Прокурор начинает сердиться. Часть 2. Глава 13.

Автор: мусор под шкапом ГЛАВА 13

- Ну? Что же Вы молчите, Владимир Анатольевич?! Где, я Вас спрашиваю, работа по делу?!! Почему до сих пор не задержан заказчик убийства?!
Я виновато опустил голову, подыгрывая трагифарсу, в очередной раз устраиваемом Николаевской. Распекать следователей, задавая угрожающим тоном риторические вопросы, было ее хобби. И лучшим выходом для подвергшегося экзекуции было виновато молчать, тупо уставившись в коричневую полировку стола начальника первого отдела городской прокуратуры.
Отвечать, а тем более возражать, было категорически противопоказано для здоровья следователя. Здоровью же Николаевской ничто уже не могло повредить. Всей прокуратуре было известно о ее давней черепно-мозговой травме, ежегодных курсах лечения и медицинском противопоказании работать с людьми. Однако, покидать кресло она и не собиралась. Власть над людьми, даваемая её работой, была намного слаще и привлекательнее пенсионной перспективы. Работа была для Николаевской всем.
Краем уха слушая усиливающиеся упреки в некомпетентности и лени, я вспоминал обстоятельства лежащего передо мною уголовного дела...

В ноябре прошлого года два молодых русских бизнесмена решили провести очередную аферу по максимальному получения прибыли при минимальных вложениях. Только на этот раз своим партнером они избрали азербайджанца Вугара, предложившего ребятам партию водки “Финляндия” по весьма умеренной цене. Забыв, что бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке, “новые русские” сели в “девятку”, принадлежавшему одному из них, назовем его Алексей, и, предвкушая большой барыш от перепродажи “огненной воды”, отправились на встречу с Вугаром. Деньги, как и положено в России, они передали азербайджанцу наличными в долларах, после чего на двух машинах покатили на склад, где якобы стояли контейнеры с вожделенной водкой. По дороге импровизированная колонна завернула к дому Вугара, где последний внезапно вспомнил о запланированной встрече, и в качестве проводника посадил в машину Алексея своего “брата”, некого Рахманова, обещавшего показать дорогу на склад, где бизнесменов якобы давно ждали. Рахманов долго плутал по городу, постоянно ошибаясь адресом, после чего попросил затормозить на пустом шоссе и, внезапно выхватив из-под куртки пистолет ТТ, застрелил сидящего за рулем Алексея выстрелом в затылок. Компаньон убитого, назовем его Сергей, в шоковом состоянии обернулся к сидящему на заднем сидении Рахманову, и увидел зияющее дуло пистолета в пяти сантиметрах от своего лица. Улыбающийся Рахманов нажал на спусковой крючок, но ТТ дал осечку. Сергей видимо родился в рубашке, потому что и следующие два выстрела у Рахманова не получились. Между русским и азербайджанцем началась борьба, в процессе которой Рахманов выскочил из машины и, отстреливаясь из “ожившего” пистолета, побежал за угол соседнего дома, где его, возможно, ожидала машина заказчика Вугара. Очумевший от чудесного спасения, Сергей решил испытать свою судьбу еще раз и бросился вдогонку за Рахмановым. Однако, погоня продолжалась недолго. В какой-то момент бизнесмен понял, что пистолет у Рахманова настоящий, и в следующий раз может не повезти, поэтому прекратил бессмысленное преследование убийцы и вернулся к смертельно раненому Алексею, умершему вскоре на руках своего удачливого компаньона.
