все еще стоит на своих местах.
Такие бабушки. Добрые, глупые, в чем-то ангелоподобные - встряхнулись и все канализационные осадки жизни слетели с крылышек с наступлением старости. Как же не отряхнуться - завтра дети внука привезут.
А вообще, если коротко и без родословных ... Витька - хитрец и мистификатор. Он очень любит потчевать окружающих своими частенько абсолютно бредовыми фантазиями и проектами. Пока что в силу возраста это сходит ему с рук. К тому же, (опять виноват возраст!) мистификации Витьки все настроены на добро. Так что даже при видимом идиотизме некоторых, реального укора или неодобрения они не встречают. Подсознательное чутье юродства до сих пор живо среди наших. Чудно, на самом деле - во рту шоколадный батончик, в ушах маленькие наушники, этакий дренаж для мозгов, между ног современное абсорбирующее средство, в душе месиво из пустоты и желания жить цивилизованно ... А юродство чувствуют ... Парадокс! С легкой, чуть заметной накипью надежды. Хватит предысторий! Один мой знакомый писатель, пишущий книгу о проблеме становления личности Достоевского, как-то сказал:
-- Мне необходимо переделать весь труд! Современному читателю необходим динамичный сюжет! Все должно двигаться, и побольше диалогов. Иначе скажут:
-- Умствовать и мы умеем, на втором литре! Короче, динамика и диалоги.

-- Когда поедем обратно, давай Витька, тот кусок, где бутылки битые, велики в поводу проведем, а то колеса мы все-таки проколем - предложил Петька.

Витька "угукнул", крутя на руле пластмассовую ручку, как будто газует на мопеде или мотоцикле.
-- Ты не кивай, а слазь! - крикнул Петька, контрольно-прокалывательная полоса уже началась.
-- Из-под шампанского даже кирпичами и бульниками хреново бьются, - Витька соскочил с велосипеда и мальчишки миновали ковер из битого стекла.
Этот "ковер" был примером коллективного творчества. Красивейшую свалку на краю "Радиополя" необходимо было чем-то оттенить. Добавить в ржавчину старых холодильников и бочек, какого-то блеска. Когда битых стекляшек много, когда солнце почти скрылось за горизонтом и прощается ... Тут-то стеклотара и переходит в разряд действующих лиц и отдает всю свою энергию еще не родившимся сумеркам. Творчество - творчеством. На Петькиной совести бутылок двадцать, на Витькином счету (натура- увлекающаяся) раза в два больше. Всего стеклянных емкостей, наверное, с тысячу будет. Петька с Витькой - всего лишь подмастерья. Так, домалевали там, где усталый мастер лениво показал гениальной рукой. Доткали огрызки орнамента.
Когда мальчишки миновали тернистый участок и Петька, стоя одной ногой на педали велика, уже собирался разогнаться и усесться в седло ... Витька вдруг завопил: "Петька, мы ящик забыли!"
Петька недовольно оглянулся.
-- Какой ящик?!
-- Деревянный, слева от "запорожца", помнишь я на нем прыгал?
-- Ты и на холодильнике скакал, чего и холодильник мы забыли?
-- Нет, только ящик, он волшебный!
-- Какой?! - переспросил Петька голосом супруги, собирающейся уезжать к маме.
-- Ну ... волшебный, - сказал Витька, начиная раздумывать, может стоит остановиться, допустим с помощью фразы:
-- Шутка, Петька, а ты и поверил!
Остановиться не получилось и он продолжил:
-- Волшебный! Да. Я вчера у нас на чердаке книгу нашел старинную, ее староверы перед войной в опилках закопали. Там на двадцатой странице (почему Витьке пришел в голову именно такой нумер ... вопрос неразрешимый) черным по белому написано: на окраине поселка, среди сетей, раскинутых по небу (Петька уставился на антенны над головой) два чада мужского пола найдут ящ... (слово ящик показалось Витьке легковесным и неубедительным, отсюда "ящ"). Ящ будет лежать угрюмо и нелепо, - сочинял Витька. Но в сем яще будет покоиться счастье отроков и людей их окружающих. Витька перевел дух.
-- Типа мы отроки? - спросил, почти поверив в импровизационную бредятину, Петька.
-- Типа да. А ты чего блатной?
-- Почему? - не понял Петька.
-- "Типа", - говоришь вместо "вроде" или "что ли".
-- Сам ты блатной, - обиделся Петька. И опять типа, вроде выдумываешь. Ты вот книжку староверскую из опилок куда дел? Прочитать можешь дать?
-- Могу! - сказал Витька уверенно, только я ее сжег.
-- А сжег потому, что там на последней странице написано было: "Вторая пара глаз, увидевшая наше послание, опустошит ящик счастья, и не даст свершится ... Дальше не помню.
Петька посмотрел на Витьку взглядом, говорящим "Знаем мы вас, были вы у нас". И сказал: "На тебе Витька веревку (размотал, хозяйственно прикрученный на пружину багажника шпагат), а я к тебе после обеда заеду, ты со своим ящиком не забудь, что мы рыбачить собирались ... Петька бросил моточек веревки на тропинку Радиополя, оттолкнулся, уселся на велик и укатил. Постукивало плохо закрепленное заднее крыло, битые бутылки перебрасывались крохотными кусочками солнца. Августовское небо поддерживали сетки Радиополя. Витька остался один.
-- Ящик, ящик, ящик кучерявый, ты не вейся на ветру ... - прогундосил он. Задумался. Уронил велосипед в заросли тысячелистника и вернулся на свалку.
-- Ну здорово, ящ! Слыхал, что про тебя староверы понаписали? Ящ тихонько лежал, глядя левой верхней дощечкой в небо, подернутое антеннами. Типа думал.
По остаткам "запорожца" - по крыше бывшего автомобиля прогуливалась ворона и внимательно следила за Витькиным общением с ящиком. Мальчику стало не по себе. Промелькнула мысль: вдруг настоящие староверы обиделись на него за такие росказни и побасенки про старинные книги, лежащие в опилках, и подослали ворону для расправы.
-- Ты летела бы себе, ворона, - сказал Витька ласково. Я сейчас ящичек возьму да и тоже домой отправлюсь ...
Ворона ответила:
-- Кар! - перелетела на старую газовую плиту и утратила к Витьке всякий интерес.
Обладатель "Ящика счастья" приторочил свою добычу к багажнику с помощью Петькиного шпагата и, радуясь тому, что у староверов руки оказались не настолько длинными, как он опасался, покатил на дачу. На терраске Витька налопался супа из пакетика (гастрономическая дань дачности) и жареной картошки с мясом и помидорным салатом. После обеда, чуть-чуть передохнув, Витька отвязал Ящ и спрятал его под полом в недостроенной бане. Вскоре заявился Петька, судя по его лоснящейся физиономии, отобедал он тоже на славу. На нем был новый спортивный костюмчик с иностранными надписями и кепка с рекламой сигарет "Винстон". Удочку он прислонил к забору, рядом с калиткой. Экипировка Петьки и уверенный сытый взгляд сулили серьезный улов.
-- Ты чего без велика, как безлошадный какой? - спросил Витька.
-- Да, я чего-то все про червей думал, что нам их накопать надо ... За калитку уже вышел и про велик вспомнил. А возвращаться не хотелось.
Витька спросил у своей мамы можно ли взять для Петьки ее велосипед. Мама разрешила и мальчишки, опустив седло на старенькой маминой "Каме", поехали на речку. Удочки привязали к Витькиному велику. У "Камы" нету верхней перекладинки на раме.
До речки добираться через два леска. Один лиственный, а другой хвойный.
-- В сосняке черви не живут! - уверенно провозгласил Петька.
-- Ты, Петро, гонишь! - ответил Витька. Тем не менее послушно остановился и ребята стали копаться в земле огрызками шифера, которые нашли рядышком с шашлычным кострищем.
То, что черви живут только в этом кусочке леса, Петька сказал еще в начале лета. И с тех пор родился своеобразный ритуал: Петька останавливался копать, а Витька говорил ему что-нибудь недоверчивое, вроде: "Ты, Петро" гонишь!"
Как-нибудь на досуге обязательно нужно будет проверить есть ли червяки в сосновом лесу. Мне, почему-то кажется, что есть. Хотя, кто их знает...
Пластмассовая баночка из-под майонеза дала временный приют наживке и рыбаки подъезжали к речке.
-- Ящик-то довез? - спросил Петька.
-- Ясен перец! - ответил Витька, подражая поселковому пьянице Сереге. Серега все речи свои начинал или заканчивал этим шикарным выражением.
-- И чего с ним дальше делать будешь?
Витька прикинулся, что внимательно следит за тропинкой и через полминуты, успев сочинить, устало по-взрослому сказал:
-- Чего же с ним родимым делать, жечь нужно! Людей только соберем, которые счастья хотят, и спалим к чертям собачьим! "К чертям собачьим" - еще один филлологизм от Сереги.
Петька голосом студента-аттеиста, беседующего с темной старухой, спрашивал дальше:
-- А людей, Витька, как собирать будем, не всех же подряд? И жечь где? На пустыре за волейбольной площадкой?
У Витьки сочинялось плохо и он завершил тему так:
- Знаешь, Петька, то, о чем мы сейчас говорили слишком серьезно для рыбалки ... Завтра, когда на свалку поедем, я тебе все дорасскажу.

