Чуждый мир Демогоргона как неизбежный результат мелкой кражи

Автор: Арлекин Родители Антоши и Андрюши дружили задолго до их рождения - они вместе учились в университете. Каждый будний день они бок о бок получали одинаковое образование, а потом всю вторую половину дня предавались упоению: жизнь кипела вокруг них, молодая жизнь, предоставляющая массу способов прожить её. Насытившись друг другом и исчерпав друг друга, и, всё равно, сохранив себя, они шли по домам с наступлением ночи, чтобы назавтра снова воссоединиться на волне синхронного конспектирования. Никто никогда никого не провожал - у них был перекрёсток. Каждый их вечер оканчивался там, под светофором с одиноко мигающей средней лампой. Там они прощались, и каждый уходил в свою сторону, к своему дому.
Будущее ещё не наступило. Не было ни персональных компьютеров, ни сотовых телефонов, поэтому молодые умы друзей каждый день сочиняли новое развлечение, чтобы ночью, под светофором, расставаясь, улыбаться.
Но семидесятые скоро кончились. И институтские времена тоже ушли в прошлое. Четверо друзей создали две семьи. Начались серьёзные проблемы. Но ведь семьи как раз и существуют для того, чтобы преодолевать непреодолимые трудности, уготованные бессердечной жизнью. И не важно, что сами же семьи, самим своим появлением и вызывают все эти неприятности. Потому что главное - это борьба с ними, а не выявление их истоков.
Почти одновременно в обеих семьях родились первенцы. Весной у Ларисы и Николая родился Антоша, а в июне у Нины и Владимира появился Андрюша. Это был тот редкий случай, когда шутливое соревнование семей, распространившееся на все жизненные ситуации, не окончилось ничьей. Временной промежуток в несколько месяцев между родами Ларисы и Нины всех очень удивил, ведь они были уверены в том, что зачинали одновременно. Этот казус быстро был обращён в шутку: Владимир называл Антошу недоноском, а Николай, в свою очередь, величал Андрюшу маменькиным сынком, имея в виду, что тот отказался расставаться с мамочкой, когда пришло время, и ещё много недель прятался в её утробе.
Эти шуточки носили необидный характер - за долгие годы дружбы между семьями никогда не возникало даже намёка на конфликт.
Мальчики росли, радуя своих родителей.
Когда Антоше и Андрюше исполнилось по четыре года, их семьи дружно покинули свои отделённые пятью районами квартиры и переехали в кооперативный дом, чтобы дети могли играть, когда захотят, а не только, когда бывали друг у друга в гостях. Семьи заняли одинаковые квартиры в соседних подъездах.
Напряжённые восьмидесятые, сменившие ласковые семидесятые, теперь тоже уходили. Семьи стояли на пороге девяностых. Не ведая будущего, они беспечно наслаждались жизнью.
Но вот наступили девяностые, и проблемы приобрели катастрофический характер. Вопрос пропитания вынудил искать альтернативные средства заработка, так что до сих пор параллельные пути Николая и Владимира разошлись. Николай пробовал себя в режиссуре, организовывая детские утренники, свадьбы и юбилеи, а Владимир спекулировал. Слово "фарцовщик" ему не нравилось, ведь он был образованным интеллигентом, - лагерной фене он предпочитал экономический термин. Родителям же говорил, что он предприниматель, как делали тогда все спекулянты. Лариса и Нина трудились на низкооплачиваемых женских должностях - это сохранило их дружбу более крепкой, чем у их мужей.
Связь семей держалась теперь только за счёт подружек, мужчины же стали каким-то присовокуплением, нечастым дополнением к совместным вечерам. Однако в этом не было ничего ненормального или неестественного - это понимали и Николай с Владимиром, не утратившие взаимного уважения, и Лариса с Ниной, содержащие домашние гнёзда и сыновей на заработки своих мужей. Просто их дружба переросла в новое качество. Перемены были следствием движения по жизни. Семьи продолжали дружить, но внутрисемейные кризисы отнимали слишком много внимания и сил, поэтому дружба превратилась в обмен жалобами, воспоминаниями о беззаботном прошлом и хозяйственными советами.
Антоша с Андрюшей учились в параллельных классах. Они не стали большими друзьями, как мечтали их родители, и отчасти это была их, родителей, вина: совместное дошкольное детство утомило мальчиков. Игры у них не ладились - они были слишком разными. Антоша, как и папа, склонялся к творчеству, а значит и к хулиганству. Андрюша же был рассудительным паинькой. Школа открыла для обоих неисчерпаемое разнообразие возможностей общения. Здесь каждый из них обзавёлся собственной компанией, соответствующей их интересам. Между собой же они продолжали поддерживать лёгкие приятельские отношения, вместе ходили в школу и из школы и делились свежими впечатлениями - но не более того.