Получив в ноябре материалы этого дела, я спокойно положил немногочисленные бумаги в папку, сделав на ней карандашную пометку “Глухарь”, так как ни я, ни сотрудники “убойного” отдела не сомневались, что найти азербайджанского киллера будет невозможно. Однако, через неделю нас с операми ждал сюрприз. Была установлена съемная квартира Вугара, на которой остался, видимо специально забытый заказчиком, паспорт Рахманова. Хотя прописка была в Азербайджане, у сыщиков была фотография убийцы, а значит, поиск преступника обещал быть успешным. И действительно, через пару дней, Рахманов был задержан в Выборге, где скрывался в общине земляков, базировавшейся на очередной съемной квартире.
Чудом оставшийся в живых Сергей уверенно опознал Рахманова, дав подробные обвинительные показания. Через некоторое время старичок - пенсионер случайно, выгуливая собаку, обнаружил и оружие преступления - пистолет ТТ, брошенный Рахмановым во время погони в сугроб снега. Как показали баллисты: пистолет был тот самый.
Практически по всем параметрам дело было раскрыто: арестованный опознанный убийца сидел в “Крестах”, пистолет после экспертизы - в моем сейфе, Сергей сменил место жительства и ждал начала суда, опера отмечали редкое “поднятие заказухи” , Вугар (фотографию и данные которого удалось добыть) объявлен в розыск. Дело было готово к направлению в суд, но...
Вмешалась Николаевская, заявившая, что без заказчика Вугара дело в суд не пропустит. Все были в недоумении, и Лукин в частности. Такого еще не случалось. Обычно, если один из участников преступления скрывался или установить его не представлялось возможным, уголовное дело в отношении него выделялось, после чего с другим номером и поручением на розыск хранилось в прокуратуре. А основное дело направлялось в суд, где преступник, получив заслуженное наказание, отправлялся отбывать его в места очень отдаленные, ожидая там прибытия подельника.
Но в этот раз из-за немотивированного каприза начальника первого отдела все застопорилось. Для розыска азербайджанца Вугара брались бесконечные отсрочки. Каждый раз Николаевская устраивала истерику: почему негодяй еще не пойман? Я в который раз забрасывал уголовный розыск отдельными поручениями, регулярно получая стандартные отписки о ведущихся оперативно-розыскных мероприятиях по делу. Всем было понятно, что ничего сделать нельзя. По неофициальным данным, Вугар в день убийства отбыл на историческую родину, подставив Рахманова милиции, и найти его на территории Азербайджана было практически невозможно. Однако Николаевская дело в суд не пускала, требуя фантастических вещей. Порою складывалось впечатление, что она еще живет и работает в светлые времена Советского Союза, когда созвониться по телефону с коллегами из Баку было также легко, как на выходные съездить в Нарву.
Азербайджан был другим государством, со своими законами и традициями. Связаться с ним можно было лишь через Генеральную прокуратуру, что означало долгие месяцы ожидания нулевого результата. Возможно, Николаевская это и понимала, но отменить свое указание не могла. Не в ее это было правилах. И поэтому...

