Иван Алексеевич Бунин как зеркало контр-культуры или почему не стоит плеватся в Сфинкса.

Автор: proso "Что и говорить, если даже такое божество, как солнце, плодит червей, лаская лучами падаль..."

"...сами по себе вещи не бывают ни хорошими, ни дурными, а только в нашей оценке"

Вильям Шекспир "Гамлет"


Примерно раз в два месяца на ресурсе "Литпром.ру" у людей просыпается совесть. Обычно это случается после прочтения очередной провокации Сфинкса. Чтение всех этих увещеваний, нравоучений и отповедей господ/барышень моралистов и моралисток мне доставляет массу удовольствия. Я в таких случаях обычно либо тихонько хихикаю либо умничаю в коментариях. Но вот прочитав коментарий одного нью-йоркского господина, который нынче частенько публикует свои кинорецензии на другом, культурном ресурсе( Литпром нихуя не культурный ресурс, чтобы вы таки не сомневались!) не удержался.
Вот что пишет уважаемый кинокритик и культурный чел Тверезый и Злой: " Я не могу себе представить что, скажем, Чехов, нелюбя, допустим, Фета, писал бы статьи о том какой Фет пидар и гавно, выкрест жидовский. Великие могли не любить друг друга, но публично срались они на почве творчества, а не на личной. Йопт, как все мельчает..."


Ась? А нахуя представлять-то? Тоже мне бином Ньютона!(С) Идем себе в инторнеты и находим дневник И.А. Бунина(ага того самого) за период с 1939-го по 1945 год. Жывой Журнал так сказать, гыгыгы! Иван Алексеевич, или просто ИА, писатель большой, в свое время общался, или как мы говорим, тусовался со многими выдающимися русскими и будущими советскими литераторами. Вот он пускай вам все и расскажет, своими словами. А я тут малость поумничаю в стороне. Итак...

"Не знаю, кого больше ненавижу, как человека — Гоголя или Достоевского."
Вот вздорный старикашка, гыгыгыгы!

"Вчера еще читал «Вечерние огни»{200 Фета — в который раз! (Теперь, верно, уже в последний в жизни.) Почти все из рук вон плохо. Многое даже противно — его старческая любовь. То есть, то, как он ее выражает. Хорошая тема: написать всю красоту и боль такой поздней любви, ее чувств и мыслей при всей гадкой внешности старика, подобного Фету, — губастого, с серо-седой бородой, с запухшими глазами, с большими холодными ушами, с брюшком, в отличном сером костюме (лето), в чудесном белье, — но чувств и мыслей тайных, глубоко ото всех скрытых."
Это про Фета, про Чехова дальше будет, не сцыте, мугагага!

"Уже давным-давно не могу видеть без отвращения бород и вообще волосатых людей."
Просто ржал, типа бей жыдов и почтальeнов.

"Читал последние дни «Василия Теркина» Боборыкина. Скука адова, длинно, надумано."
Без коментариев.


"Вчера и сегодня все время читал первый том рассказов Алешки Толстого. Талантлив и в них, но часто городит чепуху как пьяный."
Без коментариев.


"Читал I книгу «Тихого Дона» Шолохова. Талантлив, но нет словечка в простоте. И очень груб в реализме. Очень трудно читать от этого с вывертами языка с множеством местных слов"
"Кончил вчера вторую книгу «Тихого Дона». Все-таки он хам, плебей. И опять я испытал возврат ненависти к большевизму."
Странно, а я в школе писал что книга хорошая. Надо все-таки прочитать, гыгыгы!

"Серо и прохладно. Безвыходная скука, одиночество. Нечего читать — стал опять перечитывать Тургенева: «Часы», «Сон», «Стук, стук», «Странная история». Все искусственно, «Часы» совершенно ненужная болтовня."
Без коментариев.

"Мой экспромт Шаляпину (в ресторане «Петроград», против церкви на rue Daru в Париже, после панихиды по Вас. Неммировичу-Данченко).
Хорошо ты водку пьешь,
Хорошо поешь и врешь,
Только вот что, mon ami,
Сделай милость, не хами."
Эх, кабы хоть такое Сфинксу писали.


"Пробовал читать Горького, «Вареньку Олесову», которую читал лет 40 тому назад с отвращением. Теперь осилил только страниц 30 — нестерпимо — так пошло и бездарно, несмотря на все притворство автора быть «художником». «Косые лучи солнца, пробираясь сквозь листву кустов сирени и акаций, пышно разросшихся у перил террасы, дрожали в воздухе тонкими золотыми лентами... Воздух был полон запаха липы, сирени и влажной земли...» (И липы и сирень цветут вместе.)"
Хули тут говорить, обосрал ИА "глыбу" в полный рост. Ниасилил!(с) Пелоткин


"«Записные книжки» Чехова. В общем, оч. неприятно. Преобладающее: «N. все считали почтенным человеком, а он был сволочь» — все в этом роде."
Я ж вам говорил! А вы: "- Hе могу представить... Mельчаем!" Гы-гы! Нада будет почитать Антона Палыча.


