Бумага-1

Автор: дважды Гумберт Мой младший брат Борух имел небольшой гешефт, связанный с производством лакированных деревянных изделий. Когда по Европе шарахнули Великая Депрессия и Глобальное Похолодание, Борух перевез ко мне свою семью, а сам отправился восвояси на поиски заработка. Зная характер брата, я даже не пытался его отговорить от опаснейшего променада через кишащее пиратами Средиземное море, вглубь обезумевшей, разоренной Европы. Борух был человек вспыльчивый, упрямый и неугомонный, и превыше всего ставил свою независимость.
Примерно через два месяца Борух связался со мной по электронной почте. Разговаривали мы недолго, в основном, Борух расспрашивал меня - о семье и обстановке в наших обетованных краях. О себе сообщил только то, что находится где-то в сравнительно безопасной и теплой Восточной Европе, жив и здоров и даже, вроде бы, нашел какой-то источник существования. В сбивчивой речи брата проскочило странное слово «лесозаготовка», и связь прервалась. А буквально на следующий день всемирная паутина перестала функционировать.
Прошло еще какое-то время, и вот в мой дом позвонил почтальон. Точнее, офицер военизированной частной службы доставки. Я расписался на бланке с логотипом DHL и принял увесистую посылку. В ней оказались лущеные кедровые орехи красноватого цвета, два брикета прессованных сушеных грибов и тщательно обмотанный скотчем куль с приличной даже для наших мест суммой в валюте – в татарских рублях, неровных биточках из чистого серебра. На самом дне я обнаружил письма от брата. Одно, короткое, на обычной серой бумаге, я сразу передал его жене Саре. Другое, довольно пространное, было написано на листках из странного, искрящегося и по виду искусственного материала, с крупными, прихотливо очерченными прожилками, похожими на нервы. Едва лишь я ознакомился с самым началом предназначенного мне послания, как радостное облегчение и гордость за брата смешалось во мне с вяжущим и тревожным недоумением. Пошла какая-то бурная эмоциональная реакция, сравнимая с приступом тошноты от смешения нескольких спиртных напитков. Я сразу спрятал это письмо и никому его больше не показывал. Да и сам долгое время боялся его касаться. Однако сей документ с единого прочтения точно бы отксерился в моей памяти.
«Пиздец тебе и твоей семье, любезный мой брат Мордохай. Да ниспошлет Всевышний покой и процветание на твой милый дом и на всю нашу отчую землю. Ниже – беглый отчёт о моих приключениях в потаённых северных странах.
15.5.20. На рынке города Лемберг я торговал краденым со складов керосином. Мимо шел человек, который меня узнал. Звали его Иван. Пару раз он поставлял мне редкие породы древесины из Амазонии. Иван предложил мне заманчивую альтернативу. А именно: рвануть в город Москва, где один его родственник набирал бригаду рубщиков леса. Дело в том, что мы оба хорошо понимали, что меня ждет в Лемберге. Не сегодня, так завтра я выхвачу штык или пулю от местных хлопцев. А в Москве обещали хорошие деньги за честный труд. Очень хорошие деньги. Иван предложил мне купить рекомендацию и документы на имя некоего Саввы Игнатова. Имеющейся у меня суммы хватало тик в тик, и я счел это добрым знаком. В качестве рекомендации он дал мне кубик из темного, очень плотного дерева неизвестной мне породы. Грани кубика были совершенно гладкие и чуть серебрились во тьме, как от напыления. Но не это меня беспокоило. Только добравшись до столицы Священной Русской Империи, я внезапно осознал причину своего беспокойства. У Ивана, которого я знал раньше, отсутствовали два пальца на левой руке. А Иван, которого я встретил в Лемберге, имел здоровую шуйцу.
22.5.20. Искомый адрес представлял собой двухэтажную офисную избу из не оструганных, смолистых бревен. Рядом гомозилась порядочная толпа крепких, бородатых, угрюмых мужчин. Пробиться внутрь, на собеседование, было нечеловечески сложно. Я обошел избу несколько раз, пока не заметил, что одно из окон второго этажа не имеет решетки. В него я и залез, с помощью купленной в ближайшем хозяйственном магазине раздвижной лестницы. Едва я пробрался внутрь, меня ударили по голове чем-то тяжелым, и я отключился.
Когда я пришел в себя, передо мной стоял грузный, заспанный мужчина, очень похожий на Ивана. В правой руке он держал пистолет, левой, совершенно, кстати, здоровой, крутил мой рекомендательный кубик. Взгляд его мохнатых буркал был необоримо тяжел.
- Откуда у тебя это? – он подбросил кубик и направил в меня пистолет. Я, как умел, объяснил. Этот новый Иван сделал звонок по телефону, после чего лицо его чуть смягчилось.