- Владимир Анатольевич! Я к кому обращаюсь?! Почему Вы не выполнили моих указаний?! Я же четко их написала.
- Каких указаний, Татьяна Александровна? Все следственные действия были проведены, - я поднял на кричащую женщину усталый взгляд.
- Как это “все проведены”?! А это что?! Вот! На сопроводительном письме в ваш район. Найти гильзы на пути следования преступника. Они найдены?
- Всего с места преступления было изъято 4 гильзы, две из салона машины, когда Рахманов после осечек передергивал затвор и две рядом с машиной, когда он неудачно стрелял...
- Так. Мне это ясно. Но где остальные? Ведь пенсионер, нашедший пистолет, показал, что в нем был один патрон, да и тот в патроннике. Так?
- Да. Он для проверки оружия выстрелил в землю, и затвор остался в крайнем заднем положении...
- Вот! Значит, магазин был пуст. 4 гильзы - с места, одна у пенсионера. Где оставшиеся гильзы? Молчите?! Ясно же, что они остались на пути отступления Рахманова! Почему Вы их не нашли? А ведь я указала на это!!!
- Дело в том, что в тот вечер был глубокий снег. Горячие гильзы, скорее всего, просто утонули в нем. А электромагнита у наших районных экспертов нет...
- Снег?! Какой еще снег?! Я отлично помню 20-ое ноября 97-го года! Никакого снега в тот день не было!!!
И тут я допустил грубую ошибку:
- Как же не было, Татьяна Александровна? Вот фототаблица, - и я наивно положил перед онемевшей от ярости Николаевской фотографии вечернего заснеженного Северного проспекта.
Что тут началось...