Рыбалка, благодаря новому Петькиному спортивному костюму, прошла "на ура". Бычков было выловлено штук двадцать. Витька отдал своих хозяйскому коту Изику. А Петька своих засолил в лотке для студня.

Завтра мальчишкам не удалось съездить на свалку, соответственно Петька не услышал продолжения ящичных откровений. Была суббота, и мамы увезли ребят в Москву - мыться.
Витька с мамой вернулись в поселок поздно вечером, ехали на последней электричке, а потом шли пешком по пустынному шоссе. Что бы было не скучно и не боязно пели беспризорницкую песню, про кошку, у которой четыре ноги и позади длинный хвост. В песне предлагалось не трогать животное, так как ростом кошка не велика. Мама сначала пыталась останавливать Витьку, когда он слишком громко начинал завывать, а потом сама прониклась очарованием фольклора, и получилось так здорово, что кошку правда не хотелось трогать. Напевшись, мама стала расспрашивать Витьку о рыбалках и поездках на свалку на Радиополе. У Витькиной мамы была довольно редкая особенность: в ее расспросах отсутствовал элемент педагогический. Именно отсутствовал. Не был хорошо закамуфлирован, припрятан в чулан взрослых опасений и желающей добра подозрительности ... Его, правда, не было.
Поговорили о червях, о том, что на свалке стоило бы поискать ручки для газовой плиты. На дачной плите две ручки треснули, и целые приходилось переставлять, чтобы зажигать остальные камфорки.
-- А ящик тебе зачем понадобился? - поинтересовалась мама. Она видела как Витька отвязывал добычу и волок к бане.
Витька уже собирался увлечься вторичным враньем, что бы окончательно замести следы, оторваться от староверов и возможной их помощницы - вороны...
Слегка задумался и сказал:
-- У меня есть подозрение, что он волшебный.
-- Волшебный, это как? - спросила мама.
Витька вкратце пересказал опилочную книгу. Два отрока, люди их окружающие, сожжение ...
-- Понимаешь, Витька, - ответила мама после недолгой паузы. Ящик сам по себе не бывает волшебным. Стать таким он может только после того, как люди, к которым он попал в руки, сделают его таким.
-- Что значит сделают? - спросил Витька.
-- Мне сложно объяснить, я не умею ... Попробую привести тебе такой маленький, корявый пример. Если ты будешь подходить к людям и говорить им: "Я знаю, как вам помочь, знаю то, что вы должны понять, что бы ваша жизнь хоть чуть-чуть изменилась и вам стало не так противно или не так серо ... Или что бы вы не были так одиноки..." Если так начать говорить, тебя скорее всего посадят в дурдом или второй вариант - начнут поклоняться и ждать каких-нибудь кодировок на счастье, на удачу ... Помнишь эту мерзость по телевизору? Неизвестно, что лучше сидеть в дурдоме или лицемерно манипулировать людьми, лишенными веры.
-- А если счастье будет находиться в руках какого-то ящика ... Тебе не светит дурдом. А они, возможно, начнут сами что-то делать ... У меня не получается лучше объяснить. Я сама ничего не понимаю в том, что происходит вокруг. Но знаешь, если бы меня позвали жечь ящик или бочку какую, я бы пошла.
Витька с мамой подошли к дачной калитке. Хозяйский пес Чай был уже отпущен на ночь и от радости встречи со знакомыми людьми возбужденно скакал и поскуливал.
-- Что-то у вас штаны вызывающе чистые! - возмутился Чай и оставил отпечатки своих лап на бежевых брюках мамы и светло-голубых джинсах Витьки.
В воскресение с утра в поселок вернулся Петька с папой и мамой. Папа Петьки сразу после приезда улегся спать: он работал шофером у кого-то из новых, график был очень сложным, как, впрочем, и вся жизнь людей, строящих капитализм в России. Мама Петьки занялась хозяйственными делами, а Петька отправился к Витьке.
-- Здорово, корешь! - сказал он закрывая калитку.
-- Привет, стебель! - поприветствовал его Витька.
-- Ко мне вчера Богдан заходил, у них там в лагере типа свиданка на выходные ...
-- Свиданка - это в тюрьме! - оборвал его Витька. (Он хорошо помнил, что Богдана и его маму я похоронил).
Петька уловил Витькин тон и спросил:
-- Ну, что на свалку?
-- Ясен перец! - ответил Витька. Мне там по хозяйству кой чего надо. Ты иди за своим великом, у колонки встретимся.
Встреча у колонки состоялась через пять минут, и ребята поехали по разбитой неасфальтированной улице в сторону Радиополя.
-- Ты обещал про ящик дорассказать, - вспомнил Петька.
Сегодня росказни Витьки были, скажем так, околонаучны. Витька интуитивно для продолжения своего сочинительства воспользовался приемом современных маркетологов и производителей рекламы. В его редакции это выглядело так:
-- Знаешь, Петька, я побеседовал с людьми, которые пожили подольше, чем мы с тобой и выяснил интересный факт ... Оказывается (Витька сделал глубокомысленную околонаучную паузу) еще в начале пятидесятых годов группа ученых-энтузиастов уже предпринимала попытки найти этот ящик в нашем поселке. Помнишь колонку, у которой мы встретились только что? Так вот, там стояла их палатка. До сих пор у забора седьмого дома находят банки из-под тушенки. Их банки, между прочим.
Петька потихоньку начал увлекаться рассказом и в его глазах разгорался огонек, сродни тому, что зажигается в очах домохозяйки, когда студенты Щукинского училища вещают ей с экрана о каком-нибудь новом средстве, типа, вроде убивающем микробов или изгоняющем перхоть ... Был снят научно-популярный фильм "Счастье под ногами". В журнале "Наука и жизнь" была статья "Рисунки Валежникова". Этот Валежников работы по исследованию возглавлял. Потом его репрессировали и комитет госбезопасности всю эту тему научную прикрыл. Вот.
-- Что же ты, Витька, сразу не сказал по-людски про ученых, журнал и КГБ! А начал плести - волшебный, волшебный ...
-- Слов не мог нужных подобрать, растерялся, - ответил Витька.
-- А фильм и журналы, где можно посмотреть? - спросил Петька.
-- В Пристонском университете имени Фейхтвангера, в штате Юта, - не задумываясь ответил Витька. Только учти - архивы закрыты! Янки сами хотят ящик отколупать.
Лазая по свалке, Петька был молчалив. Переваривал информацию. Витька откопал три ручки от плиты, уложил их в сумку для велосипедных ключей. И, взявшись за руль, собираясь домой, сказал Петьке:
-- Теперь, Петро, ты понял всю серьезность истории, в которую мы с тобой ввязались. Тебе осталось накрепко запомнить основной вывод Валежникова: чем больше людей осознают силу ящика, и чем больше публики мы соберем на сожжение, тем больше счастья выгорит.
-- Выгорит - это в переносном смысле? - спросил Петька.
-- Ни фига подобного! В самом прямом! По Валежникову дым счастья должен соединиться с материальной составляющей души ... Там целый абзац терминов и формул! Какой переносный смысл может быть! Прям, как дите! - возмутился Витька.
-- Слушай, корешь, - продолжил Петька - может нам с тобой рыбачить сегодня не ездить? Лучше начнем людей готовить, беседы проведем. А еще, мне кажется, ящик перепрятать стоит. А то еще эти американюги гнойные возьмут и Шварцнейгера какого с вертолета у речки скинут.
-- Пока не скинут, - туманно ответил Витька. Почему, сейчас объяснить не могу. Слово дал.
-- Пока что нам нужно опасаться только косности электората.
На горизонте виднелись очередные выборы и Витька вовсе не нарочно запомнил это словосочетание из телевизора.
-- Короче, рыбалке "пендык мохнатый" (очередное "бель летр" от Сереги), начинаем действовать! Ты среди своих, я - среди своих.
-- Здорово! - согласился Петька. Мы типа, ну вроде, агенты влияния.
-- Не типа и не вроде, а на самом деле! - закончил Витька. Встречаемся завтра в полдень на стоянке Валежникова.

