РАССКАЗ ПЕРВОКУРСНИКА (окончание)

Автор: Микас Кулверстукас На выходных мы с группой встретились в парке. Пацаны, разумеется, водку пить решили, а бабы размандилсь, им вино подавай. Пошли мы с пацанами закупаться. Я им базарю:
- Чуваки, у меня есть идея. Давайте мы лучше вместо вина бабам спиртяги на точке купим и разведем его с вареньем. А себе лучше водки мазевой купим и закуску.
Пацаны согласились. Спирт мы разбавили вишневым вареньем у меня в общаге. Там как раз на кухне две пустые бутылки из-под вина стояли. Так мы туда спирт и налили. Пришли, в парк, бабы нас уже заждались. Ну, выпили, закусили. Мне Танюха базарит:
- А ты хорошее вино купил, мне нравится. Ты, наверное, хорошо в вине разбираешься?
- Надо думать, - говорю, - ты пей-пей.
Короче, бабы наши от «вина» запьянели не по-детски. Одна даже к пацану в штаны полезла, хотела, видимо, моментом воспользоваться. Но у этого пацана от водки не стоял. Ох он был разочарован.
Когда начали расходиться, подходит ко мне Танька, на ногах еле стоит, икает.
- Проводи, меня, пожалуйста до дома, а то я одна боюсь идти.
«Хуль ты пиздишь, - думаю, - если и боишься, то того, что сама домой не дойдешь ввиду охуительного опьянения». Но провожать пошел.
По дороге в парке я Танюхе цветов нарвал с клумбы. Менты увидели меня за этим занятием, и направились в мою сторону. Я увидел их, схватил Таньку за руку и побежал с ней на троллейбус. Танька бежит, каблук поломала, чуть не заплакала. В троллейбус забежали, сели. Я Таньке цветы протягиваю.
- Держи, - говорю, - это тебе.
А она мне заявляет:
- Ты знаешь, я цветы не люблю.
Разозлила она меня этими словами. Я тут от ментов бегу, букет для бабы спасаю, а она, сука, оказывается, цветы не любит.
- Ах так, - говорю, и засандалил ей букетом по ебалу.
Цветы мокрые были, всю косметику ей на лице размазали.
В подъезде, когда я ее целовал, она уснула. Я ей пощечину въебал. Она очнулась.
- Иди домой, - говорю.
Она пошла, хотела на кнопку звонка нажать, но куда ей, в жопу пьяной. Я ей помог и побежал вниз.

В понедельник, после выходных «черчение» было. Пацаны сказали, что надо какую-то работу уже сдавать. Я в общаге нашел кучу чертежей. Выбрал один, где начерчено было много, на формате А1. Проканает, думаю.
В институте ко мне Танька подходит.
- Слушай, девчонки говорят, что ты меня провожать пошел, а я ничего не помню. На утро родители сказали, что у меня на лице была косметика размазана и каблук сломан. Расскажи, что было.
Я сразу смекнул что к чему.
- Каблук тебе какой-то хуйло сломал, когда мы шли с тобой. Я ему ебельник набил. А ты так расстроилась, что заплакала. Вот косметика у тебя и размазана была. Я тебя успокаивал.
Танька покраснела.
- Ты меня извини, - говорит.
- Да ладно, - отвечаю, - я просто хотел сказать, что ты мне тоже нравишься.
Танька прихуела: к чему это я. Она ведь мне не говорила, что я ей нравлюсь. Но если пиздить, так до конца.
- Ты мне тогда в любви призналась, - говорю я ей, - я очень тронут, и у меня к тебе взаимные чувства.
На Танькином лице было видно удивление, но она ничего не сказала.

Препод по «Черчению» спрашивает:
- Ну что, кто-нибудь выполнил графическую работу?
Все сидят молчат, ни у кого ни хуя не выполнено. Один я отличился. Тяну руку:
- Я. Я выполнил.
На меня все уставились. Препод бакланит:
- Покажите.
Я развернул ватман. Показываю ему с того места, где сидел, то есть с дальних рядов. А он мне:
- Ну-ка, ну-ка. Сюда принесите.
Все, думаю, сука просек, что я ему фуфло толкаю. Надо, значит, брать инициативу в свои руки. Иду к нему, а сам чертеж в развернутом виде впереди себя несу. Подхожу к нему все ближе и ближе. И только я встал рядом с ним, ка-ак уебу ему с ладошки в подбородок. Прямо сквозь чертеж. В чертеже дыра, препод летит, и только успевает мне сказать:
- Пять!
Я не расслышал, переспрашиваю:
- Что-что, не расслышал?
А он все летит, базарит мне:
- Да пять, пять! За чертеж - пять!
И пиздыкнулся за своим столом. Мне все зааплодировали. Так я получил свою первую отметку и стал авторитетом в группе.

Потом была «история». Ее вела какая-то старая бабка, лет 60. Хромая, ходила с костылем. Про нее по институту легенды ходили: и что она дальняя родственница Адольфа Гитлера, только с коммунистическими заебами, и что она все еще девственница, ждет до сих пор какого-то разведчика.
- Все овцы…все бараны…был бы сейчас Сталин…
И так каждый раз.
Пацаны рассказали, что когда она впервые зашла в аудиторию на лекцию, то все, увидев ее, засмеялись и заржали. Мол, раз бабка старая, то значит на лекциях можно будет расслабиться, или вообще на них не ходить. А бабка подошла к своему столу, размахнулась костылем да ка-ак въебет по столу со всей своей старческой дури, и заорала: «Молча-а-ть!!!» Тут-то все и притихли.
Из рассказанного я понял, что надо сидеть тихо. Но не получалось. Она все спрашивает, все почему-то руки тянут, отвечать хотят. Ебанутые, что ли. Тянут они руки, она им задаст вопрос, они не знают ни хуя.
- Бездари, лоботрясы, лентяи, - орет на них препод.
И так по кругу.
Один сижу, жду конца пары. Тут меня эта сука старая заметила, спрашивает.
- Так, я смотрю, вы все время сидите и молчите, в активной жизни группы никакого участия не принимаете.
- Почему не принимаю, - возмутился я, - принимаю. Когда в парке отдыхали, я с ребятами за водкой бегал.
Она побагровела, глаза кровью налились, того и гляди – пар из ушей повалит. Но быстро успокоилась.
- Ответьте мне, - говорит, - вот на какой вопрос. Как звали известного кубинского революционера, слава которого не угасает и по сей день?
Я вопроса ни хуя не понял.
- Чё? – переспрашиваю ее.
Она обрадовалась, засияла вся.
- Правильно, - говорит, - Че. Эрнесто Че Гевара. Все: ты у меня любимый ученик. Просто молодца.
На меня опять все уставились – авторитет как-никак. А препод дальше пиздит:
- Я вам дам тему на доклад к следующему семинару. Вы сказали, что любите в парке отдыхать? Замечательно. Вот и расскажите нам историю возникновения парка.
Я: ни хуя себе. Ебал я в рот какие-то доклады. Но тут смотрю: Танька на меня такими влюбленными глазами смотрит, или ее просто пучило, но так они меня поразили, что я непроизвольно ответил:
- Без проблем.
Препод надавала мне список литературы. Я понял, что попал. Надо как-то отмазываться.
После пар подхожу к Таньке.
- Слушай, - говорю я ей, - ты мне не поможешь доклад подготовить, а то у меня времени мало?
- Хорошо, - говорит, - а ты мне с «Черчением» поможешь?
- Базара ноль, - отвечаю. У меня еще дохуя всяких чертежей в общаге валяется.

Тут одного пацана из общаги какие-то козлы отмудохали, когда он от своей бабы ночью домой шел. Куртку сняли, документы и деньги спиздили. Я говорю:
- Это непорядок. Надо будет этих уродов поймать.
Короче говоря, пятеро пацанов из нашей общаги, я в том числе, пошли ночью на то место, где пацана избили. Пришли, засели в кустах.
- Будем каждые 15 минут по очереди проходить здесь мимо, - говорю я, - того глядишь объявится. Самое главное – не уснуть, а то в одних трусах проснемся.
Пацаны по очереди ходят. Ссут, ясное дело, вдруг их тоже отпиздят. Я, как авторитет, за всем следил, а сам не ходил.
Прошло 2 часа. Никто не объявился. Тут ко мне в голову пришла мысль.
- Надо бы, - говорю, - водки купить, а то так скучно сидеть.
Сбегали, купили. Сидим, бухаем, а она что-то не цепляет. Один пацан говорит:
- Давайте-ка водку демидролом разбавим, у меня с собой есть пара пачек.
Хули делать – разбавили. Через пол часа все отрубились.
Утром просыпаемся: точно – в одних трусах. А у одного даже трусов не было и жопа болела. Он сразу отмазываться, дескать, от мороза разболелась. Но мы с пацанами договорились об этом происшествии никому не рассказывать. Так и сделали. До первой пьянки. После чего пацан институт бросил, не вытерпел позора.

Учеба стала напрягать. Математик заебал:
- Когда принесете диск с фильмом?
Ему, видите ли, не терпится узнать, как удалось науку о матрицах, которые он и сам ни хуя не понимает, объяснить в массах. Я его спрашиваю:
- Зачем же вы тогда нам очко втираете про свои матрицы – вектора, если сами до конца не втыкнули в них?
- Это, - говорит, - не мое дело. Моя работа заключается в том, что бы вы это поняли, а не я. Но диск все равно приносите.
А потом я вспомнил, что диск с «Матрицей» я на точке в 10 квартире на полтораху спирта обменял. Так приходилось математика кормить «завтраками».
С «Черчением» проблемы тоже пошли. Того козла, которому я переебал с ладошки, в больницу отправили. У него трепак нашли. После него одна наша одногруппница тоже легла в больницу с той же хуйней. Они видимо вместе «черчение делали». А потом и еще один одногруппник слег, он с этой одногруппницой «чай пил». Короче, цепочка потянулась. Сюда попали половина нашего потока, полпотока с другого факультета, штук десять преподов с разных кафедр и даже один проректор. Скандал был на вес институт. Хорошо, что цепочка эта до меня не дошла. А вести «Черчение» поставили какую-то блядушку молодую.

