КРОВАВЫЙ СНЕГ КУЛЬДЖИ (4 ЧАСТЬ)

Автор: Пиздоглазый спермоглот, сын пиздоглазой шалавы В это время взвод Диаса Имани передвигался сквозь рощи, осторожными шагами сокращая свой назначенный маршрут. Вода лилась с неба, все также словно из огромного брандспойта, обдавая всех и вся холодными бодрящими струями. Люди шли медленно, и это было обусловлено ненастной погодой. Вскоре взвод углубился в самую глушь рощи, здесь было темно и воды по колено, она свободно просачивалась даже в портянки.
- Далеко еще? – спросил у Диаса его помощник, Чан Ли.
- Да, времени еще много, - глухо ответил Диас, медленно шагая по колено в мутной воде.
- Ты из-за Чоу Лунга так сильно расстроился?
- Мы вместе работали. Каждый день видели друг друга. Он мне был больше чем товарищ.
- Я понимаю твое горе, - сказал Чан Ли, и немного помолчав, добавил. – Это печальная весть для всех нас.
- За неделю до гибели он звонил ко мне, предложил встретиться. Мы посидели в караоке-баре, выпили. И он мне исповедовался. Рассказал мне то, что никогда мне не говорил, - с этими словами Диас начал рассказывать историю Чоу Лунга своему старому другу Ли:
- «Чоу Лунг тогда понимал, что был просто обязан исчезнуть из этого жалкого и убогого края, должен был отправиться в поисках счастья и славы. В итоге он решил навсегда покинуть Аксу. Представь, на дворе 1989-й год: Чоу спешно собирает сумки и готовится к отъезду; старушка-мать, снующая туда-сюда, складывает продукты и заметно волнуется, что давно с ней не случалось; отец, угрюмо сидящий за столом, с грустью думает о будущем сына.
- Сынок, я вот тебе приготовила «Чоу Фон», в пакет положила соль, сахар, и…вот ещё яблоки…возьми, на…положи в сумку, будешь в дороге кушать…или дай, я сама положу, - бегала старушка вся не своя от волнения.
- Не передумал ли, может, ещё подумаешь? – тихо спросил отец.
- Отец, ты же понимаешь, что здесь я пропаду. А там могу стать человеком.
- Почему пропадешь? Я уже сколько лет здесь работаю! - разнервничался отец, – Нам с матерью горько и тяжело, ведь ты у нас один. Мы волнуемся за тебя, сын. Нам ведь только о тебе беспокоиться. Уж мы за тебя всегда будем молиться…
- Хватит, отец, не надо театральщины, - процедил сквозь зубы сын, поднимаясь со стола. – Не на смерть же отправляете, может, я там найду своё счастье.
- Ну, звони к нам почаще! – попросил отец, чуть ли не умоляя, обвисшие щёки его тряслись от волнения. Он хотел, как можно дольше продлить прощание.
- Э-э-эй! Так я и до поезда не доползу. Ну, ладно. Буду звонить, обещаю.
Отцовские глаза благодарно заблестели. Воцарилось гнетущее молчание.
- Сынок, ты и вправду не пропадай там! – жалобно просила мать, торопливо вытирая фартуком слёзы. Он почувствовал неприятную досаду, резко поднялся и громко сказал:
– Ну, поехал!
- Нас то, стариков своих, не забывай! Пиши обязательно, - возбуждённо говорил отец, провожая сына во двор.
- Поскорее возвращайся, родненький! – рыдала мать, обхватив худыми руками его крепкие плечи. Горькая тяжесть залегла в груди.
Отец всегда был сдержанным и волевым человеком, но сейчас даже и он сам начал жалобно всхлипывать. Понятно, ему было больно отпускать своего ребёнка в мрачную неизвестность. Сын для него оставался таким же беззащитным малышом, как это было и раньше. Чоу Лунг подошёл к старику и по-мужски поцеловал того в щёку, отец жадно поцеловал хладнокровного сына и, не глядя в его сторону, медленно опустился на летнюю скамью, обхватив седую голову своими костлявыми руками. На улице, у калитки, стояла машина в ожидании Чоу Лунга.