* * *

Из кабинета Николаевской я вырвался только через 40 минут и отправился переваривать все услышанное о себе в кафе городской прокуратуры, базировавшемся в европодвале под самой надежной “крышей” Петербурга.
Общеизвестно, что язвы желудка и двенадцатиперстной кишки образуются от излишней сентиментальности, отягощенной ненормированным питанием. Поэтому я подумал о совмещении приятного с полезным, решив плотно пообедать. Цены в кафе держались на высоте птичьего полета, но качество соответствовало, и заведение пользовалось известной популярностью среди работников прокуратуры.
К своему немалому изумлению, за одним из столиков я увидел своего товарища из Московской районной прокуратуры Андрея, с аппетитом поглощавшего куриное чахохбили из горшочка.
- Вот так встреча! Андрюха, ты, что здесь делаешь?
- Я-то работаю. А вот Вы, Владимир Анатольевич, по какому праву прохлаждаетесь, уклоняясь от борьбы с мировой преступностью?
- Ни фига себе “прохлаждаюсь”! Сейчас тетя Таня так “пропарила”, что в баню ходить не надо.
- А-а, ну понятно. Сам виноват. Не надо было волокиту разводить.
- Кто бы говорил! Сам-то...
- Что было - то прошло. А кто старое помянет... Сам знаешь.
- То есть как “прошло”? Ты теперь все дела за 2 месяца кончаешь?
- Кончают сам знаешь когда, а дела заканчивают и направляют в суд, для рассмотрения по существу.
- Ладно, Андрюха, кончай умничать! Колись, в чем твоя проблема.
- Кому Андрюха, а кому и Андрей Владимирович... А о проблемах я теперь забыл. С тетей Таней даже не здороваюсь.
- Ты что в следственную часть перешел?
- Бери выше!
- Неужто к Иван Иванычу в замы?
- Ну, это в следующем году. А сегодня я прокурор отдела по надзору за соблюдением законов органами ФСБ.
- Круто! Кто ж тебя пропихнул?
- Пропихивают, сам знаешь что, а меня пригласили за трезвый ум и твердую память.
- Да уж “за трезвый ум”... Это точно о тебе! Величенко помог? Он же теперь зам Иванова.
- Ну, наконец-то догадался! Не прошло и часа. До того как стать прокурором Московского района он был начальником моего отдела. А ты не знал?
- Я в прокуратуру работать пришел, а не слухи собирать.
- Надо быть в курсе всех дел. Здесь этому быстро учишься. Не то, что в районе. Я тут 2 месяца, а уже столько знаю... Рассказать?
- Ты лучше расскажи, почему из района ушел? Ты же был просто в восторге от работы. Мне все уши прожужжал, о том, как здорово с операми в засадах ночью сидеть.
- Было дело. Жужжал...
- Ну, так что случилось?! В чем дело?
- Случилось... - Андрей замолчал, демонстративно пережевывая обжигающий кусок цыпленка.
- Ну, давай. Колись.
- Знаешь, Вовчик, не думаю, что мне хотелось бы об этом говорить, но... Рано или поздно, ты все равно узнаешь и возможно в другой редакции. Так что, расскажу авторскую.
Андрей доел чахохбили, вытер рот салфеткой и начал меланхолично помешивать ложечкой остывший чай.
- Весной мы с операми из ОБЭП закрутили одно дело по Комитету здравоохранения. Вдаваться в подробности я не буду. Но смысл в том, что один крупный дядя из Комитета подделывал кое-какие бумаги, связанные с импортом накросодержащих лекарств. Вот мы его и крутили. Негласно, конечно. Были собраны кое-какие доказательства. Но все косвенные. Свидетелей не было. Вернее они молчали... И вот, однажды мне позвонили на работу, и вежливый мужской голос предложил решить мои материальные проблемы за прекращение расследования...
- Какую сумму предлагал?
- Хорошую. Тебе не предложат. Я его послал подальше. Вечером позвонили домой. Это был другой человек... Тоже очень вежливый, - Андрей поднял на меня покрасневшие глаза. - Он сказал следующее: “Уважаемый, Андрей Владимирович. Мы не будем Вас убивать. Это бессмысленно. На Ваше место придет другой. Мы сделаем следующее: завтра Вашу мать изобьют неизвестные. Если Вы будете упорствовать, то послезавтра мы убьем Вашего отца”. После чего этот голос подробно, по минутам, рассказал мне, как провели мои родители этот день...
- И что же ты сделал?
- Утром я пошел к Величенко. Он тогда еще работал в районе. Сообщил ему обо всем. Он сказал: “Охрану мы Вам, Андрей Владимирович, конечно обеспечим. Но Вашим родителям вряд ли. Людей нет, сами знаете. Да и долго охранять Вас не будут. Неделю, не больше. Если ничего не случится, охрану снимут”. Тогда я написал рапорт на увольнение, - Андрей отхлебнул ледяной чай. - Но Величенко предложил мне перевод. И вот, я здесь, - он грустно улыбнулся. - Знаешь, если бы дело касалось только меня, я бы ни минуты не колебался, но мамы... Самое ужасное было не в том, что говорил этот подонок, а как он говорил. По его голосу я понял... Нет, почувствовал, что он сделает все, что обещает. И мне стало страшно. По настоящему страшно. Я именно тогда понял, что игры в сыщиков закончились, и началась настоящая жизнь... - Андрей поднялся из-за стола, с шумом отодвинув стул. - Ладно, Вовчик! Мне пора работать. Привет тете Тане! - и Андрей, опустив голову, пошел прокурорствовать.