На лекциях мы стали играть в карты. Сидим как-то на истории. Сука эта гонит что-то, гонит, ее никто не слушает. Мы с пацанами в «буру» играем. Один проебал все деньги, сотовый, рюкзак, одежду, кроссовки. Сидит в одних трусах и носках. Тут историчка его полуголого заметила.
- Встаньте, - говорит, - молодой человек.
Он встал из-за парты. Все на него смотрят, ржут, пальцами тычут.
- Вы почему в таком виде в институт, а тем более на мое занятие пришли?
Чувак этот стоит, молчит. Я ему шепчу:
- Сука, если скажешь, что в карты тут играем – я тебе с черчением не помогу.
Тот сразу зассал, говорит преподу:
- Я забыл одеться.
Тут все как заржут. А препод побагровела, глаза опять кровью налились.
- Во-о-о-он!!! – как заорет на него.
Малый этот так в одних трусах и носках убежал из лектория. А остальные продолжают смеяться. Историчка в истерику впала, зубы оскалила:
- Молча-ать, овцы!!!
Все моментально заткнулись. Испугались вурдалака-вампира. Я тоже ее испугался.
Сидим дальше, в карты играем. Скучновато стало, а до конца пары еще полчаса. Решили мы сыграть в «буру» на историчкину жопу. Кто выиграет – тот и забирает ее девственности лишать.
Играли, играли, и, в конце концов, выиграл я. В начале, было, обрадовался выигрышу. Но потом до меня стало доходить, что я круто лоханулся. В самом деле, на хуя мне ее жопа с девственной плевой, когда ей уже за 60. Но уговор дороже денег, тем более учитывая тот факт, что я авторитет. Поэтому пришлось сказать о моем выигрыше преподу. Тяну руку.
- Что ты хотел? – спросила историчка меня, улыбаясь: как никак лучший ученик у нее.
Я поднялся, собрался с мыслями.
- Знаете что…
Она:
- Что?
- Я выиграл вашу жопу в карты!
На меня опять все посмотрели. В глазах окружающих я прочитал, что они давно ждали, что кто-нибудь скажет этой суке что-нибудь подобное. В их глазах читалась радость. И я в тот момент ощутил себя героем.
А лицо исторички вдруг стало переливаться всеми цветами радуги, глаза вспыхнули кровью. Смотрю: у нее пар из ушей повалил. Как заорет:
- Чта-а-а-а-а?!
Тут я понял, что мне пришел пиздец. Смотрю на Танюху: та на меня влюбленными глазами уставилась, того и глядишь заплачет. Танька словно Зоя Космодемьянская, а я как Марат Козей, Валя Котик и, как его там…Павлик Морозов. Который батяню своего красноперым сдал. Хотя, если разобраться, за каким хуем он на него стуканул. Наверное, Павлику мозга ебали в его партии, он вечером придет домой, отдохнуть хочет. А батек его сидит и водку государственную жрет. Павлик тоже не прочь после напряжного дня стакан-другой пропустить, а батя ему залупит, дескать, ты сынок пионер, будущий комсомолец, тебе пить нельзя. А Павлику-то хочется. Вот он, видимо, батю-то и сдал. Поэтому ладно, Павлика трогать не будем. Ограничимся Маратом и Котиком.
Смотрю я на Таньку–Зойку и думаю: прощай ты моя подруга фронтовая, хоть и не успел я тебя трахнуть во всей этой неразберихе. А ведь это ты, падла, подкинула нам идею, что бы в карты стали играть на лекциях. На других факультетах, мол, пацаны играют, а вам, что, слабо? За каким хуем я тебя послушался, когда ты за хуй меня в подъезде держала. Прощай, служить я ухожу. Мне теперь только туда дорога. Буду в кирзовых сапогах травушку русскую топтать, да с девками из журналов «COOL», «Молоток» и «Все звезды» переписываться. Может, твое письмо там увижу, хотя ты и читаешь, небось, в основном брошюрки типа «Как не залететь» и «Минет по-русски». Хуй с тобой, сука. Приду из армии – кирзой почки отобью.
Только я это подумал – хуяк, декан наш заходит. Довольный, ручки потирает, наверное, думает, кого бы еще отчислить. А декан наш к историчке неровно дышал. Он тоже старый был, но хуй у него стоял как никогда. Мне это одна пизденка рассказала с потока, она с нашем деканом «в академический отпуск уходила». Хуй у него, как и дыхание, тоже неровный был, в сторону косил. Наверное, дрочил много одной рукой. Я читал, что при дрочке надо руку менять, а то хуй начнет не прямо, а в сторону расти.
Зашел декан, смотрит на историчку, а та вся паром из ушей покрылась, словно в тумане. Он спрашивает ее:
- Что случилось, страшненькая ты моя?
А та еще хуже стала, словно упырь из преисподние.
- Что, что. Жопу мою в карты выиграли!
Декан ушам своим не поверил, даже посмотрел, на месте ли они. Потом обрадовался чему-то, спрашивает:
- А кто?
А сучка эта на меня пальцем тычет:
- Вон он!
Декан ко мне подбежал, я уж было, подумал он мне в ебальник хуякнет.
- Мальчик, - говорит он мне, - что ты хочешь взамен ее жопы?
Я уже хотел сказать, что если она ему нужна, то пусть он ее просто так забирает, лишь бы меня из института не отчислили. Но тут же спохватился.
- А что, - говорю ему, - вы мне можете предложить?
Историчка услышала наш с деканом базар и ушла из лектория. А декан мне говорит:
- 100 рублей. Хочешь 100 рублей?
- Э, нет, - отвечаю.
- 500. Давай за 500 рублей, - и в кошелек полез.
Я сразу просек, что надо ловит удачу за хуй, если он у нее есть.
- Пойдемте, побакланим, - предложил ему я.
Мы вышли из лектория. Я достал сигарету и закурил. Он посмотрел на меня удивленными глазами - я смекнул:
- Извините, - говорю, - что вам не предложил. Угощайтесь, - и протягиваю ему пачку сигарет.
- Нет, нет. Я не курю, спасибо. Итак, 500 рублей. Согласны?
- Да нет, - отвечаю, - вы, как я понимаю, влюблены в нашего препода?
Декан кивнул.
- Ну что ж, - продолжаю я, - через 2 месяца сессия, а у меня проблемы. Надо бы сессию сдать.
- Без проблем.
- И так что бы еще я стипендию получал.
- Сделаем. Тогда по рукам? – и протягивает мне руку.
- Нет уж, - не стал я ему руку жать, - вы уж извините, но тут каждый пятый трепаком болеет. Поверю вам на слово.
- Хорошо, - и собрался уходить.
- Эй, - говорю, - а как же насчет 500 рублей? Вы же слово дали.
- Как, еще и деньги? – удивился декан.
- Ясен хуй, пивка-то надо попить.
Он полез в кошелек.
- У меня только 400. Пойдет?
- О’К. 100 будете должны.
- И еще: курить в корпусах запрещено.
- Ладно, - сказал я и потушил бычок.
Захожу в лекторий, там все ждут, чего я скажу. А я добрый тогда был, говорю на всю аудиторию:
- Всех угощаю пивом, - и мне захлопали в ладоши.
А Танька подходит ко мне и говорит:
- Ты настоящий герой. Я сегодня хочу с тобой переспать.
- Тебе негде переночевать, что ли? – не понял ее я.
- Да нет, - говорит, - я хочу, что бы ты трахнул меня.
- А-а, - говорю я, - ладно, приходи ко мне на ночь в общагу.
И все ушли с этой ебаной истории.

Я к Танькиному приходу купил ханки двадцатирублевой. Вареньем опять разбавил, и в бутылку налил из-под вина. Танька пришла, смотрит на мою комнату. А хули на нее смотреть - обычный бардак: гандоны использованные валяются, где попало, бутылки из-под пива и водки, в углу наблевано. Один сосед привел как-то раз бабу ебать, а она свой лифчик забыла. Я этот лифчик в красочную бумагу упаковал. Танька пришла, я ей сверток этот протягиваю.
- Вот, - говорю, - тебе подарок.
Она развернула, завизжала от удовольствия.
- Ой! Спасибо, я давно о таком мечтала!
Короче, говоря, рада была подарку. Я уже было хотел затащить ее в постель.
- Послушай, - говорит она, - ты у меня первый мужчина. Я хочу чтобы ЭТО было красиво.
- А как же еще, - отвечаю, - вот, лифчик красивый тебе подарил. Вина твоего любимого купил, только этикетка на бутылке другая. Давай выпьем, только не напивайся, а то опять придется тебя до дома тащить.
Тут Танюха ка-ак схватит меня за член.
- Я думаю, что после секса тебе все равно меня придется домой тащить.
Выпили «вина», я включил магнитофон – там играл «Ленинград». Залегли в постель. Разделись.
- Только не забудь предохраниться, - предупредила она меня.
- Конечно. Вот, смотри, я презерватив красивый купил, в виде кошки.
Натянул презерватив, и приступил. Тут Танька заорала.
- Мне больно!
- Хуль ты, - говорю, - орешь. Сейчас комендант услышит, придет, и за то, что в общежитии посторонний человек – ты, - он меня выгонит отсюда. Придется у тебя жить.
- Там разберемся, - сказала Танька и погнали…