Мать вцепилась в куртку сына и начала его целовать, да так, словно это были последние материнские поцелуи. Сыну же были противны эти слезливые расставания, так как ему тоже было больно, сердце разрывалось на куски при виде плачущих родителей. На какой-то миг он даже растерялся, но, опомнившись, сразу же взял себя в руки. Лицо помрачнело, тёмные краски одержали победу. Он резко вырвался из её дрожащих объятий, ловко закинул сумки в легковушку, стремительно забрался в машину и важно скомандовал шофёру: «Ехали!».
Автомобиль лениво тронулся, а мать бежала наравне с ним, цепляясь руками за стёкла, сын молча смотрел на её глаза полные слёз, а она же видела его холодные и безжизненные, но всё-таки любимые и родные глаза. С каждым оборотом машина набирала более быстрый ход, и вот мать споткнулась и упала. Долго ещё она лежала на сырой земле, судорожно рыдая и жалобно причитая о горькой разлуке со своим единственным и любимым голубком, которого она растила уж точно не для расставаний.
Шесть лет спустя мать умерла, так и не дождавшись своего маленького и ненаглядного сына. Должно быть, умирая, чуть слышно спрашивала, не пришёл ли её сынок, может, вернулся. Мать обожала своего мальчонку, холила и лелеяла его, как только могла. Ведь настоящая материнская любовь безгранична и безумна, она напоминает нам родительский фанатизм.
Наверное, отец ослеп, заметно одрях. Ветхий домик уже покосился, трава во дворе выросла до неимоверных размеров, огород исчез, сад одичал, всё запустело. Каждое утро дед выходит за калитку, сидит на скамейке у разбитой дороги, временами прислушиваясь к незнакомым шагам. Так почти до позднего вечера он коротает время вне дома. Он всё ещё верит, что тот вернётся. Он всё ещё ждёт и страдает. Слепая любовь», - завершил пересказ Диас, угрюмо глядя под ноги, пробираясь через кусты и глубокие лужи.
- Грустная история, - тихо вымолвил Чан Ли.
- О да, веселого мало. Поступок Чоу Лунга можно трактовать по-разному. Ты знаешь, мы все не идеальны. Я тут подумал, решил поведать тебе историю обо мне. О моем грязном поступке. Надеюсь, ты не против? – вопрошающе окинул взором Диас своего помощника.
- Конечно же, нет. Зачем спрашиваешь? – по-дружески улыбнулся Ли. – Рассказывай. Мне очень интересно послушать.
- «Когда я жил рядом с городом Ченду, в один прекрасный день я прогуливался по зелёной роще и безмятежно наслаждался душистыми запахами природы. Мне доставляло огромное удовольствие смотреть на цветущие деревья и наблюдать за порхающими бабочками над травой, за их воздушными танцами. Мне нравилось прикасаться к сухой дубовой коре, ощупывать твёрдые стволы неподвижных и высоких исполинов. Я познакомился с этой живой средой и теперь в полном молчании поддерживал с ней мысленный разговор. Я любил это место за его тишину и безмолвие, за отсутствие рокота моторов и визгливых голосов базарных торговок. Шагая мимо кустов и деревьев, я расслаблялся, слушая беззаботный птичий щебет и отдалённое блеяние добродушных овец.
Так было и в тот ясный солнечный день, когда я мирно отдыхал в духовном совокуплении с природой, втягивал в себя запахи свежей травы и зелёных листьев, обильно растущих на ветках живых древесных созданий. Я шёл загруженный разными размышлениями, в полной задумчивости по узенькой протоптанной тропинке, как внезапно, услышал позади себя громкий собачий лай. Резко оглянувшись, оторопел, в один момент я был снесён с ног большой косматой собакой, чёрный пёс грозно рычал, но укусить не решался. Слюнные брызги и острые клыки вселяли ужас и чувство безнадёжности положения, я не сопротивлялся, потому что находился в прострации.