-- Пап, а ты бы ради счастья чего сделать бы мог? - спросил Петька у своего отца. Петькин папа хорошо выспался почти после суток сидения за рулем, был побрит, напился какао с пряниками из местного магазинчика (на удивление приличными) и настроение у него было в меру озабоченным, в меру умиротворенным, в меру энергичным. Мера энергичности была очень мала. Настолько мала, что вопрос о счастье дошел до адресата.

-- Ради счастья я, Петька, все бы сделал! Курить бы бросил, огород стал бы копать, неделю не спал бы. Волосы согласен отрастить как у попа!

-- А дым стал бы нюхать? - спросил Петька.

-- Дым Отечества, что ли?! Стал бы Петька, обнюхался бы! Все бы спалил, угорел ... Только бы ты учился хорошо, потом экономистом стал ...

-- Пап, а если я тебя попрошу, ну не сейчас, ну осенью ... Вот, что бы твое счастье получилось ... Со мной и с Витькой один такой ящик непростой сжечь?

-- Сожжем, сожжем ящик! - легко согласился папа. И компьютер тебе купим. Что же я зря это брюхо вожу сутками! Все сделаем, сынок. И маму позовем. Лена, ты слышала, Петька обещает без троек учиться, если мы с ним костер осенью в Москве жечь пойдем.

-- Это вы хорошо придумали! - откликнулась мама из комнаты.- Если хорошо учиться, можно и костры жечь по выходным.

-- Мам, а помнишь, вчера, когда мы со станции шли, ты мне сказала, что если бы тебя позвали жечь ящик там, бочку ... Ты бы пошла?

-- Помню, - ответила мама Витьке.- А что уже зовут?

-- Пока еще нет ... Может осенью позовут.

-- Смотря, какая компания! - отшутилась мама.

-- Думаю, большая, - ответил Витька.

-- Я не про размер, а про качество, - устало сказала мама. - Там посмотрим ...

Витька удовлетворился таким ответом, но одновременно заметил, что маме как-то грустно. Мама вдруг, будто опомнившись, улыбнулась, прижала Витьку к себе и поцеловала в лоб. С мамами это частенько - не любят своей грустью делиться с детьми.

На "стоянку Валежникова", в этакий штаб съехались "агенты влияния".
- Ну как с родоками, перетер ? - спросил Витька.
-- Нормально, типа, говорят сожжем всех на фиг, только учись! А ты с матушкой как, перебазарил?
-- Ясен перец, у нас взаимопонимание! - ответил Витька и скроил уверенное лицо, чтобы прогнать воспоминания о мамином грустном взгляде.