Пришла мне как-то с бодуна мыслишка одна в голову:
- А почему бы нам, пацаны, - говорю я, - не заняться собственным бизнесом.
- Каким?
- А давайте продавать в общаге ханку по двадцать рублей, пивко и сигареты. Ведь после одиннадцати вечера на улицу из общаги не выпускают, а мы круглосуточную точку в нашей хате устроим: кому водки, кому сигарет.
- А что, идея.
- Вот и я про то.
Начали придумывать название заведения.
- Предлагаю, - говорю, - назвать «Стипуха». Дабы студенты свои стипендии у нас пропивали.
- Это правильно, - подержали меня пацаны.
- Со временем можно будет в нашей комнате и кафе-бар устроить, хотя у нас и так проходной двор, но тем не менее. А что бы все легально было, предлагаю отстегивать часть выручки коменданту, чтобы не палиться. Рекламу делать не будем, но слух пустим: дескать, там-то там продают и наливают.
- Логично.
В общем, нарыли бабла. В оптовке купили несколько блоков сигарет, в том числе и «Беломорканала» (на всякий случай) и ящик пива. По блату достали 10 литров водки паленой по пятнадцать рублей за литр. Притащили все это в комнату, спиртное поставили в холодильник охлаждаться.
Наступил вечер. Ждем покупателей. Сижу, а сам бухнуть не прочь. Гляжу на парней – у тех тоже глаза блестят и печень ноет.
- Слушайте, - начал я издалека, - а кто-нибудь водку-то пробовал? А то вдруг какая-нибудь отрава, а мы ее на продажу?
- Нет, не пробовали, - обрадовались все, - а что, стоит попробовать?
- А как же, - отвечаю, - не то что «стоит», а просто необходимо.
Разлили по стаканчикам. Вздрогнули, закусили.
- А сигареты, как думаете, хорошие? – спрашиваю.
- Хуй их знает.
- Тогда закурим.
Распечатали пачку сигарет, задымили.
- Знаете, - говорю, - а я ведь что-то водку так и не распробовал. А вы?
- Мы тоже.
- Тогда повторим.
В итоге за неделю мы пропили и прокурили все, что купили на продажу. А покупатели так и не пришли.
Бизнес не задался.

Выпал снег, на улице пить стало холодно. Водку-то еще куда ни шло, а от пива – полный пиздец: конечности замерзают, того и гляди отвалятся, как от гонореи. Короче, купили мы с пацанами ханки и сухариков на закуску, и в парк. Присели на бревне, а оно, падла ледяное, яйца замерзают. Я даже где-то слышал, что так можно из мужика в бабу превратиться. Пацаны разлили в стаканчики, выпили, закурили. Я говорю:
- Вы посмотрите, какая погода чудная: снег падает, снежинки кружат, зверь лесной попрятался, поскольку понимает, что зимой можно рога и копыта откинуть. Красота, да и только. По этому поводу предлагаю еще выпить.
Выпили, закусили. Смотрим, а пацан один как сидел со стаканом, так и сидит. Ну, мы ему подливаем, подливаем, а он все не пьет и не пьет. Тут мы просекли – браток-то околел.
- Спакуха, - говорю, - водку допьем, потом разберемся.
Допили, потом еще сбегали. Часа через два собрались в общагу. Толкаем пацана, а он совсем в ледышку превратился.
- Давайте, - говорю я, - мы его так в общагу занесем, а там он отогреется.
В общем, мы его в позе мыслителя, только со стаканом, понесли в общежитие.
- Аккуратнее, - говорю, - у него водка в стакане, не разлейте.
На вахте вахтер пристал:
- Что это с ним, пьяный что ли? – спрашивает, а от него самого перегаром несет, аж в парке чувствовалось, - В таком виде не пущу!
- Да не пьяный он, - отвечаем, - просто товарищ наш собрался в Тибет на постоянное место жительство, вот и тренируется искусству йогов.
Несем, его несем, тут какие-то шмары выскочили.
- Ой, что это вы несете?
- Хули вылупились, - говорю, - лучше бы помогли донести.
Только эти девки за него схватились, говорят:
- А вы его лучше нам отдайте!
- За каким? – спрашиваем.
- А мы его в угол посадим, будет эта скульптура скрашивать наше женское общество.
- Хорошо, - говорю, - только теперь сами его тащите.
Потом до меня доперло, зачем они его забрали. У пацана на холоде, походу, хуй встал, а затем вместе с ним и замерз. Девки-то просекли, наверное, про его корягу и решили воспользоваться, пока парень был без сознания. Ну, думаю, не приведи когда-нибудь так напиться.

Историчка наша расцвела. Пришла на лекцию в платье в цветочек, которому лет сорок, не меньше, видимо достала его из своего сундука. Прическу изменила. Все наши охуели.
- Я себя, - говорит, - так не чувствовала с тех пор, как Сталина похоронили.
Ну, думаю, наш декан явно не промах. Наверное, каждый день трахает историчку, раз она «цветет».
После пары решил к нему зайти, проведать так сказать.
- Ну вы, - говорю, - и даете. Можно сказать, из «бабы-кактуса» в «бабу-ягодку» превратили нашу историчку. Как это вам удалось-то?
- Ну, мы с ней сходили в ресторан, выпили по бокалу вина, потанцевали. А потом я ее проводил домой. Вот и все.
- Не понял, - охуел я, - а как насчет… э-э… секса?
- Всему свое время. Кстати, у тебя кто сейчас «Черчение» ведет?
- Да мандавошка какая-то молодая. У меня «Черчение» идет всегда первой парой, а я в это время, как правило, только похмеляюсь. Видел ее пару раз и все. А что?
- Не мог бы ты и насчет нее, как говориться, навести справки?
- Типа? – спрашиваю я.
- Типа она мне тоже давно нравится.
- Ага, - говорю, - да вы прямо-таки кобель. Ну, раз кобелитесь – то кобелитесь, но историчку нашу, смотрите, не испортите. Мне еще ей экзамен сдавать.
- С экзаменами вопрос решим. Ну так как?
- Сделаю, что смогу. Кстати, у меня еще и зачетная сессия…
- Не волнуйся, решим.

В общежитии комендант наш решил устроить какую-то проверку. Мы с пацанами, что бы не палиться, ушли на улицу. Ну, и чтоб не замерзнуть купили 0,5. Только разлили – смотрю, математик наш идет. Заметил нас, подходит.
- Вы, я погляжу, отдыхаете, а ведь скоро сессия. Готовы?
Я ему отвечаю:
- Готовы-то мы будем, как только эту бутылку опустошим, а покамест мы еще трезвые. Только вот задача перед нами встала, а вы, как математик, уж помогите нам ее решить. Нас с пацанами – трое, а бутылка – одна. В бутылке 0,5. А как известно 0,5 на три без остатка не делится. Вот мы и не поймем: как же ее на троих обычно делят, и при этом всем поровну достается?
Математик призадумался. Постоял, постоял и ушел.
Пузырек мы за полчаса угомонили, согрелись. Глядь: математик обратно к нам чешет. Подбежал:
- Слушайте, - начал он запыхавшимся голосом, - я в душе не ебу как ее на троих делят. Но одно я знаю точно – на четверых бутылка разделится нехуй делать.
Я намек понял.
- Да мы всегда не прочь выпить с интеллигенцией, - говорю ему, - но в бутылке уже ноль. А ноль на четверых – одна хуй – ноль. И в карманах у нас тоже ноль.
- Это, - говорит он, - не проблема.
Короче говоря, дал он нам денег. Мы купили еще бутылочку и закусона. Математик захмелел, начал до меня доебываться.
- Вы, - говорит, - когда мне фильм о матрицах принесете? Я уже на кафедре всем пообещал его показать. Мне за это даже проставились. А вы фильм до сих пор не несете.
- Я этот фильм, - отвечаю ему, - пересматриваю по несколько раз. Чтобы лучше программу по вашему предмету усвоить, и на экзамене «отлично» получить. Так что не волнуйтесь, принесу.
Выпили мы тогда хорошо. Правда, я после этого вошел в безвременный запой.

Проснулся я, значит, хуй знает где. Понять не могу. Вонища стояла такая, словно труп здесь заныкали еще с прошлого семестра. Огляделся – комната в нашей общаге, только не понятно какая. Пригляделся – на полу разбитые бутылки из-под водки и пива, осколки кружек, разбитый и растоптанный вдребезги будильник, обрывки обоев, чьи-то разорванные шмотки и даже бабские трусы. А посередине – куча говна. На стенах выделялись пятна от разбитых банок варенья и лечо. Под потолком, за лампу были привязаны штук пять использованных гандонов. В дверь были воткнуты ножи и вилки. На соседней шконке валялось тело. Причем разобрать, кто это – пацан или девка – было невозможно. И вся комната была усыпана мойвой, от которой, видимо, и шла вонища.
Башка трещала так, как будто бы я первый раз в жизни нажрался до усмерти. Джинсы на мне были в пятнах то ли от майонеза, то ли от спермы. Спал я в ботинках и куртке.
Успокаивало в этом блядском хаосе только одно. На столе, между помятых пластмассовых стаканов, бычков от сигарет и жестяных банок из-под шпрот и кильки, а также задубеневших кусков хлеба стояла не распечатанная банка пива.
Сделав глоток, я попытался припомнить происходящее. Темнота за окном говорила о том, что была ночь. Какой сегодня день, я не представлял. Осушив банку, я так ничего и не вспомнил.
Дверь в комнате была открыта. Я вышел и побрел к себе.
Захожу, а там пацаны бухают. Меня увидели, сразу стакан наливать. Я им говорю:
- Пацаны, погодите наливать. В начале надо разобраться – что было, а то я ни хера не помню.
- Да ты уже пятый день ни хера не помнишь. Просыпаешься, и каждый раз ни хера не помнишь.
Оказалось, что когда мы бухали с математиком, а в общаге комендант устроил проверку, староста общежития, пятикурсник, нахуярился и начал выебываться на коменданта. Тот, будучи сам в подвыпитом состоянии, разъебал его и с занимаемой должности снял. После чего начал искать, кого бы сделать новым старостой. Наткнулся на знакомых пацанов, те ему предложили мою кандидатуру. Ну, комендант, долго не думая, и сделал меня старостой.
- А комендант-то меня видел? – спрашиваю.
- А как же. Ты сразу купил водки, распил с ним, и все дела. Правда, после этого он сам вошел в запой. Его уже третий день никто не видел.
- А почему я проснулся в какой-то комнате?
- Так ты, - говорят пацаны, - как проспишься, идешь в какую-нибудь комнату. Там говоришь, что ты староста общежития. И чтобы в общаге был полный порядок, необходимо напиться и разъебать все в комнате, причем по полной программе. И самое главное – насрать посреди хаты.
- И дохуя таких комнат разъебано?
- Да уже почти половина общаги.
- Ну, значит осталось всего ничего. Ну, наливайте, за мое назначение.
Короче говоря, «не помнил» я еще дня три.