- Извини, братан. Связи не было всю неделю. Не болит? – я помотал головой. – Видал, сколько желающих устроиться к нам на работу? – он подошел к окну и со странной, брезгливой улыбкой посмотрел вниз. – Ты поспел. Мы как раз доукомплектовываем первую бригаду.
- Еврей? – неожиданно спросил он и похлопал меня по плечу. – Евреи – отличные лесорубы. Здоровье? Нервы крепкие? Алкоголь? Наркотики? Не болтлив? Вопросы лишние не задаешь?
- А куда ехать-то надо? – спросил я.
- А, Сибирь, - хитро прищурился он. – Это такое большое, глубокое место за Уралом. Да тебе и не надо знать, где именно. Привезут и обратно с ветерком доставят. Полный сервис. По окончании вахты тебе сообщат номер и код банковской ячейки. Деньги, как ты сам знаешь, немалые в наше-то трудное время. Только есть одна загвоздка. Она может все перечеркнуть.
- Какая? – насторожился я.
- По паспорту ты крещеный в православной вере. Но паспорт-то не твой. Нет, меня лично это ниибёт. Оставайся Саввой Игнатовым. Так даже лучше. Но страховая компания, с которой мы работаем, выдает страховку только христианам. Если с тобой что-то случится, может всплыть факт, что ты не Савва Игнатов. И твоя семья ничего не получит. Понимаешь, о чем я толкую?
- Понимаю, - с готовностью сказал я. – Сибирь. Буду бдителен и осторожен.
- Осторожен! – Иван-2 ухмыльнулся, нехорошо, по-гнилому. – Нет, ты не понимаешь. Я не хочу отправлять тебя на верную погибель. Для меня это дело чести – я хочу, чтобы все мои работники, по возможности, были целы. Тебе надо креститься, Савва, иначе нельзя. Иначе ты не вернешься. Стопудово. А процедура не хитрая. Запирают тебя в крестильную камеру. Гоп-стоп – и готово. Она тебе и поп, и крёстный отец сразу. Знаешь, что такое иммунитет? Вот то-то же. Итак, да или нет?
Да, любезный мой брат Мордохай, ради того, чтобы прокормить свою семью, я готов был поверить в то, что Иешуа, этот харизматичный хиппи из коммуны назарян, - сын Божий.
- Ну, и прекрасно! – Иван почему-то обрадовался моему окончательному решению. – Люблю гибких людей. Что гибко – то не ломается. Можешь сказать, что за дерево? – он протянул мне рекомендательный кубик. – Ты же специалист.
- Вообще-то, - я понюхал кубик, - немного напоминает ливанский кедр. Странная текстура. Было бы интересно с ней поработать.
- Да, это кедр и есть. Только особый. Редкий вид, почти неизвестный. Недавно открыли.
- Кстати, ваш сибирский кедр – это не кедр, а разновидность сосны.
- Ну да? - удивленно насупился Иван и вдруг зычно крикнул: Тишка!
В комнату тотчас ворвался молодой человек в бежевых шароварах и салатовом френче. Резко прищёлкнул пяткой, вытянул правую руку с предельно растопыренными пальцами и гаркнул:
- Пиздец тебе!
- Вот что, Тихон. Отведи человечка без очереди на комиссию, пусть оформляют. И всё – закрывайте лавочку. Набор закончен.
- Пиздец тебе! – Тихон снова отсалютовал растопыркой и с важным видом отконвоировал меня вниз, в подвальное помещение.
Когда створки крестильной камеры мягко сдвинулись - меня обдал небывалый свет, в темя трижды ударила ледяная струйка. И я вдруг ощутил себя слабым, никчемным, обиженным и заплакал, как когда-то, в далеком детстве, когда ты, дорогой мой братец, забрал у меня косячок.

22.6.20. За исключением нашего бригадира, матерого уголовника с прокисшим мозгом, никто из нас, избранных, еще не бывал в стоящем, настоящем лесу. Люди подобрались сплошь изнеженные, интеллигентные и амбициозные. Три недели нас муштровали и закаливали в испытательном лагере под Красноярским городом. Едва ли не треть набора отсеялась, не выдержав лесоповальной практики в условиях реальной тайги. По причине ли нервов, здоровья или убеждений. Кто-то по рассеянности отсек себе конечность. Кого-то уделала таёжная лихоманка. Топоры, пилы и крючья сами просились в руки, были дьявольски изощрены и не тупились. Нас обучали не только валить деревья, но и лазать по ним при помощи специальных туземных приспособлений. Двое из нас сорвались и сломали себе шею. Все, кто выдержал инструктаж, были в чем-то похожи, словно гаджеты одного поколения.