Однажды Андрюша пришёл к Антоше в гости и только тогда с удивлением осознал, что не был у него дома почти четыре года. Антоша показал ему свои невнятные фломастерные рисунки, пластилиновых монстров, а также предмет гордости - огромного, до потолка, робота, склеенного из пустых сигаретных пачек - при неоценимой материальной поддержке своего отца Николая. Они посмотрели по видику низкопробный американский слэшер, а потом Андрюша вернулся домой. Он стыдливо поймал себя на мысли, что хочет восстановить давнюю дружбу.
В другой раз Андрюша пригласил Антошу к себе. Тут и Антоша понял, как давно не был в гостях у друга детства. Он заворожено бродил по квартире. Владимир зарабатывал больше Николая, и это очень бросалось в глаза: импортные сладости, битком набитый холодильник, компакт-диски... Антоша ощутил раздражение. Ничего толком не зная о понятиях нравственности и чести, он с мальчишеской непосредственностью отдался тайной зависти. Это была простая и чистая зависть - зависть, проистекающая из возмущения: "почему у меня этого нет? я тоже хочу!.."
У Андрюши была одна страсть - его великолепная коллекция. Его мать Нина пользовалась шариковыми дезодорантами. Когда флакон пустел, она не выбрасывала его, а передавала сыну. Андрюша извлекал заветный шарик непостижимого материала и торжественно убирал его в коробку к остальным шарикам. Ежедневно он перебирал свою коллекцию, вертел каждый шарик в руках, рассматривал его, внимательно изучал его поверхность. Каждый шарик чем-то отличался, у каждого был какой-то свой секрет.
В обстановке некоего таинства он показал своё сокровище Антоше. Тот без особого интереса порылся в коробке рукой, надеясь обнаружить в груде шариков что-нибудь по-настоящему ценное. Но, конечно же, ничего кроме шариков в коробке не было.
Андрюша ушёл в туалет по-маленькому, а Антоша остался наедине с сокровищем друга. И он поддался внезапному порыву. Возможно, это взыграла в нём его зависть, возможно, это была ребяческая месть за унижение, о котором сам Андрюша ничего не подозревал, - но сейчас это было не важно. Услышав, что Андрюша уже смывает, Антон вынул из коробки два шарика и быстро спрятал их в карманы.
На следующий день Антон со злорадным удовлетворением отметил, что Андрюша чем-то подавлен. Всю дорогу до школы Андрюша томился, как будто желая задать Антону важный вопрос, но так и не решился, и они разошлись по классам. Только на обратном пути домой Андрюша набрался смелости и спросил, не брал ли случайно Антон вчера его шарики.
- Нет, - изобразил удивление Антон. - С чего бы я стал их брать?
- Да так, просто спрашиваю, - замялся Андрюша. - Я вчера двух недосчитался. Вот и подумал, может...
- Да не брал я твои дурацкие шарики! Отвяжись.
Андрюша как будто успокоился, и остальной путь они проделали, как обычно, обсуждая всякие пустяки.
Через несколько дней, собираясь состряпать что-нибудь изысканное, Лариса позвонила Нине, чтобы выведать у неё рецепт той фаршированной щуки, которую ей, Ларисе, довелось как-то отведать на дне рождения Владимира. Блюдо запомнилось ей одной особенностью - рыба буквально таяла на языке. Трубку долго никто не снимал. Наконец, раздался щелчок и Нина ответила. Ларисе её голос сразу показался странно холодным. Она начала было формулировать свою просьбу, но не успела даже попросить открыть ей секрет чудесной щуки, как её прервал безапелляционный ответ Нины:
- Я тебе ничего не скажу, Лорик, пока Антоша не вернёт Андрюшины шарики.
- Что?
- Андрюша уже который вечер плачет. Я не хочу ни о чём с тобой говорить, пока наши дети не выяснят между собой отношения, уж не знаю, что там у них произошло. Но в том, что Андрюша в таком состоянии, виноват твой сын. Я сама не лезу - это не моё дело, но ты уж поговори с ним.
И не дав Ларисе сказать ни слова, Нина повесила трубку.
Когда мать спросила Антона, в чём дело, он выразил самое искреннее недоумение, на которое только был способен: он прекрасно представлял последствия своего разоблачения, и это пробудило в нём до сей поры дремавшие актёрские таланты.