Решил бросить пить и заняться учебой. Даже в библиотеку сходил и взял какие-то книжки. Но тут у одного пацана был день рождения. Я говорю:
- Сядем за стол, посидим по цивильному, и все.
После первого стакана я понял: «все» – это еще не конец. Когда было все выпито и закушено, в комнату зашел еще один дружок, тот, который на улице околел. Обрадованный такой. А мы даже «штрафную» ему налить не можем – кончилось.
- Сгоняй, - говорю ему, - за ханкой, а то уже порожняки гоняем.
- На хуя нам ханки, - говорит он, - когда у меня есть травушка-муравушка, - и достает «полкорабля».
Ебанный-бобанный!!!
Я понял, что вечер продолжает оставаться добрым.
- Так, пацаны, - говорю, - поступим следующим образом: дунем каждый хапки по две и хватит. А то ведь улетим к ебеням – хуй найдешь. А с утра после травы бодуна не будет.
Ага, сделали по две хапки... Всадили все что было. Через 15 минут мы потеряли друг друга. Сидели, причем, в одной комнате. Только каждый потерялся сам по себе. А потом как пробило на ржач. И тут именинник залупил:
- Пацаны, а пацаны. Я давно хотел, чтобы меня налысо подстригли. Забубеньте, а?
Парни начали его успокаивать, но меня так пробило посмеяться, что я внес свою лепту:
- Слушайте, ведь у него сегодня день рождения. Надо сделать подарок виновнику торжества. Хочет налысо – значит сделаем.
В этот момент оказалось, что половина присутствующих понятия не имела, что сегодня у кого-то день рождения. Но подстригать принялись все: кто ножницами, кто бритвой, один даже ножом ему по черепу хуярил. Через полчаса дело было сделано, хоть и череп у парня был весь в ссадинах и крови. А он радостный:
- Спасибо, спасибо, пацаны!
А мы смеемся над ним. Еще и травка подзадоривает. Потом опять грузанулись. Сидим, молчим. А этот лысый хер давай по комнате носиться и орать:
- Я лысый! Я флэш! Я вспышка!
И тут меня впечатало так, что я сам охуел. Мне вдруг показалось, что по комнате носится черт из преисподние. Только я никак не мог понять, куда он свои рога проебал. Носится, блядь, лысый по комнате, шухер наводит.
- Пацаны, - шепотом говорю я, - у нас в комнате появилось чудище-уебище, нас хочет завалить. Надо его повязать.
Пацаны тут же очнулись, посмотрели по сторонам.
- Бля-я-я, - говорят, - это, наверное, портал в потусторонний мир открылся. Все, пиздец нашей планете.
Заломали мы нашего кореша, связали ему руки и ноги так, что бы он совсем не мог пошевелиться, рот скотчем заклеили, глаза тоже, чтоб не смог нас загипнотизировать. Положили на кровать. Сидим, рассуждаем:
- Мы, - говорю, - приняли на себя первый удар сил зла. Нам, по идее, президент должен звезду Героя России запиздячить. Поэтому предлагаю в органы не обращаться, а сразу письмо в правительство писать с пометкой «секретно, бля». Осталось только портал этот ебаный найти, откуда он вылез.
Искали по всей хате, искали – ни хуя не нашли.
И тут в дверь постучали. У нас измена. Я говорю:
- Это пришли посланники ада. Вторая волна. Все, нам крышка.
Пацаны засуетились.
- Ебаный в рот, они за своим корифаном приперлись.
Я говорю:
- Прячьте его под кровать, и одеялом прикройте, что б они не видели. Если что – сидим, пьем водку, отмечаем день рождение. Кстати, а где именинник?
Никто не смог вспомнить, куда ушел именинник.
- Ладно, - говорю, - хуй с ним. Значит так: сидим и просто пьем водку, никому не мешаем. Лысого никто не видел. Ясно?
Все поняли. А в дверь ломятся все сильнее и сильнее.
- Открывайте, - доносится оттуда, - мы знаем, что вы там!
- Открывайте, - говорю, а у самого очко играет, - если что, примем бой на себя.
Пацан один открыл дверь и побледнел. Ну, думаю, их там явно около сотни, и все лысые, без рогов. Перед глазами пронеслась вся жизнь, включая сосущую у меня Танюху, математика в роли Агента Смита в «Матрице» и жопу исторички.
И тут в комнату заходит наш декан. Я сразу протрезвел. Понял, что никаких чертей и не было. За деканом вошли еще представители университета, включая каких-то преподов. Смотрю: нашего коменданта пьяного двое мужиков под руки заносят.
Зашедшие осмотрели комнату. Мы в коме – они в шоке.
- Кто староста общежития? - спрашивают.
Я, было, хотел сказать, что в душе не ебу, кто староста, но пацаны все вылупились на меня.
- Я. - говорю, - А что?
И тут меня заметил декан. Я уставился на него и думаю: ну, сука, только попробуй меня запалить. Я тебе тогда такую еблю с историчкой устрою – сам себе хуй откусишь. И он, видимо, прочитав мои мысли, сказал:
- А действительно, что такого. Парень толковый, именно такие и должны быть старостами.
Молодец, думаю, рисуешься, так держать. А его коллеги возмутились:
- Какой толковый? Вы посмотрите: они же все пьяные!
- Да не пьяные мы, уставшие, - отвечаю я, - сидели, уроки делали. Вот вид у нас и уставший.
- Вот, вот. Ребята учатся, а вы говорите, что пьяные, - подхватил декан.
- Какие уроки, - продолжают преподы, - вы посмотрите на стол - бутылки из-под водки и пива. Это они так уроки делают?
- Да мы просто бутылки собираем, - сообразил я, - денег-то не хватает, а бутылки сдадим, хоть хлеба купим. А на пол их не ставим, что бы случайно не разбить.
Декан повернулся к своим:
- Товарищи, по-моему итак все ясно: ребята учатся, трудятся. Пойдемте дальше.
- А что, - говорю, - случилось? С комендантом-то что?
- Беспредел, - говорят преподы, - творится в вашем общежитии. Комендант третью неделю пьет, дома не появляется. Жена уже в розыск подала. А он, оказывается, у себя в кабинете закрылся и пьянствует.
- Да что вы?! - удивился я.
- Во-во. А до нас слухи дошли, что новый староста беспредел в общежитии устроил. Ломает казенное имущество и срет посреди каждой комнаты.
- Это, - говорю, - вы правильно подметили - беспредел. Но я нигде не срал. Это какой-то самозванец объявился. Обещаю разобраться.
- Да мы уж сами разберемся, - и ушли.
На утро никто толком ничего не помнил. Помнили только декана и пьяного коменданта. Куда делся именинник – также оставалось загадкой. Мы вначале подумали, что он просто куда-то ушел. Но спустя два дня все встало на свои места, когда я решил наконец-то заправить свою шконку. Именинник лежал под кроватью, причем связанный и голова у него была в запекшейся крови.
- Брат, - спрашиваем его, - кто это тебя так?
А он сам ничего не помнит. Мы-то вспомнили, но ему решили ничего не говорить.

Началась зачетная сессия. Декан не наебал: все преподы ставили мне отметки в зачетку, как только я называл свою фамилию, поэтому в группе я первый сдал все зачеты. Одногруппники удивлялись, а им и говорю:
- Хули тут удивительного. Авторитет просто так не заработаешь и просто так не пропьешь.
Про мои с деканом отношения никто ведь не знал. Встретился я как-то случайно с ним на перемене.
- Вы, - говорит он мне, - когда вопрос решите с вашим преподавателем по «черчению»? А то у меня уже трубы…в смысле труба одна горит.
- Без паники, - начал я пиздить, - я как раз сейчас разрабатываю план по завлечению этой самки в ваше логово деканатское. Осталось только внести некоторые штрихи к общему портрету этого мероприятия, но цветы, конфеты, вино и презервативы вы уже можете покупать. Если вдруг что не получится, подарки можно будет подогнать историчке.
- Да ты уж постарайся, чтоб получилось.