К колонке шел Серега.
-- Неохваченная часть электората! - шепнул Витька Петьке.
-- Типа, он нам нужен?
-- Ты, типа, не в школе, чтобы так быстро все выкладки Валежникова забывать! - раздраженно сказал Витька.
-- Заруби себе на шнобеле, хотя какой у тебя шнобель, так картошка не
-- уродившаяся ...
-- Сам ты ...- начал Петька.
-- Так вот, заруби себе на носу, повторяю еще раз: чем больше людей мы соберем, тем результат будет сильнее!
Серега был уже совсем близко.
-- Привет, пацаны! Колонку ломаете?
-- Да нет, не ломаем, - растерялись мальчишки.
-- А почему не ломаете?! - грозно продолжил Серега.
-- Я когда такой вот маленький был, как вы, раз в неделю ее всегда ломал. Деревяшку ножом построгаю, в нос ей забью и остаточек тем же ножом срежу. Дерево в воде разбухнет - хрен потом выковыришь!
-- А сейчас что? Что вот вас мелких сейчас волнует?! Колонки не ломаете, голубей не водите. Портвейна небось и не нюхали.
Портвейна Петька с Витькой и вправду не нюхали. И констатация этого факта как-то совсем принизила Петьку в своих глазах, он сказал Витьке:
-- Вить, мы с тобой еще в универмаг за леской собирались, может, поедем?
-- Конечно, поедем, Петька! - Витька понял, что инициативу надо брать в свои руки.
-- Только не можем же мы вот так человека бросить, который о жизни поговорить хочет?
-- Вот ты пацан молодец! - расцвел Серега. - Я к вам правда со всей душой! Жизнь наша сложная штука! Вот как в песне поется: "Глухонемая любовь стучалась в окна, глухонемая любовь случалась в двери" ... Как за душу берет!
-- Ясен перец, берет! - поддакнул Витька.
-- Вот я пацаны, когда в "Омеге" служил, мы резиденцию Клинтона в Бейруте брали ... Столько ребят положили! - Серега нервно стукнул кулаком по забору седьмого дома.
-- Вы пацаны нормальные вижу! Если кто обидит - дайте знать! У нас с этим быстро! Чих-пых, цемент-корыто и в речку!
-- Я вам, пацаны помог! - (Петька удивленно воззрился на Серегу - вроде еще никаких обидчиков в реке не было ...)
-- Теперь вы меня уважьте. Понимаете, поиздержался ...
Витька все ловил на лету.
-- Мы вот с Петром тоже, ну поиздержались слегка ...
-- Сейчас собирались из хозяйского сарая чуть-чуть бутылок сдать. Стояли, думали с кем бы поделиться. Правда Петька?
-- Правда, правда! - поддакнул Петька. У твоих хозяев в сарае бутылок... Откуда взяли сам не пойму!
-- Только понимаешь, Серег, - Витька призадумался.
-- Чих-пых, цемент-корыто сейчас ребятам позвоню! - возбудился Серега.
-- Не, ребят не надо,
-- Просто Серег мы тебя хотели об одном одолжении попросить ...
-- Просите, пацаны! Если мы друг другу помогать не будем ... То эти (Серега сделал неопределенный жест) нас точно замочат!
Петька испуганно взглянул туда, куда махнул рукой Серега. Собрался было "этих" увидеть. За углом было пусто.
-- Так вот, Серег, мы осенью в Москве собираемся устроить ритуальное сожжение одного деревянного ящика ... Мы провели небольшое исследование и выяснили, когда ящик будет гореть, из жизни людей, собравшихся вокруг, смотрящих на огонь и вдыхающих дым, должны уйти все горести и должны исполниться самые заветные желания.
-- Типа, счастье должно прийти! - встрял Петька.
-- Так вот, Серега, мы тебя хотели попросить нам компанию в этом деле составить. Во-первых, мы тебе счастья хотим, во-вторых, чем больше народу соберется, тем эффект сильнее, а в-третьих, чтобы экстремисты не сорвали акцию (словосочетание из телевидения) хорошо если среди нас будет человек из "Омеги" со славным боевым прошлым, - Витька перевел дух.
Серега, выслушав эту проникновенную речь, с минуту стоял ошалело-задумчиво. Потом вдруг в нем ни с того ни с сего взыграли простонародные корни не подкошенные иноверцами и атеистическим воспитанием. Парадокс из разряда чувствования нашими юродства. И из уст Сереги прозвучал, казалось бы, совсем неуместный вопрос. Неуместный относительно места, времени, компании ... Всего комплекта факторов, который просто не допускает рождения подобных вопросов. Не допускает в разных случаях по-разному: где насмешкой и указанием на темноту, где апелляцией к гордыне и "свободе мысли". Мало ли вариантов!
Серега глуповато, неопохмелившимся голосом спросил:
-- А вы, пацаны, уверены, что это по-божески?
Витька был наготове:
-- Не сомневайся Серег у нас с Петькой благословение архимандрита Люберецкого и всея Подмосковья есть!
-- Правда, Петька?!
-- Ну типа есть ...
-- Оно сейчас у нотариуса, в жилконторе, его там регистрируют, - закончил Витька свой новый великолепный экспромт.
-- Мы же, Серег, русские, православные пацаны!
Сереге очень хотелось выпить, а еще он услышал слово "архимандрит".
-- Будем жечь пацаны! - сказал он и троица, состоящая из двух агентов влияния и одного представителя электората, отправилась к хозяйскому сараю за бутылками.
Верка, продавщица поселкового магазина, уставшая от покраски ресниц и выщипывания бровей, чрезвычайно любезно приняла Серегу и агентов. В ящики были уставлены бутылки, в карманах мальчишек очутилась мелочь, в кармане серегиного пиджака маленькая бутылка водки.
-- Серег, 11-го сентября это воскресение будет, мы тебя ждем ровно в 16 часов на платформе Вешняки у первого вагона, если в Москву ехать! - в уголке магазина шептал Витька. В его голосе звучали нотки, наводящие на воспоминания о Штирлице.
Верка со скуки полюбопытствовала:
-- Секретничаете, мальчики!
Серега немного растерялся: они на самом деле секретничали с Витькой и в то же время ему очень хотелось поделиться с Веркой чудесной историей про ящик. Серега вопросительно-просяще посмотрел на Витьку.
-- Ладно, Серег, до встречи, до счастья! - попрощался Витька. И добавил: - Ты только не забывай, чем больше народу мы соберем, тем счастье полнее будет.
Добавку Серега расценил как разрешение на утечку информации и сказал:
-- Верунчик, где-то у тебя стакан был ... Постоим, потрещим ...
Верка достала из-под прилавка стакан, протерла его горлышко своим фартуком ... В общем пригласила на беседу. Потрещать типа.

-- Видишь, Петька, - мальчишки вышли из магазина, - все идет как по маслу!
-- По какому маслу? - спросил Петька.
-- По оливковому, наверное, оно полезное! - ответил Витька.
-- Да, по маслу оно конечно ... Только знаешь, корешь, мне чего -то надоело народ охмурять ... Ну, типа, к счастью вести ... Вроде дело-то нехитрое, но я как-то устаю. Ты не думай, я только "за", чтобы у всех счастье было. И у родаков наших и у Сереги ... Но может пока хватит, поедем лучше бычкам по крюкану в горло засадим...
-- Засадим, засадим, - ответил Витька задумчиво. Усмехнулся какой-то своей мысли.
-- Нам сейчас самое время Петро на дно ложится. Все будет доделано без нас.
-- Вот и ладно! - сказал Петро с облегчением. - Ляжем-ка мы на дно!
А про себя тихонечко подумал: "полежим на дне немножко, все может и устаканится. Взрослые - они знают, что делают. Попадддакивают Витьке немножко, успокоятся, подумают ... Петька, хоть и был Витьке другом, на дне своей души не верил в ящик.
Неверие его было сродни чувствованию нашими юродства, вопросу Сереги о "по-божески ли" и тому подобным атавизмам.

