Гуманистический анализ поведения труса во время войны

Автор: vchenskiy (духовные обязанности труса)

Ведь трусость – она обязывает ко многому своего носителя. Да хотя бы духовным поискам и постоянному внутреннему диалогу. «Почему я трус?! Почему не герой?! Ну, вот, опять предал! Опять убежал! Снова нож в спину! О, позор мне и презрение! Да когда же это закончится! Как увижу чью-то спину, сразу лезу за ножом! Сколько можно!». Ну, и так далее. Однако после многих лет трусливых будней, мне удалось проникнуть в суть своего порока достаточно глубоко, чтобы открыть в нём своего рода мистические, таинственные свойства.
Хорошо человеку, когда он смелый! Раз – и всё сделал. Два - пошёл спать. Сходил в атаку, и - на боковую. А трус колеблется. Трусу не спится. Он никогда не заканчивает. Вы думаете, он бежит с поля брани, чтобы выжить? Нет! Он берёт войну на дом! Как настольную игру. Как колдун Вуду, своих кукол. Складывает и несёт недоделанный подвиг домой: «Там доделаю. Вечером. Для поступка нужна тишина и спокойствие. А здесь, на войне, так шумят и ничего не понятно. Ничего же не понятно на самом деле! Да, подвиги нужны. Кое-что я даже готов сделать, если это не очень опасно. Но мне сначала надо понять, как действовать! Тут же не поймёшь! Только дома можно сосредоточиться. В тепле и ужине.».
Трус приходит домой. Тихо. Тепло. Ужин окончен. Трус берёт доску, ставит фигуры: «Вот здесь я стоял. Здесь они. Они ко мне, а я испугался и - бежать. А мог бы не бежать. Мог бы шагом. Или побежать, но по другой траектории. Не сразу в кусты, а немного обогнув их по дуге, и не так малодушно далеко от наступающих врагов, а очень даже близко и практически смело. Или сделать вид, что иду за патронами. Всё-таки пойти шагом. Впрочем, достаточно быстрым, но всё равно гораздо более медленным, чем бегом. Они бы расслабились. Я бы успокоился, и тогда…тогда… можно бросить гранату…Фух, черт, даже сейчас разволновался. Нет, всё-таки, не смогу гранату. Даже если расслаблюсь. Чёрт. Но если удачно бросить, это всё решит. Господи, почему я сразу не бросил?!…».
И так он воюет внутри себя тысячу раз! Две тысячи раз! Три! Сколько надо, в принципе. Война внутри безопаснее, потому и длится дольше. Но и там понервничать приходится, как видите. Однако в том, что она продолжается и есть спасение труса. Так работает его магия!

Как Ломоносов

Мне нравится, как проходит моё выступление. В эти славные минуты я чувствую себя большим и сильным Трусом, который глыбой высится над маленьким, потрясённым героем. Я выгляжу настоящей личностью. Мощной и незыблемой в своих убеждениях. Трусом-философом. Трусом-мистиком. Я – почти Ломоносов трусости. Сильный, уверенный. Из Архангельска. Края суровых трусов. Опустив сумку на землю, чтобы освободить руки для жестов, я продолжаю:
- Давайте признаем, что мировая культура издевается над трусом. Трус - всегда персонаж порченый. И сам он приходит, чтобы всё испортить. Испугаться, убежать, вернуться, предать. Скучный, закомплексованный, никчемный человек. Человечишко. Мерзейшее существо. Умереть даже не может нормально! Всё норовит за штанину схватиться. От него и пузырей максимальное количество при утоплении получается. И крику при сожжении. И барахтанья ног при повешении. Ведь умрёт же всё равно. Тьфу! Сволочь! То ли дело, спокойно тонущий на палубе корабля герой – машет публике рукой и попыхивает трубочкой… Пожалуйста вам - приятный, гармоничный человек. Душевный в общении, красивый в смерти. А Трус – тьфу, тьфу на него! Тьфу!... Тьфу ещё раз!

Трус, как ускоритель подвига

Но, господа! Есть небольшой элемент лицемерия в этом театрике. Например, посмотрите сюда: вот на лесной полянке стоит отважный командир, отправляющий нашего доблестного труса на особо важное задание. В расположении части пока всё хорошо. Солнце в зените, патронов и еды в достатке, немцы далеко. Глупые белобрысые солдаты полагают, что так будет всегда. Они беззаботно курят, чистят картошку, в охотку стоят на посту, прилежно учат пароли, с песнями чистят туалеты и дарят ландыши медсестре. «Всё, что угодно – лишь бы не воевать» - таков их легкомысленный девиз. Но умный командир знает, что, в конце концов, немцы доберутся и сюда. В конце концов, он даже хочет их появления. Он тайно желает этого по вечерам, лёжа у себя в блиндажике, на лавке, застеленной шинелькой. Он хочет принять на себя главный удар. И желательно, чтобы танковый. Чтобы превосходящие силы… И держать его некоторое время, ценой неимоверных усилий, обеспечивая перегруппировку основных частей и восхищение генералов, ответственных за награждение. Командир хочет больших потерь и оригинальных интересных подвигов. Он не любит плагиата и надеется на свою боевую изобретательность. В каком-то роде это даже сбрендивший человек (как впрочем, и многие военные). В лихорадке и нетерпении, он вызывает к себе сержанта Гуйко, чтобы отправить посмотреть – не идут ли уже немцы… Но, господа! В тот самый момент, когда он ставит боевую задачу этому несчастному Гуйко, (которого оторвал от мастурбации на воображаемую медсестру) Не ждет ли он от Гуйко великого трусливого поступка? Попадания в плен и выдачу долгожданным немцам позиций, пароля, расположения пулемётов и раскрытия собственной фамилии?
Да, пожалуй, что и ждёт.
Может даже шепчет про себя: «Приведи… приведи их сюда, родимый…». И впрямь больной.