Физические упражнения, здоровый климат и железная дисциплина явно шли мне на пользу. Вдобавок вокруг не было посторонних и праздных людей. Только мы, вальщики, а также инструкторы и охранявшие нас солдаты в бежевых шароварах. Мне так надоели эти голодные, замерзшие, депрессивные толпы, которые судьба и ход истории безжалостно устраняли за грань жизни. Я устал от воспоминаний и груза ответственности. Здесь же, взяв в руки винтовку или топор, я чувствовал себя пионером, безоглядным странником, для которого нет ни прошлого и ни будущего. Сложно выразить на словах это чувство свободы, эту жажду прокладывать путь, это счастье монотонного коллективного действа. А однажды, прогуливаясь по лесу, я вспугнул огромного бурого медведя. Тварь увидела меня, обосралась и рванула сквозь сухие осины.
Да, мой брат, я не терзался сомнениями и ничего не боялся. Но был среди нас один хитроватый мужичок с бородкой, поп-расстрига, звали его Ефимкой. Как-то раз после отбоя он подобрался ко мне и спросил с таким видом, точно некое осиное знание жжет ему рот:
- Знаешь, Абрашка, куда повезут-то? Куда предначертано? Есть в Якутии место такое. Мёртвое место. Ни зверюшек там нет, ни деревьев. Как проплешина средь тайги, как гнойная язва на шкуре природы. Коль забредет туда человек – захворает, иссохнет. Вот туда нам и путь держать.
- Ну и хули тогда там рубить? – спросил я. – На хуя там нужны дровосеки?
- Это место – дыра, ведущая в ад, - не считаясь с моей иронией, продолжил Ефимка. – Там и будем деревья валить. В аду, то есть. Адский лес там растет. Раньше-то дыра маленькая была, с пятак размером. А сейчас раздалась под воздействием внутренних откровений.
- В ад так в ад, - усмехнулся я, а сам подумал о том, что вся земля – это ад, не считая родных палестин. – Ну, а ты, Ефимка, раз такой сведущий, зачем туда подрядился?
- Да хочу посмотреть на ад в его девственной ипостаси. Пока, значит, не испоганила нога человека, - вдруг Ефимка понизил голос до шепота, сделал палец крючком, словно хотел расщекотать мое любопытство. – Слышь, Абраша, только ты никому не рассказывай. Не свети меня пред честным людом. Да звала, призывала меня одна чертовка. Аж с осьмнадцати лет. Говорила, что будет караулить меня у околицы. Такая, блядь, тёртая и душистая баба! Мёд со смолой! Что там в ад – в бездну нырнешь без страховки.
- Вот что, Ефим, - сказал я. – Иди на хуй. Спать хочу, глаза слипаются.
- Да ты думаешь, я рехнулся? – обиделся он. – Ты спроси у людей. Тут многие знают. Основной контингент-то, конечно, как и ты – за длинным рублем. Только я посмотрел за тобой – ты порядочный человек и с воображением. Не меркантильная вошь, хоть и прирожденный жидяра. Вот и подумал – негоже тебе пребывать в неизвестности. Тема-то она вишь какая тёмная, склизкая. Будь готов ко всему, вот что тебе посоветую. И молитвы учи назубок.
- Ну лады. Спасибо тебе, - сказал я и похлопал его по плечу. – Ну, а другие – зачем? Я думал, всем этим людям работа нужна до зарезу. Денег-то в природе не густо осталось.
- А! – пренебрежительно сплюнул Ефимка в подставленную ладонь. – Денег скоро не будет совсем. Не нужны они станут, приятель. А другие – кто за чем. В лес, по дрова. Так тебе и сказали. Кто – по грибочки. Кто – по орешки. Грибочки с орешками ведь поважнее, чем деньги, для цельной натуры. Что деньги? Правильно, деньги – это бумага. А Тадеуша нашего помнишь, беднягу, который с дерева наебнулся? Вот он – за бумагой собрался. За настоящей, за адской бумагой. Писателем был неудачным. Мир его праху.
Бывший поп как-то искренне опечалился и оставил меня одного. В эту самую ночь я еще долго ворочался. И размышлял о своих новых товарищах, храпящих по нарам. О безумном величии духа, что присуще штучным человеческим экземплярам. Признаться, я воспринял слова Ефима как аллегорическое предупреждение. Розыгрыш, подначка, но с глубоким подтекстом, как оно издревле водится у не вымирающих русских юродивых. Что за народ, блядь, ну что за народ! Я думал о том, что вот кто-то спускается в ад, как на работу, в глухом ОЗК своего невежества и скудомыслия. А иные – безо всякой защиты, осознанно, с искательным умыслом, с внутренней целью. Привстав на локте, я гадал, кто же безумец, и опасный безумец? Кто действительно спит, а кто притворяется спящим?