* * *

Не успел я зайти в свой кабинет, как загудел местный телефон.
- Володя? Приехал уже? Зайди-ка ко мне, - голос Лукина был встревоженный и не обещал ничего хорошего.
- Ты что в городской прокуратуре натворил? Звонила Николаевская, сказала, что тебя увольнять надо! - начал прокурор, как только я вошел в кабинет.
- А она не сообщила, за что?
- Сообщила! По делу Рахманова. Запустил, говорит, совсем. Загубил перспективное дело. Гнать, говорит, таких следователей надо из прокуратуры. Вот так. Что скажешь?
- Я ничего не скажу. Прошу Вас ознакомиться с делом, - и я выложил на стол предусмотрительно захваченную папку, со специально для такого случая приготовленной справкой о проделанной работе.
Минут пять Лукин молча листал двухтомник, после чего задумчиво поднял на меня глаза.
- А почему дело до сих пор не в суде? Его еще в феврале можно было в городской суд загнать. А сегодня 30-ое июня.
- Так ведь сама Николаевская и запретила. Сказала, что пока заказчика Вугара не найдут, дело в суд не пропустит.
- Что за бред?! - прокурор захлопнул папку. - А если его вообще не найдут?! Она что, 26-ю статью забыла? Что-то я ни хрена не понимаю.
- Не знаю. Может и забыла. Только ее истерики я уже третий раз выслушиваю, а сегодня она Вас подключила.
- Та-а-ак... Ну, мне все ясно. Кстати, завтра она меня с замом вызывает к себе на ковер. Сказала, чтобы и ты был... Но тебе ехать не надо. Мы сами. Ты справочку по этому делу подготовь для меня.
- Уже, Тимофей Юрьевич! - я вынул из папки свежеотпечатанный листок.
- Хорошо... Но только, не нравится мне эта ситуация, Володя. Похоже, решила она за тебя взяться. Всерьез.
- За что же, Тимофей Юрьевич? Она ж сама меня в 97-ом году к подарку представила в приказе.
- Да что ты! Разве это для нее имеет значение. Понимаешь, она человек такой. Надо ей постоянно кого-нибудь грызть. Со света сживать. Не может она без этого. Только на моей памяти она восьмерых хороших ребят под увольнение подвела... Так-то вот.
- Но почему именно я?!
- А это, как повезет. Ты просто сегодня ей под руку попался. А у нее обострение, - Лукин многозначительно покрутил пальцем у виска. - Вот и отоварила тебя по первое число. Теперь не забудет... Я ее знаю.
- Но ведь я ни в чем не виноват.
- А это не важно. Помнишь старый анекдот: “Семья гостей проводила, утром звонят. “Вы вот вчера были у нас, ушли, а у нас ложка серебряная пропала. Так что больше к нам не приходите!” “Так ведь мы ничего не брали!” - оправдываются гости. “Да. Знаем. Мы сегодня ложку нашли. Но, знаете... Осадок неприятный остался”. Так и с тобой...
- Что же мне теперь делать? Самому что ли увольняться?
- Нет, увольняться не надо. Работник ты хороший. Я тебя в следственный отдел порекомендую. В городскую прокуратуру. Там сейчас как раз новый начальник кадры набирает. Кириллов Петя. Мы с ним раньше работали в транспортной прокуратуре. Думаю, возьмет тебя... Я поговорю.
- Спасибо, Тимофей Юрьевич.
- Ну что ты, Володя. Думаешь, ты один в такой ситуации оказался? Да только из нашего района пять человек из-за Николаевской уволились. Лешка Милин, каким у нее любимчиком был! А потом прогневил чем-то. Запил и понеслось... А Володька Стаканов? Пил? Пил. Но мужик был порядочный. Тоже съела. Меня-то она не тронет. Возраст все-таки. Уважает, наверное. А кто помоложе, тех она и за людей не считает. Завтра я тебя прикрою. Приказа о взыскании не будет. Не волнуйся. А потом уж, думай сам...
- Я уже подумал.
- У тебя отпуск когда?
- С 20-го июля.
- Ну вот, осталось всего ничего. Как с делами?
- Три закончу. А два придется передать. Рахманов этот несчастный, по нему “отсрочка” до августа, да дело Опаршина и компании, там еще двух надо задержать. Там до сентября годовая отсрочка...
- Ну, ясно. Это не проблема. А три дела в суд, говоришь? Это отлично! Вот завтра и уведомлю Николаевскую, какими сотрудниками она разбрасывается...

* * *

Успокоенный прокурором, я отправился в свой кабинет заканчивать работу по двум бытовым убийствам и побоям сотрудника милиции.
Около семи радостно зазвонил телефон.
- Владимир Анатольевич? На месте? Очень хорошо! Из второго отдела главка беспокоят. Беля только что задержали!
- Да вы что?! Где же?!
- Он на проверке документов попался. Сейчас к нам везут. Мы за Вами машину высылаем.
- Отлично! Но главное - потерпевшую на опознание и очную ставку привезти. Записывайте ее адрес...
Продиктовав данные Пасадиной, я начал лихорадочно искать дело Беля среди 42-х “глухих” дел, аккуратными стопками лежащими в моем сейфе. Постановление об аресте, санкционированное прокурором, к счастью лежало в деле. Схватив пустые бланки опознания и очной ставки, я галопом спустился вниз к сигналящему УАЗику ГУВД.
Вечер только начинался.