- Йен! Фу, на место! – послышался звонкий женский голос. – Даже на минуту нельзя оставить одного! Ужасно агрессивная собака!
Пёс послушно подбежал к ней, льстиво виляя пушистым хвостом, нагнувшись, она стала ласково поглаживать его жёсткую шерсть и укоризненно приговаривать:
– Вот видишь, что ты наделал. До смерти напугал молодого человека. Ведь также нельзя. Что мне теперь делать? – тут она подняла свою головку и окинула извинительным взглядом меня, поднимавшегося с земли. Девушка приблизилась ко мне и, протянув свою изящную ручку, сказала:
- Прошу прощения, просто мой дружок сегодня в хорошем настроении. Прошу вас, не расстраивайтесь и не обижайтесь. Признаться, мне очень совестно.
Я ничем не ответил на протянутую милашкой руку, хотя было заметно, что мое намеренное игнорирование её нисколько не смущало. Признаться, я чувствовал себя неважно, назойливые колючки прилипли к моим штанинам, сухие стебельки трав спутались в волосах, выглядел очень смешно, так как вид был чрезвычайно напуганным, а лицо бледным, как у мёртвого.
Её большие чёрные глазища смотрели на меня с ангельской добротой, несколько секунд она с огромным любопытством разглядывала меня, а затем весело засмеялась, обнажив свои белоснежные и правильно расположенные зубы. Её смех был забавным и интересным: то был не злой смех, а смех ещё до конца не созревшей, но уже бурно созревающей милой девушки.
Из-за своего вспыльчивого нрава я не сразу заметил всего этого. Мне стало очень стыдно, и я уже вовсю досадовал на себя за допущенную мной оплошность. Я чувствовал себя опозоренным и опустошённым, наверняка её рассмешил именно мой жалкий вид.
– Милейшая, ваш хохот упрямо намекает на вашу несерьёзность. Может, вам кажется всё это забавным, но не мне, уж поверьте на слово. Если бы у меня имелось ружьишко, то я без промедления и обязательно пристрелил бы эту псину, а шкуру без зазрения совести сдал бы местным скотоводам-сдельщикам.
- Вот как? – спросила она, мило улыбнувшись, а затем лукаво добавила. – А мне вы показались хорошим. У вас добрая внешность.
- Что значит хороший? – злобно говорил я ей, стряхивая с себя сухие травинки и налипшую пыль нервными движениями рук. – Я нигде не вижу хороших. И опять-таки вернёмся к вашему подозрительному лохматому монстру…если ваша собака такая психическая, то, уж будьте добры, наденьте на неё ошейник. Это не очень сложно, по крайней мере, я так считаю.
- Во-первых, это не монстр, - поправляла она меня, всё так же сияя ослепительной улыбкой. – А во-вторых, он очень умный и жалостливый.
- Ещё скажите, что безобидный. Мадемуазель, меня это нисколько не интересует, - говорил я, слегка сощурив глаза от солнечных лучей. – К тому же я не питаю особых симпатий к домашним животным.
- Только к домашним? – она задала каверзный вопрос.
- Да, только, – я был краток и точен.
- Вы жестокий мужчина, - заявила она мне с лёгким негодованием. Йен тихо дремал под деревом, изредка вздрагивая всем своим телом из-за ожесточённых атак наглых и надоедливых мух. При всём при этом он старательно прислушивался к разговору и интонациям беседующих. Он был начеку.
- Ого! Как резко взяли! – воскликнул я несколько удивлённым тоном и тут же подумал: «Да что эта курица о себе возомнила?» и внезапно (сам не осознавая последствий) выпалил:
– А вы похожи на легкомысленную девчонку.
- Что?! – её лицо значительно побледнело, а черты лица преобразились в более суровые тона.