После того, как Танюха сдала последний зачет, она мне говорит:
- А пойдем на дискотеку. Я себе слово дала: сдам зачеты – пойду на танцы. Ну так как?
- Я, - говорю, - себе слово другое дал: всё сдам – нахуярюсь до беспамятства. Может ты лучше со мной?
- В клуб, куда мы пойдем, - продолжает она, - есть бар. Там и пиво, и водку продают.
Короче, уломала она меня на танцы.
Пришли в клуб. Там играла музыка неизвестного мне происхождения. На танцполе молодые люди «калбасились» кто как мог – единого ритма не было. Танька схватила меня за руку:
- Пойдем, потанцуем!
Я ей говорю:
- Э-э, нет, в начале необходимо кружечкой пива заправиться. Дай «двадцатку».
- У меня только купюра в 100 рублей.
- Давай, я разменяю.
Заказал два по 50 с закуской и, как и сказал Танюхе, кружку пива. Чувствую – для танцев готов. Тут ко мне Танька подбегает.
- Смотри, - говорит, - вон там, около стойкой наша преподавательница по «черчению» стоит.
Пригляделся – и правда. Эта мандюшка и еще какие-то две шкуры с ней стоят. Все пьяные, на ногах еле держатся, сигареты в зубах торчат.
- Пойдем, - говорит Танька, - поближе с ней познакомимся.
- Пойдем, - обрадовался я такому повороту событий, - у меня как раз дело есть к ней.
Подошли. Танька говорит ей:
- Здравствуйте!
Та посмотрела на нас пьяным взором.
- Привет.
- А вы нас разве не помните? – спрашивает Танька.
Та долго думала. Потом спрашивает:
- А! Вы же свингеры. Мы вчера с вами отрывались.
Я охуел.
- Да нет, что вы, - говорю, но тут же спохватился, - хотя мы, конечно, можем как-нибудь этим заняться.
Танька спрашивает у меня:
- А что это такое?
- Да это игра такая, - говорю, - В карты.
- Вы же у нас «черчение» ведете, - сказала Танька этой шмаре.
- Да ну? - удивилась та.
Смотрю на Таньку – она вся сияет от счастья. Небось, думает, что эта паскуда ей нахаляву экзамен поставит.
- А, может быть, пива попьем, - продолжает Танюха.
- Валяй, - говорит препод.
Танька купила пивка, мы чокнулись.
- Ну, за знакомство, - говорит моя боевая подруга.
Потом две пьяные подруги этой самки пошли танцевать, Танька пошла в сортир. Я понял – надо приступать к решительным действиям. Достал курево.
- Сигарету? – предложил я преподу.
- О, спасибо.
Я прикурил ей и себе. Затягиваюсь, а сам смотрю на нее пристальным взглядом. Она на меня тоже.
- Что? – спрашивает.
- Да так, ничего, - начал я издалека, - Вам наш декан привет передавал, - и подмигнул ей.
Она тут же побледнела, глаза вылупила. Ну, думаю, все, пиздец, спугнул дичь.
- В каком смысле, - испуганно спрашивает она меня.
- Да вы не беспокойтесь, просто он просил передать, что бы вы зашли к нему.
Она бросилась в слезы. Я охуел.
- Я, - говорит, - так и знала, что что-то не так сделала. Все, теперь меня уволят.
- Ну, что вы, что вы, - начал я ее успокаивать, - я думаю, что ничего страшного в этом нет, - и протягиваю ей платок.
- Спасибо.
Смотрю на нее, а у ней все лицо размазано в косметике. Я сразу вспомнил Таньку, когда первый раз ее увидел, и меня чуть не стошнило.
Решил пойти потанцевать. Тут ко мне двое мужиков подходят.
- Брат, ты случаем не знаешь тут каких-нибудь проституток на ночь.
- Да вон, - говорю, - две бабы пьяные танцуют, - и показываю на подруг нашей преподавательницы, - как раз этим занимаются.
- Спасибо, брат.
- Да не за что.

Проснулся у Танюхи дома. Гляжу, а она уже одетая, марафетик на лице наводит.
- Вставай, одевайся, а то опоздаем.
- Куда? – спрашиваю.
- Как куда! У нас сегодня первый экзамен.
- Какой на хер экзамен, - а у самого в голове вчерашний ерш еще стоит, - опохмелиться б надо.
- Никаких похмелиться. Ты что, первый экзамен как никак, по химии.
Сели завтракать. Танькина мать поставила предо мной целую тарелку пельменей.
- Ешьте, - говорит, - перед экзаменом подкрепиться надо, чтоб голова работала.
А мне, бляха-муха, кусок в горло не лезет. Чтоб у меня голова начала работать, думаю, надо стопку въебать, или, на худой конец, бутылку пива.
- А вы, - говорит ее мамаша, - вместе с Таней учитесь?
- Ага.
- Что же у вас такой вид-то измученный?
- Да готовился вчера весь вечер к экзамену. Не выспался.
- Ну-ну, - и достает из холодильника початую бутылку водки. Налила стопу, и поставила предо мной.
- Ну, - говорю, - спасибо, мама.
Выпил, в организме сразу как-то полегчало. Смотрю: Танька улыбается, а мать ее от таких слов просто растаяла.
- Теперь, - говорю, - можно и на экзамен идти. Сдаваться, так сказать.

Пришли на экзамен, сели. Преподаватель сразу же называет мою фамилию.
- Вы, - говорит он, - весь семестр учились на «отлично». Давайте зачетку.
Поставил «пять».
- Молодец, - поздравляет меня и жмет руку, - успехов в учебе. Декану привет.
- Нет проблем, предам.
Выхожу на улицу – опочки: милиция. Ну, думаю, наверное, кого-то со взяткой поймали, теперь весь институт знать будет. Глядь: менты выводят под руки нашего декана. Ёпти! Я сразу в панику: что за ебаный в рот – кожаный мяч. А оказалось вот что. Преподавательница по «черчению», как я ей и сказал, зашла с утра к декану. Ну, тот, видимо, сразу прикинул, что к чему, и хвать ее за пизденку. А она перетрухала, выбежала от него, и затем позвонила ментам. Теперь моему благодетелю светило за попытку изнасилования, а мне - отчисление из института: как теперь «черчение» сдавать-то?
Пришел в общагу сам не свой. Рассказал все пацанам: и как историчкину жопу декану на сессию обменял, и про то, как он чертежницу нашу выебать хотел.
- Да ты не ссы, - говорят мне парни, - придумаем что-нибудь.
В общем, по всей общаге собирали чертежи. Насобирали на 3 тубуса.
На экзамен по «черчению» я специально опоздал, показать свою значимость, как говорится. Захожу в аудиторию с тремя тубусами, медным пятаком под левой пяткой, с тремя лавровыми листами в правом кармане и с перегаром изо рта. Захожу, и обалдеваю. Вместо той прошмандовки сидит за столом хер, которому я с ладошки еще в начале семестра перебал. Вылечил, значит, он свой триппер. Только он меня увидел, у него сразу глазки забегали по сторонам, ручки затряслись, зубы застучали. Ну, думаю, сука ты подколодная, только попробуй меня завалить. Я тебе, тварь, циркуль в задницу засуну, и там такой скворечник захуярю, что в цирке выступать будешь и в книгу рекордов Гинесса попадешь.
- А вы что пришли? - дрожащим голосом спрашивает он, - У вас уже «отлично» стоит, «автоматом».
Одногруппники на меня уставились.
- Что значит «у вас»? – говорю я грозным голосом, - А как же остальные? Раз «автоматом», то всем!
- Всем не получится.
Я направился в его сторону. Он сразу вскочил со стула, зажался в угол.
- Так, сдать всем зачетки и выйти. Через полчаса заходите.
Ну, после такого поворота событий, одногруппники скинулись мне на пивко. Только вот Танька почему-то на экзамен не пришла. Тем более, мне сказали, что она химию завалила. Да и хуй с ней, думаю. А препод этот потом уволился из института. Мотивировал это тем, что беспредела в наши дни много, особенно в высших учебных заведениях.

На экзамен по математике я пришел как всегда, то бишь с бодуна. Сел на заднюю парту, читаю билет. Там про какую-то теорему написано. Я хрен его знает, как доказывать эти теоремы. Уже было хотел идти к преподу и говорить ему, что «я от декана», как вдруг он залупил:
- Слышали наверное, декана вашего арестовали за попытку изнасилования. Ненавижу таких людей, тем более, что с деканом у меня никогда теплых отношений не было. Так ему и надо.
В голове пронеслось: во попал. Ну, думаю, деваться некуда, надо теорему доказывать. Башка не варит нихуя, парился, парился, кое-что написал. Иду сдавать.
- Ну что ж ты мне диск-то не принес, а? – накинулся на меня математик.
- Да я его, - отвечаю, - до царапин загонял, вот так к экзамену готовился.
- Ладно, посмотрим, что ты тут написал.
Смотрел, смотрел. Потом уставился на меня и говорит:
- Заешь что, я тебе ставлю «отлично», но ты об этой херне, - и показывает мне мой листок, - никому ни слова.
- О’кей.
Рассказал все пацанам. Они говорят:
- Что-то здесь не так. Что хоть за теорема была?
- Да хуй его знает. Теорема Ферма, по-моему.
Пацаны охуели.
- Ты что, не знаешь что ли, - говорят они мне, - что у этой теоремы доказательство более чем на 100 листов. А тому, кто изложит ее краткое доказательство, обещана Нобелевская премия.
- И да хуя там денег? - спрашиваю.
- Полтора миллиона долларов!
- Блядь!
В общем, по этому поводу пришлось напиться. Я потом несколько раз пытался ее доказать, на трезвую голову, но ничего не выходило.
А математик этот, не сказав никому ни слова, присвоил мое доказательство себе и сделал из него презентацию. Поехал, значит, в Москву, там собрал академиков, профессоров. Представил расчеты, вышел на сцену и начал доказывать. Все сидели, молчали. Оказалось, что я в доказательстве где-то наебался, а математик этого не заметил. В общем, обосрали его на этой презентации по полной программе. Он потом из нашего института уволился. Не могу, говорит, работать в таком коллективе.

Последним экзаменом оставалась «история». А тут еще выяснилось, что в других группах с потока никто «историю» не сдал. Всех, сука, завалила. Ну, думаю, придется готовиться. Танюха, как назло куда-то подевалась, в институте даже на экзамены не приходила. Набрал книжек разных, журналов там, газет. Пацаны достали кучу «Спид-инфо», говорят, там много исторических фактов различных. Обложился, значит всей это гребанной литературой, только принялся читать – хуяк, опять пьянка. Приехал какой-то парень из армии в отпуск. Он раньше тоже учился в институте и жил в нашей общаге. Но не сдал экзамен по истории, кстати, этой же старой калоше, вот его в армию и забрали. Ну, за это и не грех выпить.
Утром пацаны меня будят.
- Вставай, - говорят, - тебе на экзамен идти надо.
Я принялся свои шмотки искать – не нашел ни хрена. Пришлось одеть чьи-то джинсы, кирзовые сапоги, китель армейский накинул, а под ним футболка с изображением Ленина, показывающего средний палец и надписью «fuck communism». Оделся, что называется, по политически-коммунистически и направился в институт.
Вытянули мы билеты, расселись. Поскольку по истории я помнил только вчерашнюю пьянку, то принялся рисовать на листке историчку в момент, когда ее в очередной раз клинит поорать. За этим занятием и заснул.
Чувствую – меня кто-то толкает. Я, было, хотел на хуй послать, но открыл глаза и увидел, что будит меня историчка, да еще с таким лицом, что вампиры и оборотни – это топ-модели из «Плэйбоя». Гляжу, а в аудитории остался я один.
- Вы что тут разлеглись! А? Это вам не ночлежка! Готовы отвечать, экзамен все-таки?
Я вскочил, взял листок направился к ее столу.
- Совсем обнаглели! - слышу я, как она мне в спину говорит, - Совсем беспорядок устроили, демократы! Гнать всех в шею! И демократов, и деканов, всех! Всех до одного! Устроить бы вам 37-ой… Ох, посмотрела бы я тогда на вас…