* * *

Бель уныло сидел, прикованный к ножке стола, в компании трех дюжих оперативников. Мое появление не произвело на задержанного никакого эффекта. Я представился и Бель, с трудом преодолевая охватившее его волнение, тихо произнес:
- Мне нужен адвокат.
Его слова вызвали дружный хохот оперов, пообещавших ему 12 адвокатов в камере “Крестов”. Однако, я достал блокнот и, найдя номер круглосуточного дежурного поста адвокатов Объединенной коллегии, заказал защитника на сегодняшний вечер. Ситуация была неординарной и закрепить доказательства хотелось намертво. А лучшего признания, чем в присутствии адвоката на суде и не ждали.
Через пол часа привезли испуганную Пасадину. Она приехала вместе с отцом, которого я видел впервые. Мужчина внимательно взглянул мне в глаза и отошел к стене длинного коридора ГУВД, утопавшего в сумраке частично отключенных ламп.
- Ну вот, Елена Сергеева, - отойдя с потерпевшей в сторону, начал я инструктаж. - Мы задержали того самого Виталия. Сейчас я проведу опознание. Вы осмотрите трех мужчин и укажите мне, который Вас... Который совершил в отношении Вас преступление. Вы вкратце, в двух словах опишите произошедшее: такого-то числа, там-то, совершил то-то и то-то, подробностей не надо. Вы уже давали показания. Потом подъедете адвокат Беля...
- У него есть адвокат? - испугано пролепетала Пасадина.
- Да. Я только что пригласил дежурного. Да не бойтесь Вы. Ни Бель, ни адвокат Вам ничего не сделают.
- Это Вы так говорите.
- Я это не только говорю, но и обещаю. Ясно Вам? Вот так. Успокойтесь. В общем, подъедет адвокат, и мы начнем очную ставку. Я попрошу Вас рассказать произошедшее, Вы более-менее подробно расскажите. Потом спрошу у Беля, подтверждает ли он сказанное. Затем Бель и адвокат смогут задавать Вам вопросы. Но отвечать на их вопросы Вы не обязаны. Я у Вас сам буду спрашивать: хотите ли Вы отвечать. Договорились?
- Это все, что от меня сегодня будет нужно?
- И сегодня и вообще. Дело фактически готово. Осталась пара экспертиз. Так, что, возможно, наша встреча будет предпоследней.
- Предпоследней?
- Да. Когда дело будет окончено, я приглашу Вас в прокуратуру для ознакомления с делом. Но это будет потом, а сейчас... - и я открыл дверь в кабинет, где Бель в окружении двух немного похожих молодых оперов из соседнего отдела ожидал своего путешествия по длинным лабиринтам уголовно-исполнительной системы.
К моему удивлению дежурный адвокат приехал быстро, и все следственные действия мы завершили еще до 23-х часов. За эти несколько часов, проведенных в обществе Беля и Пасадиной, я убедился в правдивости ее слов.
Ни что так не раскрывает истину, как очная ставка... И хотя в 90% случаев стороны опровергают друг друга, настаивая на ранее данных показаниях, внимательному следователю отлично видно кто из допрашиваемых врет. Другое дело, что доказать ложь бывает очень трудно, но для формирования, так называемого, внутреннего убеждения, такой опыт бывает весьма важен.
Бель был потрясен случившимся. Похоже, он и забыл о событиях многомесячной давности. И только сейчас, со всей ужасной очевидностью перед ним раскрывалась перспектива дальнейшей жизни.
Адвокат вел себя абсолютно индифферентно. Только поинтересовался у осмелевшей к концу очной ставки Пасадиной, зачем она пошла в квартиру Беля, на что потерпевшая довольно дерзким тоном ответила: “Проводить. Потому, что он был сильно пьян. Но оставаться у него я не собиралась, если Вы это имеете в виду”. На этом вопросы сторон были исчерпаны.

Провожая Пасадину до выхода из ГУВД, я заметил новую перемену в ее поведении. Она перестала бояться ситуации.
- И чего я, дура, волновалась? Он же просто подонок. Он меня сам боится, - заявила мне на прощание девушка, открывая тяжелые входные двери, чтобы навсегда покинуть мрачные стены “Большого дома”.