Август подошел к концу. Хозяйственные граждане на "Радиополе" усиленно стерегли свои картофельные посадки. Солнце путалось в ботве, пытаясь добраться до битых стекляшек. Петькины родители тяжело переживали потерю денег, случившуюся благодаря отдаче средства в "очень устойчивый банк". Витькина мама безуспешно пыталась разобраться в своих отношениях с мужем тире Витькиным отцом. Серега умудрился попасть под мотороллер, на котором пьяный Эдик катал Верку. Мальчишки наловили кучу рыбы, следуя наущениям Сереги один раз сломали колонку ... Еще Витька предлагал сделать речную подводную лодку. На что Петька резонно заметил, что каникулы уже почти закончились ...
-- Ну, типа, негоже бросать такую серьезную работу ... Давай, Витька до следующего лета. Чертежи замутим ... Сам понимаешь. Дело-то недетское.
Витька согласился.

Наступило тридцатое августа. Витька с Петькой, что называется, подбивали бабки. Прятали на чердаке удочки. Именно прятали.
-- Удочки - это стратегическое, - заявил Витька.
-- Почему? - поинтересовался Петька, засыпая бамбуковую палочку чердачными опилками.
-- Потому, Петро, что продовольственная безопасность державы ... Дальше Витька забыл.
-- Короче, быть она должна!
-- То есть, чем больше я бычков насолю, тем державе безопасней? - понял Петька.
-- Ну вроде этого ...
-- Слушай Витька! Давай тогда еще велики законсервируем!
-- Я в одной передаче про начало войны с Германией видел: там танки, пушки, мотоциклы на складах стоят законсервированные. Все маслом обмазаны и сверху попонами такими брезентовыми укрыты.
Витьке идея понравилась.
-- Это дело Петька! - сказал он. - Ты пока брезент найди, а я к Эдику за солидолом сбегаю. Мы его тоже ведь пустыми бутылками угощали. Вряд ли откажет! Эдик не отказал Витьке. И вскоре оба велосипеда были жирно обмазаны и укутаны попонами из старых картофельных мешков. (Брезент Петька не нашел.)
А мама Витьки свою "Каму" мазать солидолом не разрешила. Сказала, что если какая заваруха и начнется, то она пешком партизанить будет.
Часа в четыре в поселок приехали Богдан и его мама. Нужно было забрать кое-какие вещи в хозяйском доме.
Мальчишек объединяло горе - окончание каникул. Это же горе смыло с Богдана некоторую часть нажитой в лагере спеси. Сидели на столбах, сохранившихся от старого забора, на участке Петькиных хозяев, рядом с туалетом.
-- Витюх, ты Сереге не забудь про одиннадцатое напомнить, - сказал Петька.
-- Уже напомнил, Петро! А если б и нет! Не бойся, он за счастьем сам прискачет!
Богдан цивилизованно поинтересовался, что за счастье такое, есть ли скидки, и вообще, собственно, чья презентация ...
Петька с Витькой за последнюю неделю, хорошо отдохнув от роли агентов влияния, с удесятеренной силой понавесили на уши Богдана лапши счастья.
-- С матерью поговори! - завершил развешивание макаронных изделий Витька.
-- А как ученого этого звали Витька? - спросил Богдан.
-- Типа, Валежников! - ответил вместо Витьки Петро.
-- Только это псевдоним, настоящее его имя до сих пор не рассекречено! Он был внебрачным праправнуком Петра I и Екатерины III.
Витька, разинув рот, воззрился на Петьку.
-- Да, Витюх?!
-- Да, Петьк! - выдохнул Витька голосом стареющего учителя, который наблюдает, как его детище превосходит наставника.
Мальчишки распрощались, родители доупаковали вещи, Серега нашел деньги на следующую бутылку топлива, Верка подсчитала дневную выручку.
На поселок опускался предпоследний летний вечер. Скоро наступит последний день лета. Последний день лета - это секретный день писателя.
Секретный он до такой степени, что даже не все писатели о нем знают. А те, кто посвящен, в этот день собираются на заброшенном железнодорожном мосту через одну подмосковную речку ... Приносят с собой выпивку с закуской и до позднего вечера ведут дискуссии вроде: "Стал бы Лев Толстой Львом Толстым, если бы ходил в школу?" или "Иван Алексеевич Бунин: трагедия молодого дарования, отданного в среднюю школу N 42". Один раз на этом мосту писатели сожгли чучело преподавательницы математики ...
В общем, суть праздника вам понятна и его календарное расположение тоже, надеюсь ... Канун первого сентября.
Когда я рассказываю об этом празднике в первый раз какому-нибудь человеку, он смотрит на меня подозрительно и недоверчиво. Но я то знаю, я даже проверил это на примере героев этого моего рассказа. Проект, россказни, идея-фикс секты или "кружка по интересам" должны быть как можно бредовее. Спасение, исцеление, благоденствие должны родиться из вещей, кардинально не подходящих к теме. Приходит на ум такой пример. Для затравки, две фразы, брошенные в публику: первая - крысы одни из самых живучих существ на земле; вторая - крысы частенько объедают пластмассовую изоляцию с электрических проводов. Вывод: нужно настричь кабель, расфасовать его в пакетики, рассказать публике про крыс ... Думаете не будут брать?!
Пожалуй, достаточно. Такие хождения на сторону случаются у меня в текстах, когда основные действующие лица заняты чем-то более серьезным, чем сам рассказ. То есть их участие в нем.

Была суббота. Петька зашел в гости к Витьке. Десятое сентября светило в пыльные московские окна ярким солнышком.
-- Вот! - сказал он, выставив на стол бутылку керосина и положив рядом коробок охотничьих спичек.
-- Вот, дали ему год! - отозвался Витька.
-- Ты чего, Петро, теракт задумал?
-- Не дури, Витька! - ответил Петька. - Нас завтра ждать будут. Еще в поселок надо успеть смотаться за ящиком ... Петро разговаривал серьезно, от него волнами исходила ответственность. Витька почувствовал эти волны и разозлился.
-- Ты, что дурак, они же все забыли!
-- Я думаю, что нет, - ответил Петька угрюмо. - И вообще, не фига было кашу заваривать!
-- Я ничего не варил! Просто ...("ляпнул чушь" - хотел сказать Витька, но сдержался)
Потом уже совсем другим тоном продолжил:
-- Ладно, Петька, это я виноват - ящик не привез, ну и вообще ... Сейчас соберусь и съезжу на электричке. Тебе не к чему мотаться. Ты керосин и спички забери, я к тебе завтра зайду, часа в три. Но мне кажется, мы завтра до Вешняков с тобой завтра зря прокатаемся ...
-- Завтра увидим, Витька, если люди не приедут, свое счастье занюхаем, - ответил Петро.
-- Еду, еду! - сказал Витька, надевая кроссовки.
-- А то смотри, хочешь я с тобой?
-- Не надо! Чих-пых! Цемент-корыто! Я быстро.
Петька сказал "до завтра" и отправился домой.