К вечеру Лариса приняла решение. Она обулась и вместе с упирающимся Антоном пошла к Нине домой. Владимир был в отъезде. На очной ставке присутствовали только сыновья и их матери. Мрачная Нина отвела Ларису и Антона в Андрюшину комнату. Антон решил придерживаться инициативной линии поведения.
- В чём дело? - спросил он Андрюшу.
- Ты... - насуплено прогундосил Андрюша. - Ты взял...
- Ну что я взял, что?
- Шарики...
- Шарики?
- Мои! Мои шарики! - выкрикнул Андрюша, ощущая поддержку матери.
- Я не брал, - сказал Антон хладнокровно. - Очень нужно!
- Ну а кто? Ну а кто? - обвиняюще повторял Андрюша. - Больше некому! Ты! Ты взял!
- Я не брал.
Лариса строго посмотрела на сына:
- Антоша, если взял, так и скажи. Признайся, только честно, брал ты их или нет?
- Нет.
- Ты хорошо подумал?
- А что тут думать. Не брал я.
Тут в допрос включилась Нина:
- Не брал, значит?
- Нет, не брал.
- Брал! Брал! - закричал Андрюша.
Антон пожал плечами.
- Нет, так мы ни к чему не придём, - сказала Нина. - Нужно как-то по-другому.
- Что ты предлагаешь? - спросила Лариса сконфуженно.
- Не знаю. Но раз твой сын так нагло врёт, то я не хочу, чтобы он к Андрюше на пушечный выстрел подходил.
- Что? - возмутилась Лариса, лихорадочно формулируя в уме презумпцию невиновности своими словами.
- Он у тебя вор, Лорик.
- Что? Что? - Лариса захлёбывалась от негодования. Все слова как-то рассыпались, и она не могла выдавить из себя ничего.
Нина качала головой.
- Ну как ты мог? - обратилась она к Антону. - А главное - зачем?
- Вот именно - незачем! - нашлась Лариса. - Незачем! И не надо на моего Антошу наговаривать! Постеснялась бы!
- Не брал, - подлил масла в огонь ликующий Антон.
- Брал! - сквозь слёзы возражал Андрюша.
- Не брал!
- Брал!
- Не брал!
- Брал! Бра-а-ал!
Тупиковый спор превратился в состязание на громкость крика.
- Так, всё, хватит! - рявкнули женщины хором. - Прекратили быстро!
Мальчики затихли и отвели глаза в разные стороны. Женщины тоже молчали.
- Ладно, Нина, мы, наверное, пойдём, - сказала Лариса неуверенно и тихо.
- Да, идите. - От её тона у Ларисы заиндевели ресницы.
Вздохнув, она взяла Антона за руку и потащила его к двери.
Николай уже был дома и отдыхал после рабочего дня, невдумчиво смотря по телевизору хронику чрезвычайных происшествий, когда вернулись Лариса с Антоном.
- Где были? - спросил он без интереса, но весело.
- К Нинке вот зашли.
- А. - И Николай потерял к теме всякий интерес.
Антон ушёл в свою комнату. Лариса присела на диван рядом с мужем. Телевизор, в середине девяностых ещё не превратившийся в символ общечеловеческого деградатора, усыпил Ларисины мозговые клетки заодно со страстями, и она с благодарностью отдала себя экрану, чтобы не думать ни о чём.
Ночью они традиционно обсуждали всё то, о чём в течение дня поговорить не удавалось. Лариса рассказала Николаю об инциденте.
- Что ещё за шарики? - шёпотом спросил Николай.
- Да откуда мне знать? Какие-то Андрюшины шарики.
- Ничего не понимаю...
- Ну зачем, Коля, ну скажи, на кой сдались эти шарики нашему Антоше? Нет, он их точно не брал. Зря Нина так.
- Я тоже сомневаюсь. По-моему, я достаточно хорошо его воспитал. Если бы ему, уж не знаю, зачем, и понадобились эти непонятные шарики, то он бы ведь попросил. Правильно?
- Конечно, попросил бы! Но они ему не нужны, и он их не брал!
- Наверное.
Скоро Николай уснул. А Лариса ещё долго ворочалась, убеждала, успокаивала себя, но злость на Нину всё не проходила.