И в тот момент я так отчетливо представил себе этот тридцать седьмой…
Я – в роли какого-нибудь следователя – наркома, готовым расколоть на очередном допросе глухонемого, за то что он хуями крыл товарища Дзержинского, и она, историчка – в роли подследственной, сидящая передо мной в разорванных лохмотьях, с фингалом под глазом, выбитыми зубами и зубочистками под ногтями, и молящая о пощаде, дескать не она это поставила на экзамене студенту Джугашвили «двойку», который (случайно!) оказался родственником вождя советского народа, а декан ее на этот безрассудный поступок подтолкнул; а то, что в доносе, «накатанном» ее студентами, в котором говорилось, что «после поноса, случившимся после съедания палки вражеского сервелата, историчка подтерла жопу газетой «Комсомольская правда» - сплошное вранье.
- Итак, по первому вопросу, вы, отродье империалистического режима – я кому говорю, смотреть на меня – утверждаете, что «двойку» поставить родственнику товарища Сталина вас подтолкнул товарищ декан. Что ж, декан уже задержан нашими органами и дает показания. Только вот сдается, что декан здесь не причем. Это вы, - ВЫ! – самолично и без разбору поставили плохую оценку своему студенту. Уверен, что вы ведь даже и фамилии его до случившегося и не знали. Вы вообще хоть одну фамилию из своих студентов назвать можете? Нет? Вот видите –нет! А почему? Да потому что они все для вас овцы и бараны. Эх, как же так можно называть будущее поколение, которое, надо заметить, будет продолжать светлое дело своих родителей – строить коммунизм. А вы, вы – на меня смотреть, сказал – ставите им «двойки». Да, после таких оценок и лезут в просветленные умы студентов и учащихся мысли, что что-то они не так делают. Может, им не «капитал Карла Маркса» или «заветы Ильича» читать надо, а контрреволюционистскую литературу? Может тогда им на экзамене историчка поставит не «двойку», а «отлично»? Правда, после этого они встанут на путь, идущий не по бескрайним просторам светлого будущего своей Советской Родины. Они пойдут другой дорогой, через воровство, пьянство, дебоширство и нехеранеделанье, то есть по-вашему «тунеядство». Вы видели, что творится в общежитиях? Не видели. И не потому что у вас времени не было, а потому что не хотите вы с этой проблемой разбираться. Вот так вот, без разбору, не подумав, вы и поставили студенту Джугашвили «двойку»… Кстати, мы проверяем, кем являются ваши родственники. Есть информация, что состоите вы в родстве с врагом всего коммунистического народа Адольфом Гитлером… Что? Неправда?! Это уж позвольте нам решать, что правда, а что неправда. Итак, вы согласны с предъявленными вам обвинениями. Нет? Ах, ты, сука! - и хрясь ей по ебальнику, - Теперь согласна? Согласна! Тогда вот здесь, здесь и здесь подпиши. Подписала? Молодец!... Сидеть, кому говорю!...Теперь по второму вопросу… Ответьте, как в ваши руки попала палка вражеской колбасы? Что, повторите? О как! То есть, вы утверждаете, что ели не сервелат заморский, а всего лишь кусочек ливерной. Интересно. Тогда откуда у вас кусочек ливерной? Где брали? Магазин? Адрес? Продавец? Фамилия? Не помните? Или не хотите помогать следствию? Так с этим разберемся потом… Да как же ты, мразь фашистская, могла подтереть свой задрипазный зад газетой, святой каждому гражданину нашей страны, а? И ведь не просто «Правдой», а «Комсомольской». Комсомольской!!!. Это так вы уважаете своих студентов, которым потом и ставите «двойки». Как? Не «Комсомольской правдой» вы подтирались? А какой? «Фашистской»! У-у-у. Да, дело принимает совсем иной оборот. Получается, вы таким образом проявляли всю ненависть режиму фашизма? Это похвально, похвально… Только не надо вводить следствие в заблуждение! Не надо!... Так, нехуй мне тут глаза вылуплять, и рожу попроще сделайте, не на лекции… Не надо в заблуждение нас вводить. Откуда у вас «Фашистская правда»? Что, блядь, запутались в своем пиздеше? Понятное дело. Почему «пиздеше»? Да потому что не существует такая газета - «Фашистская правда». Нет ее в природе. Но, как я понимаю, вы ее сами подпольно печатаете? Верно, кого спрашиваю? - и в бочину ей, по печени, - Верно! А сопротивляетесь, не хотите помогать следствию. Так, теперь отвечайте: в каких местах распространяли, кто у вас был в сообщниках, откуда брали материал для статей? Да что же вы опять на товарища декана все валите. Он за свое блядство ответит перед Советской властью по полной программе, но не надо к нему «политическую» статейку приписывать. А то это уже получается клевета с вашей стороны, за это вы можете еще пару-тройку лет схлопотать. Молчите? Ну, молчите, молчите. Не такие молчали…Так, что это вы свои руки спрятали. А ну-ка, руки на стол положили. Кому говорю, на сто-о-ол!

- Да, положите на стол.
Я обернулся. Историчка снова мне повторила:
- Положите, положите свой листок на стол.
Тут я понял, что последнюю фразу я произнес вслух.
- Так, что тут у тебя…
Она посмотрела в листок, там был нарисован ее портрет. Я зажмурился – все, думаю, пиздец, придется записываться в кружок художественной самодеятельности, правда, уже в армии.
Но историчка ничего не сказала, но листок убрала в какую-то красную папку. Ну, думаю, дело мне шьет.
- Итак, - начала она, - что вы можете сказать по первому вопросу - «18 век. Политика Павла I»?
- По первому вопросу я сказать ничего не могу, - решительно ответил я, но тут же спохватился, - Хотя подождите-ка. У нас в общежитии живет один Павел. Первый-второй, я понятия не имею, на пятом курсе учится. Зато политику его знает каждый. Ему бы нажраться…, то есть, выпить изрядно, и морду… в смысле лицо кому-нибудь набить. А с утра он, как правило, ничего не помнит. Так-то вот.
Гляжу – у исторички в глазах потемнели. Так, думаю, начало хорошее, посмотрим, что будет дальше.
- Ладно, - спокойным голосом, как у удава, сказала она мне, - второй вопрос: «Итальянские рабочие Сакко и Ванцетти». Отвечайте.
- Это вы, - говорю, - точно подметили: поссать бы мне сейчас не мешало…
Все. Я понял – это было моей роковой ошибкой. Она открыла рот, чтобы выпалить очередную триаду. Только я принялся выслушать нелестные слова в свой адрес, как она вдруг всплакнула, и из ее глаз потекли слезы.
Не знаю почему, но в тот момент мне стало ее жалко. Наверное, это потому что я был с бодуна.
- Может, - говорю я жалобным голосом, - вам помочь чем? Может, за вином сбегать? Оно сейчас вам не помешает, ну а мне уж тем более.
Она вытерла слезы и достала из сумки старую фотографию. На ней был какой-то военный в форме и фуражке.
- Да не пью я… – потом, немного помолчав, продолжила историчка, - Декан-то ваш все споить меня пытался, в постель затащить. А я же и по сей день вот ему, - и указала на фото, - остаюсь верна… Где он теперь-то, а? – и опять заплакала.
Это что еще за хахаль на фото? А как же наш декан?
- А кто это? – спрашиваю я у нее, показывая на мужика на фотографии.
- Любовь моя, - говорит, - первая и единственная. Он разведчиком был. Как на войну ушел, так о нем ничего по сей день и не слышно. Уже 60 лет прошло, а я все его забыть не могу.
Ебать тут Санта-Барбара – шестьдесят лет ждет мужика… Я прикинул, сколько же ей тогда…Охуел.
- Так может, - говорю, - его поискать стоит?
- Да искала уже, не раз искала. Бестолку все.
- А на кладбище не пробовали искать?
Она еще громче зарыдала.
Ну, спасибо, разведчик, подкузьмил ты всем студентам. Вот, оказывается, почему она такая злая, как собака. Из-за тебя все. И декан тут ничего поделать не смог, любит она только тебя.
А она все плачет. Вот он, мой шанс. Протягиваю ей тихонько свою зачетку: раз уж рассентиментальничалась, думаю, то, может, хоть «удовлетворительно» поставит.
Она увидела зачетку, и в лице поменялась. Слезы пропали мгновенно, вместо них в глазах появилась кровь, из носа пар пошел.
- Вы что же, на моих чувствах решили играть? Не выйдет! Забирайте свою зачетку и через неделю приходите на пересдачу.
Я взял зачетку, стою, не ухожу. Организм шепчет: не опохмелишься – сдохну.
- Так, а как же на счет того, что бы помянуть первую и последнюю любовь?
- Пошел во-о-он!