Витька с пол часа побродил по окрестным магазинам. Купил свеклу - мама просила. Зацепил на ближайшей помойке довольно чистый деревянный ящик, проломил в нем среднюю дощечку (как в поселковом) и вернулся домой.
Бродил бесцельно по квартире, напевая песенки, прилипшие к подкорке, благодаря радио. Что-то очень сильно тяготило Витьку. Это "что-то" было везде: оно виднелось в тапочках, неровно стоящих на галошнице (тапочки Витька поправил, потом пнул), в великолепном ящике под зеркалом ... В телефонном звонке, когда визгливый бабий голос спросил:
-- Диспетчерская?
В другое время и в другом настроении Витька бы сказал:
-- Да, диспетчерская! Семенов уже на объекте! Когда работать начнете?! Из подвала говно льется!
Сейчас же он ответил:
-- Извините, вы ошиблись.
Витьку раздражало абсолютно все. Помимо своей глобальности этот вид раздражения, навалившийся на Витьку, был тяжел еще тем, что при нем невозможно разозлиться. Витька пытался думать:
-- Какие они все-таки уроды! Глупцы, придурки! Им можно петь, что угодно ... Таблицу Менделеева, доклад председателя спорткомитета ... Только в припеве обязательно нужно ввернуть, что-нибудь про любовь и про то, что "все будет хорошо". Они поверят в любой ящик, в пустую пластмассовую бутылку ...
Но что-то внутри Витьки начинало жалеть и оправдывать всех этих людей. Находить какие-то смягчающие обстоятельства и от этого столкновения становилось больно и еще более раздражительно.
Снова зазвонил телефон:
-- Привет, Витюш! - это была мама. - Слушай-ка у меня тут Зинаида Николаевна спрашивает во сколько вы завтра в Вешняки собираетесь?
-- В четыре, у первого вагона, если в Москву, - заученно ответил Витька.
-- В четыре у первого, из области ... - мама отвечала Зинаиде Николаевне.
-- Все, Витенька, я через час освобожусь! Ты поел?
-- Да, - сказал Витька, вспомнив о том, что проголодался.
-- Свеклу купил?
-- Да.
-- Молодец, ну я скоро приеду. Целую.
Мама повесила трубку.
Витька поставил разогревать кастрюлю с супом. Вышел на балкон ... В углу, ближе к стене стоял керамический цветочный горшок с землей. Витька, движимый все тем же болезненным раздражением, переставил его поближе к перилам. Блюдце, присохшее к горшку, было устремилось за своим большим братом ... Потом отскочило и разбилось.
-- Ах вы так!!! - Витька выбросил горшок на асфальт под окном, аккуратно собрал осколки блюдца и отправил их туда же.
Стало немного легче. Часть боли устремилась за убиенными.

Мальчишки ехали до Вешняков на автобусе. В воскресный день кататься на автобусе - "ништяк", если пользоваться словарем Сереги. Количество желающих прокатиться невелико, есть куда поставить багаж, в нашем случае "Ящ". Да и вообще, в полупустом автобусе можно разговаривать. Этой возможностью Петька и не замедлил воспользоваться:
-- Вить, а тебе американцев жалко? Помнишь их год назад подзамочили слегка ... Ну самолеты эти ...
-- Нет, - ответил Витька, - мне тебя, меня жалко ... Еще кое-кого ... А на остальных у меня жалости не хватает.
-- А нас тебе чего жалко? - спросил Петька. Меня правда жалко? И не дав Витьке ответить продолжил:
-- Слушай, Витюх, я тебя попросить хотел. Конечно, ящик ты открыл, книгу эту староверскую, все, типа, исследовал, ну Валежников этот. Но можно я ящик сам подожгу?
Витька молчал.
-- Ну ты чего молчишь, Витюх!? Сам будешь поджигать, так и скажи. Я же просто спросил. Ты чего дуешься, на что?
-- Да нет, что ты Петька! На что мне дуться! Думаю просто ...
-- О чем? - поинтересовался Петро.
-- Да вот, понимаешь, хотел тебя тоже кое о чем попросить ...
-- Ну так проси, а не думай! - обрадовался Петька тому, что не получил прямого отказа на прошение произвести его в "вешняковского Нерона".
-- Понимаешь, Петьк, стесняюсь я чего-то ... Не хочу сам зажигать. Ну вот, как ты говоришь, люди соберутся ... (Сомнения в том, что люди все-таки соберутся, почему-то покинули Витьку). Матушка моя вроде тоже намылилась со своей подружкой. Короче, я тебя хотел попросить о том, о чем ты меня сам попросил. Подожжешь? Постоишь там с ними? А я рядышком постою, посмотрю. Если тебя спросят: "Где Витька?" Скажи: "Где-то тут рядышком, только вот его видел ..."
Петька обрадовался, от радости затеребил бородавку на среднем пальце левой руки, потеребил... Стал нос чесать.
Но этикет требовал задать Витьке вопрос, который бы давал ему хоть умозрительную возможность отступления. И Петька вопросил:
-- Витюх, тебе точно не в падлу? Ну, чтобы, типа, без обид.
-- Без обид, - серьезно ответил Витька. - Сделаешь ладно, и про меня не забудь сказать : "Где-то тут был". Хорошо?
-- Хорошо, не беспокойся, - ответственно-уверенным голосом ответил Петька.
Автобус подъехал к нужной остановке. До платформы нужно было пройти метров двести, на петькиных часах было без десяти четыре.
- Ладно, Петро, я в сторону , а ты за ними.
- Ага, - рассеянно кивнул Петька. - Я за ними .... Роль главного поджигателя сделала его неотмирным и слегка сомнамбуличным.