С этих пор Андрюша и Антон избегали друг друга. Отношения Нины и Владимира с Ларисой и Николаем тоже испортились. Точнее, испортились отношения Нины и Ларисы, а Владимир с Николаем просто перестали видеться во время встреч их жён. Живя в одном доме, они иногда пересекались во дворе и, улыбаясь, пожимали друг другу руки. Но оба понимали, что всё это - из вежливости и по старой памяти. К тому же они-то друг другу ничего плохого не сделали! Однако дружба закончилась. Лариса и Нина попали в более сложное положение. В отличие от мужей, они до сих пор были закадычными подругами. Поэтому их дружба не просто закончилась - она рухнула. Взаимная неприязнь двух женщин переросла в обоюдную ненависть, а женской ненависти боялся даже Гитлер.
Прошли годы. Андрюша и Антон окончили школу. Андрюша поступил в институт, Антон ушёл в армию. Холодная вражда семейств остыла окончательно: они давно уже притворились, что никогда не были знакомы. Они старели.
Ещё пятнадцать лет пролетели незаметно, как они это умеют. На горизонте у бывших друзей, всё так же живущих в соседних подъездах, замаячило пенсионерство. Их сыновья давно уже жили отдельно от них вместе со своими собственными семьями.
Лето Николай с Ларисой решили провести на даче, а заодно и перевезти в загородный домик кое-какую ненужную мебель, которая занимала место в комнате сына. По этому случаю Николай нанял фургон. Сначала он вынес из дома комод, предварительно вытащив из него все ящики. На скамейке у соседнего подъезда Владимир и ещё несколько стариков грели на солнце свои лысины. Они с Николаем обменялись небрежными кивками. Затем пришёл черёд ящиков от комода, которые по-прежнему, как и много лет назад, были завалены мальчишеским барахлом давно уже взрослого Антона.
Стопка из четырёх набитых всякой всячиной ящиков почти полностью заслоняла Николаю область видимости и была довольно тяжёлой. Пыхтя и отфыркиваясь, он благополучно спустился по лестнице, но, сходя с бордюра, оступился, потерял равновесие и нечаянно уронил верхний ящик на асфальт. Под весом своего содержимого ящик от удара развалился на досточки и по всему тротуару рассыпался огромный кусок Антошиного детства.
Внезапно Владимир вскочил со скамейки, резво подбежал к этой кучке томсойерских драгоценностей и, с каким-то гортанным, поднимающимся из глубоких глубин возгласом, поднял что-то с земли.
- Ах ты сво-олочь! - закричал Владимир и швырнул Андрюшин шарик в Николая.
История с шариками случилась слишком давно, чтобы Николай о ней помнил, поэтому он вообще не понимал, что происходит.
- Вова, ты чего? - примирительно сказал Николай. - Плешь тебе напекло, что ли?
Но ничего не слышащий Владимир уже бросился на него с кулаками.
В суде его оправдали. Да, многочисленные свидетели подтвердили, что Владимир первым полез в драку, но в том, что Николай упал и раскроил себе череп об угол ступеньки, его вины не было. Не было даже драки как таковой. Они только несколько раз махнули друг в друга кулаками, их тут же разняли, после чего Николай направился к подъезду, но наступил на второй Андрюшин шарик, его нога уехала из-под него и... Это так же подтвердило множество свидетелей. Владимира оправдали.
Покидая здание суда в сопровождении сына и супруги, Владимир случайно поймал взгляд Ларисы. Взгляд был пустым. Но в этой пустоте было что-то такое, что заставило Владимира ускорить шаг. Он смог взять себя в руки только по дороге домой, где уже расслабился окончательно - в компании сына Андрюхи и двух бутылок водки.
Антон не был в суде, он не пришёл ни на одно из заседаний. Не видел смысла. После похорон Николая, после горького трёхнедельного запоя, после поминок, после нервных срывов матери и последовавшего за ними погружения в кататонию, после недавней автомобильной аварии, когда он чуть не свалился с моста, не видя дороги из-за слёз - после всех последствий отцовской гибели он больше не видел смысла ни в чём. Всё казалось ему пустым, безнадёжным и ненужным. Это стало причиной постепенного, но неумолимого краха всей его жизни, которая покатилась под откос тут же, стоило ему только выпустить её из рук. Он впал в апатию. Его беременная супруга всерьёз начала обдумывать переезд к собственной матери, потому что Антон стал невыносим, а совместная жизнь с ним утратила последние положительные стороны и превратилась в один сплошной знак "минус", горизонтально перечеркнувший их семейное счастье. Вскоре она так и сделала - бросила его, пока временно, но с перспективой развода.