* * *

Утром 1-го июля, подписав у прокурора 30-ым числом постановление о возобновлении следствия по делу и получении месяца на расследование, я рысью начал выполнять за две недели то, на что УПК отводил месяц.
Мое заявление Пасадиной о готовности дела не было ложным. Дело действительно было готово в том смысле, что все следственные действия, возможные без участия обвиняемого были выполнены. Но теперь появился тот самый обвиняемый. И мне предстояло: получить у Беля образцы крови и слюны, для проведения сравнительной биологической экспертизы его выделений со спермой из влагалища потерпевшей, спермой на постельном белье и трусах Пасадиной, а также кровью на подошве утюга из злополучной квартиры. Получив заключение экспертизы, я смог бы предъявить окончательное обвинение арестанту, и ознакомить его и Пасадину с материалами дела.
Проблема заключалась в том, что на руках у меня были путевки и билеты в Феодосийский пансионат, датированные 20-ым июля. И отмена данной поездки была невозможна.
Таким образом, начало июля стало для меня сплошным цейтнотом в раскаленном пыльном городе. Мой бронзовый загар в основном был заработан в результате путешествий в окрестностях Мечниковской больницы. Чтобы уменьшить работу экспертам, а значит увеличить скорость выполнения, я разбил одну экспертизу на три, поставив каждому специалисту единственный вопрос. И таким образом, получив моральное право бегать с просьбами о скорейшем ответе.
Титаническими усилиями воли, исчерпав до дна все отпущенное мне природой мужское обаяние, к 15-му июля я добился получения трех вожделенных заключений экспертов биологов.

* * *

17-го числа, жмурясь на обжигающее летнее солнце и тихо напевая навязчивую хитовую мелодию, я не спеша возвращался в прокуратуру. Желая продлить наслаждение прекрасным летним днем и внезапно свалившейся на меня свободой, я брел по запыленной Арсенальной набережной, легкомысленно помахивая потертым “дипломатом”, в котором лежало дело Беля с только что подписанной 201-ой.
Пожалуй, только следователю известно это чувство...
Когда недели, а порой и месяцы напряженной, отбирающей все нервные силы кропотливой работы, рождают единственную бумажку. Протокол ознакомления с материалами уголовного дела! Десятки допросов и экспертиз, изнуряющие ночные выезды на места происшествий, сотни листов документов завершаются одним типографским бланком, подписи под которым подводят итог многомесячной работе на пределе сил.
Но какое блаженное облегчение ощущает этот скромный чиновник в сером костюме, получив вожделенную подпись обвиняемого...
Наверное, только обезумевшему фану, прорвавшемуся сквозь неистовую толпу поклонников к обожаемой “звезде” за автографом, знакомо нечто подобное, когда он возвращается домой, прижав к груди измятый листок с желанной закорючкой...

- Владимир Анатольевич!
Я обернулся. Рядом со зданием районного суда стояла Пасадина с отцом.
- Владимир Анатольевич, обождите. Мне надо поговорить с Вами, - она, смущаясь, подошла ближе.
- Что случилось? Мы вроде все закончили...
- Да, да, я знаю, но... В общем, я хотела бы поблагодарить Вас за сделанное. Честно говоря, я не верила, что Вы его посадите. Слышала раньше всякие вещи о работе следователей... Но Вы оказались не такой. Я очень этому рада. Владимир Анатольевич, спасибо Вам огромное, - в ее глазах блеснули слезы.
- Ну что Вы. Это же просто моя работа, - я был искренне растроган.
- Нет, нет. Вы не правы, - отец Пасадиной подошел ближе и протянул руку, - Петр Сергеевич. Очень приятно с Вами познакомиться. Я присоединяюсь к словам дочери. Огромная Вам благодарность от всей нашей семьи, - он с чувством пожал мне руку. - Вот. Если что-нибудь потребуется, я всегда к Вашим услугам...
Мужчина протянул мне “визитку” главного инженера Петроэлектросбыта.
- Еще раз спасибо. Спасибо, что честно выполняете свой долг. Всего хорошего.
Отец, обняв дочь за плечи, не спеша удалялся к станции метро, а я, ошарашенный произошедшим, остался стоять у обветшавшего здания суда с бесполезным кусочком картона в руке.
Впервые за три года меня благодарили за выполненную работу.