О, это была восточная богиня! Она обладала той неземной красотой, которой одарены лишь редкостные девушки. Тонкие черты её личика, большие нежные глаза чёрного цвета были способны изумить и очаровать многих представителей сильной половины человечества. Её дивным смольным волосам позавидовали бы многие женщины, эти длинные хрупкие ресницы были неотразимы. Нежнейшая кожа, белая и сладостная, притягивала каждого могущего мужчину, а ротик, этот прелестный ротик и желанные манящие губы требовали чего-то необъяснимого, но понятного почти всей гвардии противоположного пола. Её звонкий бесподобный голос доставлял удовольствие слышать его всем без исключения. Она была фантастична и изумительна. Грациозная, стройная, как лань, походка лёгкая и непринуждённая, порхала, словно летняя бабочка над живописными лугами. Её восхитительные и обворожительные формы, уже почти слаженные и взбитые, сводили с ума чуть ли не каждого. Невозможно описать того, как безумно хотелось мужчине прикоснуться к ним, целовать и осязать их, чувствовать их тепло. Непорочная и невинная принцесса. Она была слишком проста в общении, но в то же время безнадёжно недосягаема. Виктория, спустившаяся с небес, с которой не по пути, но которую хочется видеть перед собой вечно. Недоступная Венера, уже созревшая для любви физически, но ещё совсем юная в духовном плане. Она выглядела ослепительно со своими роскошными волосами, распущенными так красиво. Не смотреть на неё было подобно самобичеванию. Она была поистине достойна восхищения.
Только сейчас я пригляделся к ней внимательнее, только теперь я заметил всё её великолепие. Она стояла рассерженная и величественная, глаза сверкали, и эта красивая сердитость делала её ещё привлекательнее. Волшебная красота, хоть и невечная, но всё равно неповторимая. Ведь природа не в состоянии дублировать.
- Вы, как и все, грубый неотёсанный мужик! – обиженно воскликнула она и, развернувшись, быстро поплыла в сторону рощи, за которой простиралась обширная цветочная поляна. Верный пёс тут же соскочил с места и послушно поплёлся вслед за хозяйкой, по-прежнему виляя своей пушистой метлой, но уже вывалив мокрый розовый язык от июльской бесконечной жажды. Девушка плыла свободно и легко, плыла по мягким волнам цвета хаки, подол её светло-зелёного платья (которое, безусловно, её украшало, подчёркивало скромность и скованную сексуальность) весело развевался от дуновения слабого ветерка. Она словно сливалась с этим зелёным миром, царица рощ, лесная нимфа, этакая фея-дриада.
Резвые мысли пробежались в моей голове: « А эта девочка недурна. Я бы сказал больше, она безупречна. Хотя, видать немного с характером, вон как мчится. Остановить или не надо? Ишь, какая обидчивая. Ну да, сказал пару резких фраз, но зачем всё так близко принимать к сердцу? Ах, барышня, вы так великолепны». Я несколько раз порывался её догнать и извиниться (а в перспективе, даже познакомиться поближе), но, не желая показать ей свою слабость, решил остаться с горьким, но временным разочарованием наедине. Будь, как будет.
Я сильно любил женщин и также сильно их ненавидел. Любовь чаще всего жестока и безответна, поэтому я изо всех своих сил старался не влюбляться, ведь любовь порабощает и сковывает. Волевой мужчина никогда не признаётся женщине в любви, иначе это плохо кончится. Мужчина занимает выжидательную позицию, он терпеливо ждёт до тех пор, пока женщина не сделает первый шаг. Мужчина, признающийся в любви – слабак. Женщина редко обращает внимание на такого. Нельзя показывать им свою слабость, нужно, наоборот, этап за этапом ломать их гордость и самовлюблённость. Признания в любви – это занятие очкариков, неудачников и начитанных романтиков. А волевой же мужчина не позволит себе таких глупостей. Признавшись в любви первым, мужчина становится заложником Амура и игрушкой в руках властолюбивой леди. Пококетничав, она также легко выбрасывает игрушку, как и подобрала. Показывая ей свой свободолюбивый характер, мужчина однозначно покоряет её, так как она видит перед собой сильную личность, а не какого-то там нытика. Любовь – сложная несправедливая игра, в которой побеждает лишь только терпеливость.