Антон проводил всё своё время с матерью, этой одеревеневшей женщиной. А неожиданное открытие, что понятие "мать Лариса" и вот это мумифицированное существо с пергаментной кожей и сухими глазами, неподвижно сидящее в кресле, разделены огромной пропастью с трупом Николая на дне, лишила Антона последних жизненных сил. Сын и мать становились всё больше похожими друг на друга - два восковых экспоната в опечатанном музее опустевшей и обездушенной квартиры.
Он возненавидел Владимира, и не его одного. Ненависти Антона с лихвой хватило на всё семейство: Нину, Андрея, его жену и их годовалую дочку. Кроме всех объективных причин, отличным катализатором послужила заглушённая годами детская зависть. Он целыми днями сидел на стуле, всматриваясь в материнский профиль, и в этом анемичном лице он ясно видел одобрение, и он шёл в своих мыслях всё дальше и дальше, пока не дошёл до тщательной разработки плана - и он шёл дальше и дальше...
Прошло много лет. Сменилось несколько поколений. По земле ходили взрослые правнуки Антона и Андрюши. Двадцать первый век оказался не таким футуристическим, как предполагали фантасты середины прошлого столетия. Прогресс остановился - изобретать было больше нечего. О чём речь, ведь даже bluetooth был уже изобретён, причём давным-давно. К тому же прогресс тормозился крупными старыми концернами, наделёнными безмерной властью - поэтому автомобили всё так же работали на бензине, космический туризм не процветал, люди всё так же пили пиво с примесью мочи скучающих работников пивзаводов и покупали к ужину запаянные в пластик сардельки без мяса, которые ещё до упаковки кто-то трогал грязными руками. Словом, двадцать первый век отличался от двадцатого настолько же, насколько любые девяностые отличаются от любых шестидесятых.
Вражда семейств - теперь уже кланов - приобрела статус полноценной войны. Далёкое прошлое исправно поддерживало огонь взаимной кровной мести. Потомки Владимира и Нины с не угасшей за десятилетия злобой и яростью вспоминали зверское убийство, совершённое помешанным Антоном; кто-нибудь постоянно извлекал из семейного архива старые газетные фотографии изувеченной девочки и пристально вглядывался в эти зернистые снимки, неловко держа их в дрожащих пальцах и питая свою ненависть. Ненависть сплотила семью, превратив её в кровожадную армию. Представители другой враждующей стороны, напротив, усматривали в том давнем убийстве акт возмездия и проявление благородства, храбрости и несгибаемого характера. Антон был их культовым предком. Эти представления нельзя считать извращёнными, поскольку тогда как технический прогресс топтался на месте, философия продолжала интенсивное развитие, видоизменяя мораль. Поэтому то, что когда-то всколыхнуло общественное мнение, спровоцировав линчевание Антона на крыльце здания суда, сейчас представлялось совершенно адекватным поступком, и тому современная этика находила массу оправданий.
Однако это никак не влияло на войну кланов. То и дело кто-то кого-то избивал. Случались и новые убийства. Месть влекла за собой месть, и эта цепочка не имела конца.
Время шло. Поколения сменяли поколения, генеалогические древа всё больше ветвились, семейства становились всё более многочисленными, но они не рассеивались по миру, а оставались вместе, понимая необходимость единства и сохранения тесной связи. Чем шире становились кланы, тем больше различных сфер попадало под их влияние и тем большую они приобретали власть. Члены кланов занимали ключевые места в политике, экономике и культуре. К середине двадцать третьего века они почти поделили страну между собой. Теперь причин для соперничества была масса, но единственной настоящей, действительной причиной оставалась кровная месть. Имена далёких предков не были забыты и упоминались с благоговением и праведным гневом.
И вот, случилось то, что должно было случиться рано или поздно, что просто не могло не произойти - враждующие кланы начали войну. Череда жестоких убийств переросла в кровавую сечу и продолжила набирать обороты. В дело включились регулярные войска, но быстро были ассимилированы истерией взаимного уничтожения, втянуты в бойню, разделились между кланами и повели войну друг против друга, заразившись семейным фанатизмом зачинателей. Военный конфликт развивался с угрожающей интенсивностью, ураган ненависти охватил всех. И скоро взорвал все демаркационные линии выплеском злобы планетарных масштабов.
Что-то наблюдало за всем этим из глубин космического пространства, что-то выжидало, когда наступит подходящий момент для того, чтобы оно явило себя тонущему в крови миру. И такой момент наступил.
Рассудки людей окончательно затуманились горячкой убийства, и они, забыв обо всём, решили использовать оружие. То есть, разнести планету на куски.
Вспыхнули взрывы и мгновение остановилось. Всё утонуло в свете. И сверху, с неба, на ослеплённых огнём людей плавно опустилась Тьма.