Пришел в общагу, там пацаны уже опохмелялись пивком. Сделал глоток – полегчало. Рассказал им все. Помянули военного с фотографии, выпили за здоровье декана. Пацаны говорят:
- Историю придется учить. Иначе хуй сдашь.
Да как же ее, думаю, учить, если весь семестр только и делали, что водку жрали да нихуя не делали.
- Поздно ее, - говорю, - учить. Не время.
- Тогда придется звать халяву.
- А вот это стоит попробовать.
Способов ловить халяву оказалось несколько. Мы выбрали те, в которых не требовалось особых затрат и присутствовало спиртное для внутреннего употребления. Самым распространенным оказался такой: в ночь перед экзаменом ты вылезаешь в форточку, открываешь зачетку и кричишь: «Халява, приди!» Как только подует ветер, ты закрываешь зачетку и перевязываешь ее белой ниткой. Перед экзаменом нитку снимаешь и отдаешь зачетку преподу. Препод ее открывает и на него вылетает халява. Тут-то он тебе и ставит оценку. Пусть и «удовлетворительно», но ставит. Правда, многие в общаге утверждали, что халява преподавателем усвоится лучше, если в зачетку положить денежную купюру, лучше если долларовую. Вот тут было два «но». Первое – денег, тем более долларов, у нас не водилось, а второе – историчка взятки не брала. Поэтому этот способ ловли халявы отпал.
Другой заключался в том, что не в коем случае нельзя было открывать книги по грядущему экзамену и тем более читать их, а только бухать. Ну, а в ночь пред самим экзаменом надо было дыхнуть в зачетку и захлопнуть ее. Только дышать надо было именно в ночь, а не с утра, когда ты с бодуна. Если с бодуна, то в зачетку дыхнешь перегаром, а преподаватели этого не любили. Короче говоря, взяли ханки, принялись пьянствовать. Два дня пьянствовали. Я даже конкурс интересный придумал.
- Значит так, - говорю я, - каждый выпивает по стакану спиртяги, залезает на холодильник и танцует рок-н-ролл. И так по кругу.
Танцевали всю ночь. На утро пришел хозяин холодильника – он с нами не бухал, и частенько ходил ночевать к своим родственникам - открыл дверку холодильника и охуел.
- Пацаны, - спрашивает, - а что случилось с холодильником?
Я открыл один глаз, посмотрел на холодильник и сам охуел: морозильник весь перекособочен, полки обвалились, банки, стоявшие на них разбились, а самое интересное – верх холодильника прогнулся от наших танцев.
- Я ебу, - отвечаю, - хер его знает, что с твоим холодильником. Сломался, наверное.
На следующее утро я проснулся с такой мутной головой, что невольно подумалось: «Все: пришел пиздец». Пытаюсь скоординироваться – не получается. Шатает из стороны в сторону, в глазах не то двоится, не то троится. Взял какую-то книгу со стола открыл, начал читать, что бы хоть зрение в порядок привести. Сфокусировался, читаю. Потом дошло: «Точно - пиздец». Открыл-то я учебник по истории. Получается, что три дня пьянства, под видом ловли халявы, коту под хвост – кобыле в жопу.
- Пацаны, - начал я их будить, - Все насмарку. Учебник по истории случайно начал читать. Халяву спугнул.
- Ну, хули, наливай, - говорят они, - Теперь уж ничего не поделаешь.
Пришлось продолжить пьянку.

Чувствуем, ханка скоро закончится. Послали гонца на точку. Тот прибежал через полчаса, весь бледный.
- Беда, - говорит.
- Что случилось? – мы сами испугались: не закончилась же там водка?
- Точка пиздой накрылась.
- Ка-ак?
- Да так, - отвечает пацан, - Звоню в квартиру, звоню – никто не открывает. Я так минут десять звонил. Подохли, что ли, там все, думаю. Гляжу, соседка, бабка старая, дверь открыла. «Вам кого?» - спрашивает. «Да вот…» - отвечаю ей. «За водкой пришли?» - догадалась она. «Ну да». «Так, а там же все померли». «Как померли?» - спрашиваю. «Да так и померли». «А от чего, не знаете?» «Да от водки же своей и померли. Хуйней всякой паленой торговали, да сами ей и отравились».
Мы сами побелели. Сидим, молчим, а выпить все равно хочется.
- Не порядок, - заговорил я, - люди добрые были, всегда нам в долг наливали. Кстати, мы же им, если не ошибаюсь, так и остались должны 120 рублей за трехлитровую банку водяры. Получается, что должок наш теперь тю-тю. Деньги-то отдавать некому.
Смотрю: пацаны повеселели.
- За это, - говорю, - надо выпить. А за одно и помянуть усопших.
Осталось только теперь найти, где бы ханки купить. Пивом-то мы особо не улучшим положение своего организма, а на хорошую, дорогую водку, у нас денег не было. Долго мы ломали голову над этим вопросом, тем более что с бодуна особо не думалось.
- Значит так, - начал я, - наверняка поблизости есть еще где-нибудь точки, где торгуют двадцатирублевой ханкой. Узнать о них предлагаю следующим образом: на улице зацепим какого-нибудь бухарика-барыгу и проследим, куда тот пойдет. А пойдет он наверняка за ханкой.

Вышли на улицу. Стоим, мерзнем. Смотрим: один хмырь идет, но шатается.
- Уже успел въебать, - сделал я вывод. – Скорее всего идет домой.
Спустя некоторое время мы заметили еще двоих, шедших и опирающихся друг на друга, что бы не упасть, и поющих какую-то песню.
- Это, - говорю, - интеллигенты. Они, наверное, в свое время тоже были студентами, а сейчас пьют хорошую водку. Ничего, закончим институт, станем директорами-депутатами – будем пить коньяк.
И тут к нам подошел какой-то ханурик.
- Товарищи, - говорит он нам, - не угостите ли бывшего парторга папироской?
Я осмотрел его – явно бухающий. Тем более что из его рта несло перегаром, а на лице проступали признаки непреодолимого желания напиться и упасть. Дал знать пацанам.
- Папиросы, - отвечаю, - не держим. Но если пролетарии из прошлого курят сигареты, - я достал и открыл пачку, - то, пожалуйста…
Он достал сигарету. Стал шарить по своим карманам, видимо, искал спички, которых, как я думаю, у него отродясь не было. Тут один наш чувак достал зажигалку и чиркнул перед ним. Ханурик прикурил.
- Благодарю, - говорит.
- Да не за что, - ответил пацан.
Мы тоже закурили.
- Холодновато сегодня. А что на завтра передают, не слышали? – спрашиваю мужика.
- А черт его знает, - а у самого сигарета в руке дрожит – замерз, видимо.
- В такую погоду надо водочки выпить, чтоб не замерзнуть, правильно? – обратился я к пацанам и подмигнул.
- Совершенно верно, - закивали они головами.
Гляжу на ханурика. Он тоже закивал, в глазах стал виден оптимизм.
- Я так понимаю, что выпить сейчас нежелающих нет. Это хорошо. А на что пить-то будем, товарищ? – обратился я к мужику.
- Так я тут в двадцать пятой квартире, у барыги знакомого, могу за двадцатку поллитру взять. А если и сорок имеется – то литр. А там, глядишь, он еще и закусить соленых огурчиков даст, по знакомству.
Я достал из-под куртки пластмассовую бутылку. Дал ему двадцать рублей и говорю:
- Для начала разомнемся поллитрой, а там посмотрим. Но огурчиков ты все равно попроси. Скажи, еще придем.
Пошел он на точку с нашим пацаном, что бы показал, где брать в случае чего. Пришли, разлили в стаканчики.
- Ну, - говорю я ханурику, - с вас тост.
Он покряхтел, посопел.
- Хочу, - говорит, - выпить за светлое прошлое нашей страны. За коммунизм! – и опрокинул в себя стакан.
Мы с пацанами переглянулись с удивлением, выпили. Закусили огурчиком, одним на всех. Закурили.
- Слушайте, - говорю я мужику, - вы сказали, что были парторгом. А поподробнее можно?
- Можно, - отвечает, - Я ведь до того, как запил, работал в райкоме, секретуток наших за жопы щупал. А до этого в горкоме жену первого секретаря в сортире драл. А еще раньше, в обкоме, отслеживал поток дефицитных продуктов в магазинах. В общем, всю жизнь проработал в компартии.
- А партбилет есть?
- Нету, я его еще в прошлом году на точке под водку заложил. А вообще, я член партии с незыблемого тридцать седьмого. Мне его, - говорит, - сам товарищ Орджоникидзе вручал незадолго до своей смерти.
- За это, - говорю, - надо выпить.
Выпили. Чувствую, меня этот ханурик своим видом стал заебывать.
- Дайте-ка еще сигаретку, - говорит он мне.
- Слушайте, - ответил я таким голосом, что даже пацаны прихуели, - вы что тут делаете, товарищ? Почему не работаете, а скитаетесь? Или вы забыли, что в нашей стране тунеядству объявлена война? Документы!
- Какие еще документы? – охуевше-испуганным голосом спрашивает ханурик.
- Паспорт! Предъявите ваш паспорт! – кричу я.
- Зачем!? Тем более, я его раньше партбилета на точку отнес.
- Вот как! Значит так, сейчас пройдете с нами. В каком году вы получили партбилет? В тридцать седьмом? Мы проверим вас на причастность к смерти Георгия Орджоникидзе. Что вас связывало с ним? Это вы его подтолкнули к самоубийству? Почему на пистолете присутствуют ваши отпечатки пальцев?
Ханурик от испуга ломанулся от нас по сугробам, только мы его и видели.
- Ну, - говорю, - товарищи, теперь стоит выпить за, так сказать, «открытие» новой точки.
Выпили.
- А кто такой Орджоникидзе? – спрашивают меня пацаны.
- Да хуй знает, - отвечаю, - к истории готовился, видимо, в памяти отложилось.
Как допили сразу пошли в общагу, тем более что холодать на улице стало не по-детски.
Подходим и видим картину маслом и хуяслом: все наше население общаги стоит на улице, тут же припаркованы автомобили милицейские и эфэсбэшные, люди в форме и штатском носятся с собаками на поводках.
Подошли мы к пацану одному.
- Че тут за хуйня, братан? – спрашиваем его.
- Да мудило какой-то позвонил в ментовку и сказал что нашу общагу заминировали. Вот теперь ждем пока бомбу найдут.
- И чё теперь? Сколько нам еще на улице торчать? – продолжаю я охуевать.
- Да пиздят, что еще часа 2 как минимум. Сами уже все заебались стоять – замерзли.
Я повернулся к своим пацанам. Те смотрели на меня пьяными охуевшими, да еще и вдобавок замерзжими глазами. Из ноздрей валили перегаристый пар.
- Ну и что теперь делать будет? – спрашивают они меня.
- «Что, что»! – отвечаю, - деньги остались?
- Да, на «пузырек» хватит.
- Ну и хули тогда, - принял я верное решение, - идем, показывай, где с хануриком брали водяру.