- Ай! – послышался женский крик в той самой стороне, где совсем недавно исчезли за деревьями красавица и собака.
- Интересно, что там могло случиться? - этот мысленный вопрос не на шутку заинтересовал меня. Я тут же стремглав пустился в ту сторону, откуда только что раздался, её крик. По узкой тропинке, мимо деревьев и кустов, я бежал к предполагаемому месту ещё неизвестного мне происшествия. Вот я уже заметил её, с тоскливым видом сидящую на жёсткой траве и устало потирающую (наверное, ушибленное) колено. Рядом с ней беспрестанно маячил всё тот же верный Йен, с искренним непониманием глазея на юную хозяйку, хотя, скорее всего, он всё-таки чувствовал, что с ней случилось что-то неладное. Лицо красотки выглядело немного испуганным, а её взгляд (этот неповторимый взгляд, пусть даже и сердитый, но чарующий и манящий) безжалостно пробивал меня до самых костей. Увидев её, я сразу же почувствовал приятную дрожь, пробежавшую по моему телу. Душа моя радостно ликовала.
- Что случилось, прекрасная леди? – я спросил её небрежным тоном, наигранно показывая свою безучастность к происшедшему и медленно приближаясь к ней развалистой походкой (как будто и замечаю её, и не замечаю, как будто ничего и не случилось).
Услышав знакомый голос незнакомца, Йен молниеносно бросился вперёд и, злобно ощетинившись, угрожающе зарычал. Не нравился ему этот незнакомец, точно не нравился.
- Не надо, Йен, - её повелительное предостережение в один миг усмирило косматого зверя, этакого пса-балбеса, который наверняка регулярно и довольно успешно ублажает с присущей ему собачьей джентльменской учтивостью всех окрестных голодных сучек. Йен тут же угомонился, правда, начал с укором скулить и грустно глядеть на девушку своими добрыми глазами верного зверя-телохранителя. Собака – друг человека! Да, это чем-то напоминает нашу действительность: собаки - жандармы, а волки - вольные бандиты. Их вечно разделяет непробиваемая стена лютой ненависти. Погони и кровавые схватки.
Я упала и, наверное, серьёзно ушибла ногу, - чуть слышно произнесла малышка сдавленным голосом, голосом попавшего ягнёнка в западню. Такую нужно пожалеть, а лучше ласково погладить. В эти секунды больше всего на свете мне хотелось обнять и расцеловать это хрупкое существо с большими глазами. Она казалась поистине божественной и неподражаемой богиней красоты. Девочка была одной из тех Афродит, которых природа создаёт для святой любви. Для любви неземной и легендарной. Её красоту можно было назвать классической, образцовой и первоклассной. Звезда Востока, тончайшее творение природы, гениальнейшее произведение исторически сложившихся обстоятельств.
- Позвольте мне вам помочь, - я протянул ей руку с утончённой деловитостью, словно лондонский денди. Вежливо и очень деликатно, ничего не отнимешь.
- Спасибо, но я сама, - сухо отпарировала она, силясь приподняться без чьей-либо помощи.
- Ну уж нет, я это просто так не оставлю, я лично провожу вас до дому! – громогласно и артистично заявил я, копируя отважный персонаж из знакомого спектакля. С этими словами я принялся поднимать её на ноги.
- Вам же не нравится моя собака! – слегка возразила она, стараясь меня уязвить. С её лица всё ещё не исчезла печать обиды, но, тем не менее, было заметно, что краски постепенно светлеют и погода проясняется.
- Что ж, ради вас я готов стерпеть любое животное, даже самое мерзкое, - я слабо держал её за плечики, искренне глядя в её глаза, улыбался.
- Вы считаете его мерзким? – она обольстительно прищурилась, одновременно убирая мои руки со своих плеч.