Витька сидел на гараже, на железной крыше, местами посыпанной первыми осенними листьями. По иронии судьбы на крышу гаража он карабкался по небольшой куче ящиков - родственников, пусть и отдаленных "ящику счастья". Положив под попу рюкзак и ослабив шнурки на кроссовках, Витька испытал почти забытое за последние несколько дней душевное спокойствие и какое-то благостное наплевательство ...
Раздражение и боль, как будто, сдувались сентябрьским ветерком, в котором мешались: запах листьев, запах железной дороги, солнечный свет, отфильтрованный гладью близлежайшего пруда от гари и пыли города. Витька ощутил себя на некой границе, на границе, которая пусть очень условно проходит между городом и областью, на границе, которая делит сказку и явь, на границе времен года ... На той границе, где кончается просто боль и начинается сострадание.
Новоиспеченный пенсионер, наслаждавшийся осенними прогулками со своим псом, был слегка удивлен увидев движущуюся от станции толпу людей. Впереди шел мальчик, прижимая к груди ящик. Дальше был разнобой: мужчины, одетые кто похуже, кто получше; женщины - кто с детьми, кто без; пожилые люди - кто с палочками, кто с авоськами ... Процессия была возбуждена. Пес новоиспеченного пенсионера почуял это шагов за двести и залаял.
-- Небось, сектанты какие! - обратился пенсионер ко псу.
Рома! Ко мне! Пойдем-ка поближе, посмотрим, что замыслили сволочужки! - продолжил пенсионер, прицепляя пса на поводок.
"Сволочужки" необъяснимым образом, будто следуя вращению некоего неземного циркуля, образовали вокруг Петьки, вцепившегося в ящик, очень ровный кружок. Петька растерялся. Стараясь собраться, трясущимися руками он стал доставать из своего рюкзачка керосин и охотничьи спички. Веревка, затягивающая горлышко мешка, запуталась, образовав дурацкий и неуместный узелок. Петька запаниковал, стал вертеть рюкзак и так и сяк, как будто в него можно было залезть с какой-нибудь другой стороны.
Петькин папа, стоя в толпе, не выдержал:
-- Запуталось?! Давай помогу сынок! - и попытался двинуться через первые ряды.
Петькина мама вцепилась в рукав мужа и прошипела:
-- Стой, горе мое! Спугнешь!
-- А я чего? - опомнился отец Петьки. Мне просто видно плохо. Вечно ты, Лена!...
Петька наконец справился с узелком, извлек бутылку и спички ...
Теперь вмешался Серега:
-- Слышь, пацан, ты это ... не спеши, видишь людей сколько собралось. Не все ведь знают, что да как ... Ты бы пару слов ...
Петька поставил поровнее бутылку, отбросил в сторону рюкзак, изобразил предрасстрельное лицо, но говорить начал на удивление уверенно:
-- Мамы и папы! Дяди и тети! Соотечественники! - немного подумал и добавил: - Старушки! Мы привезли сюда этот волшебный ящик ... Мы с Витькой. Он здесь рядышком, просто отошел. Ящик привезли, чтобы сжечь! Староверы и академик Валежников всю свою сознательную жизнь мечтали, чтобы мы с вами были счастливы! И вот счастье наше близко! Че дальше говорить не знаю! - закончил Петька. И прибавил где-то услышанное: - К делу господа!
-- Молодец, пацан! - крикнул Серега. - По-людски говоришь, по понятному.
В толпе пробежал тихий шорох. Более осведомленные объясняли менее осведомленным механизм воздействия. В шорохе слышались слова: субстанция, восприятие, инициация ...
Пенсионер и пес подошли поближе. Пенсионер прислушивался, Рома принюхивался.
-- Точно секта! Сволочужки! - прошептал пенсионер. - Керосин! - подумал пес. Петька откупорил бутылку и полил ящик, стараясь равномерно распределить горючую жидкость.
Потом в руке мальчика зажглась длинная охотничья спичка ... Шорох толпы пропал, как будто резко повернули ручку громкости.
Ящик загорелся уверенно, со знанием дела. Огонь сначала съел пары керосина, метнувшись высоко, потом принялся за деревяшки уже более деловито и без лишних эмоций. Ветер, как по заказу, крутил по секторам собравшихся и до всех людей доходило еле уловимое тепло и деревянно-керосиновый смрад.
Ящик догорел. Далее начала работать типичная схема массового психоза. Кто-то один, по только лишь ему известным мотивам решил: "Уйти надо первым. Чем быстрее уйдешь, тем больше счастья и благости останется ..."
Пошла цепная реакция - люди разбегались. Петькина мама схватила одной рукой мужа, другой Петьку и сказала голосом Родины-Матери, что в Волгограде: "Домой!"
Серега с Веркой быстро пятились, очень смешно для данной ситуации, матерясь. Витькины бабушки, забыв про социальную пропасть, разделяющую их, улепетывали нежно поддерживая друг дружку. Мужчины, одетые плохо и хорошо, тоже стремились прочь. Кусочек парка, следуя примеру людей, тоже стал разбегаться в пространстве... Люди потешно растворялись в осени, унося в душе, в запахе волос, в легких частички своего счастья.
Ящ догорел. Стали заниматься подсушенные жаром листочки, лежащие вокруг. Дунул ветер, свалив обгорелый остов, в угольках остывали гвоздики. Капище опустело.

Витька сидел на гараже и наблюдал за происходящим. Его реакцию пересказать сложно. Точнее говоря реакции. Они менялись без какой-либо логики, как единицы, нули, восьмерки, тройки в генераторе случайных чисел. Например, в самый ответственный момент, когда Петька подносил к ящику спичку, Витька ржал как провинциальная аудитория, увидевшая на сцене заезжего еврея-юмориста. Когда народ стягивался в тесное кольцо несколькими минутами раньше, Витьке было всерьез страшно, его даже немного затошнило от страха. Когда он узнавал своих в толпе, ему хотелось плакать, Витька старался удержать слезы, дергал головой будто, пытаясь загнать их обратно в глаза. Со слезами такой номер не проходит. Слезы капали. Когда пятачок опустел, у Витьки от резких смен состояния за такое короткое время совсем кончились силы. Он улегся на железной крыше. И уставился в небо. Облачков было мало и двигались они очень медленно. Витьке снова стало спокойно. Спокойно и пусто. В таком покое и пустоте все чужое. Чужими становятся боли родных людей, чужим становится прожитый только что день, чужим становится собственное тело. Этакая мини-смерть, побывав в объятиях которой благодаря чему-то абсолютно неведомому, одинаково страшному и доброму, наполняешься новыми силами. И возвращается способность сопереживать, жалеть, любить, раздражаться, плакать, отвечать миру руганью и радостями.
Витька поднялся, достал из рюкзака бутылку газировки, сделал несколько глотков... Рядом с ящичным кострищем копошился какой-то гражданин с собакой.
-- Пойду гляну, что за кекс в наших угольках роется, - сказал Витька, обращаясь к рюкзаку, и слез с гаража.
Кекс рылся очень увлеченно, Витька стоял шагах в десяти рядом с американским кленом и ничем себя не обнаруживал.
-- Рома! Далеко не уходи, - периодически покрикивал пенсионер-кекс. Он собирал в пустой прямоугольный молочный пакет угольки от ящика. Рома подошел к Витьке, ткнулся носом, приглашая погладить.
-- Ай да пес-распес! - сказал Витька и стал трепать собаку за холку.
Собаки самые лучшие дипломаты. Мне кажется, если пустить собак в большую политику, они смогут даже примирить жида и палестинца.
Вот и сейчас, только новоиспеченный пенсионер, увидев краем глаза мальчишку, наблюдавшего за ним, хотел было дать волю всем обидам и горестям, накопленным за прожитую жизнь ... Начал подбирать в голове матерщину поскладнее. Как вдруг это Витькино: "Пес-распес". И Рома довольный и размякший под детской рукой.
-- Собак любишь, парень? - спросил пенсионер, закрывая молочный пакет.
-- Люблю, - ответил Витька, продолжая гладить Рому.
-- Вот и я, парень, их тоже очень люблю. Собака - она не человек, она молчит и не врет.
-- Мне кажется, если б они и разговаривали, то тоже бы не врали, - сказал Витька.
-- Точно, сынок! Если б и английский знали ... Врать я думаю у них бы не получилось. Природа не та, сущность ... Не то что у этих сволочужек, сектантов паскудных. Ты посмотри, что удумали: деревяшек понатощили, ребенка заставили вещать околесицу. Разбежались потом. Что ты будешь делать! Сволочужки, одно слово!
-- А вас как зовут? - спросил Витька.
-- Меня, сынок, Андреем Адольфовичем. Отчество не в честь Гитлера, конечно. Просто дед мой, когда сына называл, с бабкой моей поссорился, вот папе моему такое имя и придумал.
-- Да бросьте вы, отчество как отчество ... Бывает хуже. А вот, Андрей Адольфович, скажите, зачем вы угольки в пакет собрали?
-- Тебя то, сынок, как зовут? - спросил Андрей Адольфович.
-- Меня Витькой, - сказал Витька.
-- Виктор, то есть
-- Ну, да.
-- Я, Вить, понимаешь, наслушался сектантов этих. Они тут про счастье, про то, что горестей не будет. А у меня жена четвертый год не встает. Болеет она. И вот я подумал, если у них, у этих счастье будет ... Черт их всех знает, может и в угольках оно останется. Отнесу домой. Там поглядим.
Почти как любому человеку после невольного откровения Андрею Адольфовичу стало неприятно и полураздето. И он продолжил раздраженно и холодно:
-- Так-то, сынок! Не по твоим мозгам вся эта ерунда. Рома! Иди сюда. Ну, будь здоров, Виктор. Расти большой!
Пенсионер с Ромой пошли в сторону домов, стоящих с левой стороны парка.
-- Андрей Адольфович! - крикнул Витька.
-- Чего тебе еще, сынок?
-- Они подействуют!
-- Будь здоров! - повторил пенсионер.
Налетел свежий порыв ветра и как занавес завершил эпизод.