Кое-как на холоде дотащились мы до 25 квартиры. Звоним. Открыл дедок какой-то. Маленький, щуплый, но, сука, проворный.
- А, ребятки, - начал он тарахтеть без остановки, - молодцы, что пришли. Заходите, заходите, а то ведь замерзли, небось. Замерзли? Ну вот, вот. Давай, давай, заходи. Водочки, небось, да? Ща, ща. Налью, налью.
Дед пошел наливать нам в бутылку, а мы в прихожей стоим, в ладоши дуем да трем их, чтоб согреться.
- Слушай, дед, - говорю я, - у тебя водички… водички, не водочки, обычной горячей найдется попить? А то мы, бля, совсем от холода охуели.
- Горяченькой, горяченькой. Ща, ща, ща. Ребятки, ща согреетесь.
Принес он нам чайку горяченького.
- О, дед, благодарствуем. Только за чай у нас бабла нет.
- Да пейте, пейте, куда уж там, согревайтесь.
- Спасибо, дед.
А у деда в коридоре зеркало большое в рамке висело, облезлое такое, как в фильмах про старину. А к зеркалу, под рамочку прикреплены были несколько старых фотографий. На них был дед, как я понял, и еще другие люди. Но внимание мое привлекла одна фотка с бабенкой молодой. Лицо у нее было какое-то знакомое…
- Что, понравилась, а? – ехидно спросил меня дед и заулыбался, - это любовь моя первая и настоящая.
- Да лицо, - говорю, - какое-то знакомее. А вспомнить не могу.
- Да откуда ж тебе ее знать-то, а? Ей же здесь на фотографии 18 лет, а самой фотографии уже 60. Так что спутал ты, спутал.
- Де нет, дед, походу не спутал, - в моей голове кое-что начало складываться в единую картину, - ее как звали?
Дед мне назвал ее фамилию, имя, да еще и отчество. Все совпало с тем, как зовут мою историчку!
Тут в моих почти протрезвевших от холода мозгах начало вырисоваться следующее: дедок этот, скорее всего, был тем самым разведчиком, по которому сохла историчка. Фотку я его в тот раз на экзамене видел, но поскольку был с бодуна, то лица не запомнил. А мы еще и за упокой его души в общаге пили. Однако все шло к тому, что появился мой шанс сдать историю на халяву.
А дед тем временем взял в руки фотку и стал гладить лицо исторички пальцем, приговаривая:
- Где ж ты теперь, солнушко мое ненаглядное, а? – и всхлипнул, - Пампушечка моя, я ведь скучаю по тебе.
- Слушай, дед, а где она сейчас?
- Да откуда же мне знать-то, а? Ведь все что осталось от нее – вот эта вот фотография. Я на фронт пошел, а она здесь осталась. А потом – ни слуху, ни духу.
Тут я начал наступление.
- Спокойно, товарищ разведчик, перестаньте распускать сопли. Мы из центра.
Дед испугался, руки вверх поднял.
- Сдаюсь, - говорит.
- Поздно, явка провалена!
- Тогда разрешите, - говорит дед вполне серьезно, - самому пулю в висок пустить?
- А вот этого не надо, - отвечаю, - Ты еще можешь своему государству послужить.
- Служу Советскому Союзу!!!
- Так, - оборвал я, - хорош пиздить. Ты лучше ответь: хочешь свою любовь с фотографии увидеть или нет?
- Хочу, конечно, хочу, я готов за это на плаху голову свою положить.
- Голову класть ни куда не надо, а вот бидон спиртяги готовь – будем проводить тебе очную ставку с твоей возлюбленной.

Через два дня притащил я дедка этого в университет с собой на пересдачу по истории.
- Значит так, - говорю ему, - слушай мою установку: ты стой здесь, в коридоре. А я пойду вызову твою любимую. Здесь вы с ней и встретитесь. Понял?
- Так точно!
Захожу в аудитории. Там уже полпотока пришло на пересдачу. Историчка увидела меня, закричала:
- Почему опаздываете!?
- Спокойно, - отвечаю, - с вами тут кое-кто хочет поговорить?
У исторички глаза по пять рублей стали.
- Вы шта-а-а, мне угрожать вздумли!!!
- Да что вы, что вы, - начал я ее успокаивать, - просто тут один… кхм… разведчик вас ждет.
Тут историчка моментально просияла, со стула вскочила.
- Где? – спрашивает с трепетом в груди, - Где он?
- Да здесь, за дверью.
Она ковыляя на костыле выскочила из аудитории. Я за ней. Глядь, а она уставилась на разведчика, а он – на нее. В глаза их засияли искры, блеск и прочая поебень.
- Пампушенька моя!!! – кричит ей разведчик.
- Чекистик ты мой!!! – кричит она ему.
И тут они побежали навстречу друг другу. А из аудиторий повыскакивали студенты, смотрят на влюбленных, кричат: «ура, ура». Историчка падает в объятия деда, дед ее крепко прижимает к себе. Все начинают аплодировать, а историчка и дед сливаются в троекратном коммунистическом поцелуе. Шоу, бля. Голливуд рядом не стоил.

И что вы думаете, сдал я тогда экзамен по истории? Хуй там. На этом примере я понял, что более чем полувековая любовь и пересдача экзамена по истории на первом семестре обучения в университет – это абсолютно разные вещи. Как, впрочем, пьянство и учеба. Но у меня оставалась последняя пересдача через три дня. За три дня выучить какой бы то ни было предмет не представляется возможности. Поэтому эти три дня я провел пьянствуя и размышляя о том, что меня ждет в армии. Ведь если я не сдам историю и в этот раз, то дорога в вооруженные силы мне заказана.
Пытался дозвониться до Танюхе. Но ее мамаша все время бросала трубку, как только слышала мой голос. Что я ей плохого сделал? Что мамой назвал?!
Но, как говориться, перед смертью не надышишься. И вот я прихожу на пересдачу. То ли звезды легли в тот день как-то по-особому, то ли мне просто подфартило, но историю пришла принимать какая-то другая историчка. Она не стала меня ни о чем спрашивать. Вместо этого она стала рассказывать, что ее невестка – жена старшего сына – заболела какой-то хуйней. Я естественное посочувствовал, хотя мне было похер. Но она продолжила: хуйня лечится херово, и теперь невестка принимает постоянно какие-то лекарства в невообразимо больших количествах. И что денег на эти лекарства не напасешься. Я опять посочувствовал. Но историчка опять повторила, что денег на лекарства не напасешься. И добавила, что кому-то нужны лекарства, а кому-то оценки в зачетку. Я намек понял и взял у нее список необходимого.
В тот же день я накропчил в общаге денег, купил что требовалось и отнес историчке. Она не задумываясь поставила мне в зачетке «удовлетв.» по истории. Таким образом и сдал первую сессию в совей жизни и стал полноценным студеном. Вечером в общежитии я засунул студенческий билет в стакан с водярой и залпом выпил. Студак, конечно, пришлось потом менять, но правила и обычаи студенческие дороже.

Стоит ли рассказывать, как протекала моя учеба дальше? Думаю, что нет. Но о некоторых моментах все же заикнусь.
Танюха, не сдав сессию, бросила учиться. На мои звонки по-прежнему никто не отвечал. Потом, спустя год, я узнал через третьих лиц, что она, оказывается, была беременна и сделала себе аборт. Аборт прошел неудачно, и врачи сказали что детей она теперь вряд ли сможет иметь. Что-то во мне говорило, что забеременела Танюха от меня той ночью, когда после клуба мы пошли к ней домой. Но больше я ее не видел.
Коменданта нашего общежития за все его пьянки все-таки выгнали и вместо него назначили нового – женщину со строгими взглядами на жизнь и свою карьеру. Через месяц после увольнения наш безработный пил в какой-то компании, в которой его и зарезали. Прекрасное завершение прекрасной жизни, не так ли?
А новая комендантша ввела свои правила, одним из которых было докладывать ей обо всех, кто пьет и дебоширит. Я удивился, когда узнал, что мои собутыльники в одночасье перешли в разряд стукачей.
Почему же на последнюю пересдачу пришла другая историчка? Да у нее просто случился инфаркт после того как она узнала, что ее чекист вовсе не чекист, а весьма закамуфлированный аферист. Он до войны носил где-то спизженную форму НКВД и тем самым разводил всех и вся под страхом репрессий. А когда война началась, его за жабры и взяли. Поэтому о нем не было ни слухи – ни духу. То-то он испугался и руки вверх поднял, когда я ему сказал, что «мы из центра». Он сам за каким-то хуем все это рассказал историчке, ну а та, естественно, от шока чуть дуба не дала. После инфаркта она к работе так и не вернулась, ушла на пенсию. Но легенда об их встрече до сих пор ходит в стенах университета.
Что касается моей учебы, то я стал следовать словам
«кому-то нужны оценки в зачетку, а кому-то лекарства». Каждому что-то нужно, чем я и пользовался. Но деньги на эти «что-то» где-то надо было брать, поэтому я стал работать. Разумеется, о получении знаний в университете уже речи и не шло, я просто все покупал (поскольку все продавалось). Но даже если бы я не работал, а учился, деньги на проживание все равно были нужны. Стипендии платят такие, что на них можно, разве что, в пивнушку разок сходить и все. Так что получается замкнутый круг. И круг это я могу назвать только одной фразой: «геноцид государства над своими студентами».
Смогу ли я работать по своей специальности? Вряд ли. Что мне дала учеба в университете? Язву желудка от бадяжного спирта и умение выживать в этом мире. Теодор Рузвельт как то сказал: «Совершенно необразованный человек может разве что обчистить товарный вагон, а выпускник университета может украсть целую железную дорогу». Думаю, с этим можно согласиться.
Итак, Уважаемая Комиссия, Вы выслушали доклад по дипломной работе на тему: «Как хуево первокурсникам». Вопросы есть?