"Послал письмо Олечке: Ты спрашиваешь, как мы пировали у наших друзей. Вот как:

У моих друзей пируя,
Ел змеиную икру я,
Пил настойку из клопов
И вино из бураков.

Остальное тоже было
Очень вкусно, очень мило:
Суп из наба, фарш из блох
И на жареное — мох."
Был у Сфинкса такой креатив. Был. Про то как его говном каким-то кормили.


"Кончил перечитывать рассказы Бабеля «Конармия», «Одесские рассказы» и «Рассказы». Лучшее — «Одесск. р.». Очень способный — и удивительный мерзавец. Все цветисто и часто гнусно до нужника. Патологическое пристрастие к кощунству, подлому, нарочито мерзкому. Как это случилось — забылось сердцем, что такое были эти «товарищи» и «бойцы»и прочее! Какой грязный хам, телесно и душевно! Ненависть у меня опять ко всему этому до тошноты. И какое сходство у всех этих писателей-хамов того времени — напр., у Бабеля — и Шолохова. Та же цветистость, те же грязные хамы и скоты, вонючие телом, мерзкие умом и душой."
Нихуевая компания у Сфинкса, правда? Бабели там Шолоховы...


"Нынче и вчера читал рассказы Зощенко 37 г.{48} Плохо, однообразно. Только одно выносишь — мысль, до чего мелка и пошла там жизнь. И недаром всегда пишет он столь убогим, полудикарским языком — это язык его несметных героев, той России, которой она стала."
Без коментариев.

"В 8 ч. вечера говорил Петэн. Сказал несколько слов всего, призывая французов «к мудрости и терпению», и заявил весьма загадочно: «настоящее время столь же решительно, как в июне 1940 г.» Что это значит? Был какой-то жестокий ультиматум немецкий? Несчастный старик."
Меняем Петэна на Питона. Кто в курсе, поймет, гыгыгыгы.

"Кончил «18-й год» А. Толстого. Перечитал? Подлая и почти сплошь лубочная книжка. Написал бы лучше, как он сам провел 18-й год! В каких «вертепах белогвардейских»! Как говорил, что сапоги будет целовать у царя, если восстановится монархия, и глаза прокалывать ржавым пером большевикам... Я-то хорошо помню, как проводил он этот год, — с лета этого года жили вместе в Одессе. А клуб Зейдемана, где он был старшиной, — игорный притон и притон вообще всяких подлостей!"
ИА обсирает своего собутыльника. Позже, узнав о смерти Толстого, Бунин грустит. Ну чем не КК?

"Вчера перечитывал (давно не читал) «Вост. повести» Лермонтова: «Измаил-Бей», «Ангел смерти» и т. д. Соверш. детский, убогий вздор, но с замечательными проблесками."
Дачник, вэр ар ю?.


"Перечитываю Гоголя — том, где «Рим», «Портрет»... Нестерпимое «плетение словес», бесконечные периоды. «Портрет» нечто соверш. мертвое, головное. Начало «Носа» патологически гадко — нос в горячем хлебе! «Рим» — задыхаешься от литературности и напыщенности..."
Крео говно, афтар мудак! Гы-гы-гы.

"Все перечитываю Пушкина. Всю мою долгую жизнь, с отрочества не могу примириться с его дикой гибелью! Лет 15 т. н. я обедал у какой-то герцогини в Париже, на обеде был Henri de Reniér{50} в широком старомодном фраке, с гальскими усами. Когда мы после обеда стоя курили с ним, он мне сказал, что Дантес приходится ему каким-то дальним родственником — и: «que voulez-vous? Дантес защищал свою жизнь!» Мог бы и не говорить мне этого."
А че тут таково понимать? За слова надо отвечать. Один пацан наехал на другого, потом встретились и разобрались по понятиям того времени. Пушкин не первый и не последний, правда? Чем вам не КК, "Литпром-стайл"?

Ну что, уважаемые господа чистоплюи и ненавистники снобов? Я думаю на первый раз хватит? Как вы убедились в Культуре, ровно как и в КК много всякой каки. Было есть и будет. Ибо на гавне и клубничка и помидорчики замечательно растут. Нельзя без него ни в К ни уж тем более в КК. Но об этом в другой раз. На сегодня finito!

На сцену выходит постриженный под ежик Сфинкс в средневековом камзоле и читает из "Гамлета":
"Недавно, не знаю почему, я потерял всю свою веселость и привычку к занятиям. Мне так не по себе, что этот цветник мирозданья, земля, кажется мне бесплодною скалою, а этот необъятный шатер воздуха с неприступно вознесшейся твердью, этот, видите ли, царственный свод, выложенный золотою искрой, на мой взгляд - просто-напросто скопление вонючих и вредных паров."