Помните моего знакомого писателя, который про Достоевского книгу написал? Так вот, помимо его разговоров про движение внутри произведения и достаточное количество диалогов, он как-то раз заметил мне:
-- Понимаете, друг мой, я понял такую вещь: современным людям текст, я имею в виду текст в его изначальном понимании, то есть книгу, статью, нужно отпускать в строго дозированном виде...
Я тогда с ним заспорил. Стал издеваться, выясняя какой должна быть доза. Сколько печатных листов на условное лицо публики. А через некоторое время, гоняя в голове тот разговор, согласился с ним. По-своему обыкновению целую теорию развил из этого своего согласия дурацкого ... Речь конечно не о моем знакомом и не о теориях. Просто дело идет к концу. Завершается рассказ. Как Петьке с Витькой перед уездом с дач, мне тоже необходимо "подбить бабки".
-- Подбей, милок, подбей! - ерничает внутренний голос.
-- Буду пытаться. Так вот...
Первое и самое эффектное счастье наступило. Тут уж округляй глаза, не округляй ... Чего там еще делают? Затылки чешут? Чеши не чеши ... Никуда от факта не денешься. Произошли абсолютно конкретные события, с совершенно конкретными людьми. Если вы помните, народу на сожжении собралось довольно много, поэтому коснуться каждого отдельного случая, судьбы, дольки счастья, отломанной от метафизического апельсина, я не смогу. Задавшись этой целью, мне придется все бросить, в том числе неоконченный рассказ "Про Зайца", и по шахтерски упорно выписывать счастливые эпизоды, стараясь ничего не забыть. Так что выберу ношу по силам, и коснусь лишь нескольких персонажей. С кого начать не знаю. Начну наугад.
Серега в один прекрасный день не захотел выпить с утра. Не захотел и вечером. Дальше понеслось: устройство грузчиком в магазин к Верке, получение водительских прав, женитьба (догадались на ком?), рождение двойняшек, а через полтора года на месте полуразвалившегося поселкового магазинчика стоял современный, ласкающий глаз сарай, отделанный пластмассовыми досками ... Вечерами туда заходит Сергей Митрофанович и забирает у продавщиц выручку. Вера Александровна очень аккуратно ведет бухгалтерию и периодически посылает своих подруг проверить уровень хамства при обслуживании клиентов. Вечерами, Сергей и Вера смотрят огромный телевизор и вслух мечтают о том, в какую "цивилизованную" страну они отправят учиться детей. Для этой отправки нужно открыть еще магазинчика четыре. Серега присматривает места для торговых точек.

К Витькиной маме вернулся муж. Вот вам смешно ... А он правда вернулся. Не как номинальная фигура, поедающая суп и пьющая по выходным пиво, а как неизбежный и родной спутник жизни. Эту неизбежность Витькина мама чувствовала с момента встречи ... Теперь же эта неизбежность стала понятна двоим.

Петькины родители не могут нарадоваться на сына. Секция тенниса, подготовительные курсы в Плехановском, девочка-подружка из семьи, пусть и с похожей на немецкую фамилией ... Зато папа девочки отворяет ногой в Думе несколько дверей. Отнюдь не туалетных.

Витькины бабушки. Одной предложили вести мастер-класс по сценической речи. Другая получила отличную квартиру в новом доме. Москва строится и иногда в созидательном угаре вспоминает о своих лимитчиках. Бабушки перезваниваются и каждая снисходительно и подолгу выслушивает собеседницу.

Мать Богдана, благодаря неожиданно свалившемуся наследству, приобрела "Вольво". Сам Богдан, трепетно относящийся к современной "музыке", через три года станет наимоднейшим диджеем Москвы.

Не помню, как ту тетеньку зовут, знакомую Витькиной мамы. То ли Еленой, то ли Зинаидой, то ли еще как. Наверное, это неважно. Помню только, что у нее там, типа, в пальцах периодически покалывало, да волосы дыбом вставали, ну где-то раз в месяц ... Теперь же те, кто открывает газеты, частенько могут лицезреть объявление:
"Потомственная целительница
Илона Абстинентова помогает всем.
Выводит из запоя.
Устраняет соперницу. Безгрешно.
С гарантией."
Илону, или как ее там, всегда тянуло помогать людям. Человек нашел себя. Радостно за человека.

Жена Андрея Адольфовича, недолго думая, взяла да и выздоровела. Адольфович, как человек поживший и смекалистый, принеся домой пакет с угольками, сразу положил его в красный угол, за телевизор. Грамотно поступил мужик. И что важно - предков помня. Не в стенной шкафчик пакет занычил, а сообразно традициям и верованиям данного региона уложил, "святыню".

Один студентишка, он стоял чуть левее Сереги с Веркой, несколько лет мечтал, чтобы его девушки любили. Так теперь девушек от него не отодрать. Как намазали чем. Он даже устал слегка от такого внимания. И иногда задумывается о смене ориентации.

Ярый борец с различными американизмами жаждал увидеть по телевидению свеженькие дымящиеся небоскребы с вкраплениями шашлыка, несколько минут назад, разговаривающего на обезображенном английском. Ящик сработал и в этом случае.

И еще множество и множество историй и судеб. Всех не упомнишь и обо всех не расскажешь ... И ни одной осечки, ни одного упущенного несчастья. Конечно, только для тех, кто осознал силу и могущество ящика.

Правда остались и другие, неразвитые, по ограниченности своей не желающие воспринимать новые реальности, люди ... Среди них Витька. На этих людей я надеюсь. Хотя все вокруг старательно разрушает эту мою надежду.
А "Радиополя" больше нет. Современный уровень развития технологий позволил преобразовать километры антенной проволоки в несколько небольших спутниковых тарелок. Там, где солнце путалось в бутылочных стекляшках, теперь проходит широкая современная автострада. Вдоль этого шоссе стоит много магазинчиков. Все они принадлежат Сереге.

зима-весна 2002г.