- Нет же, я не имел в виду вашу собаку, - мне стало немного стыдно после того, что она сделала. Неприятное чувство, которое возникает в связи с тем, что девушка не даёт к себе даже притронуться. Я старательно создал невинную улыбку.
- В таком случае, я хочу, чтобы вы попросили у него прощения, - в её голосе послышался серьёзный тон. – Вы сделаете это.
- Мне кажется, это уж слишком.
- Слишком что?
- Жестоко по отношению ко мне просить прощения у зверя, который к тому же ничего не понимает в этих тонкостях. Это глупо.
- Зато весело и очень даже интересно. Ну, рыцарь, вы готовы?
«Ах, малышка, уймись, ведь ты меня разжигаешь. Тебе нравится повелевать, ты хочешь поймать меня в свои сети, тебе по нраву быть королевой. Но, крошка, ты не на того напала. Проиграешь же в этой борьбе. Сама потом будешь страдать. Ну, попросить прощения - дело нетрудное, хотя желание полностью отсутствует. В принципе можно попробовать», - размышлял я сам с собой, он бросил на неё решительный взгляд и мягким тоном заявил:
– Конечно, готов.
- Ну, тогда вперёд!
Я приблизился к псу, тот внимательно наблюдал, не отрывая взгляда за моими движениями, медленно упал на колени и принялся правдоподобно извиняться перед собакой:
– Уважаемый сеньор Йен, я искренне прошу у вас прощения за те оскорбления, которые нанёс вам в порыве эмоционального всплеска. За ту ложь, которой бесцеремонно облил вас, будучи в ярости. Мне очень жаль, ибо с моей стороны это было неэтично и очень даже некрасиво. Естественно то, что моё поведение возмутило ваше высочество. Мне понятны ваши обиды, так как они небеспочвенны, но сжальтесь надо мной. Умоляю вас, простите меня, сеньор!
С этими словами я, хоть и наигранно, но очень даже талантливо сделал вид, будто сильно раскаиваюсь и горько рыдаю. Эта сцена вызвала у девчонки громадный восторг, она громко захлопала в ладоши и весело защебетала:
– Браво! Мои вам аплодисменты! Из вас мог бы получиться замечательный актёр!
- А почему мог? – я спросил её крайне удивлённым тоном, вяло поднимаясь с колен.
- Могли, можете, и я просто уверена, сможете! – лучезарно улыбнулась мне; она должно быть, испытывала тупую боль при ходьбе, потому что медленно захромала в сторону поляны, а значит, в город. Какое-то время я стоял и глупо таращился на неё, словно находился в самом нелепом положении. Я не понимал, что собственно происходит. Идти за ней я не имел права, так как она меня не позвала за собой. Но ведь она могла уйти раз и навсегда, исчезнуть или скрыться из поля зрения, и я вряд ли после этого смог бы её когда-либо увидеть. А ведь она мне понравилась, а может, даже более того. Я уже решил её догнать, но не пожелал показаться ей занудливым парнишкой. Я должен был продемонстрировать ей свою независимость, а не слабохарактерность. Иначе она подумала бы обо мне, как о бабнике, который волочится за первой попавшейся на глаза юбкой. Но, с другой стороны, она могла уйти, испариться с такой же лёгкостью из моей жизни, с какой стремительно ворвалась, словно весенний ветер. Я грустно смотрел ей вслед и думал о том счастливце, для которого судьба уготовала эту девушку в качестве подарка и верной спутницы. Я молча завидовал этому счастливчику, находясь в глубоком унынии. Она долго и потихоньку (видимо, с заметным трудом в связи с ноющими болями в ушибленном колене) поднималась по зелёному холму, ещё минута - и её совсем не станет, она испарится. Но внезапно малышка повернулась в мою сторону.
- Эй, уйгурский красавец, ты идёшь со мной в город или нет? – она выглядела торжественно и вызывающе, там, на вершине холма. Уж точно, совершенно недосягаемая покорительница мужских сердец.
- Иду! – воскликнул я с радостными нотками, резко пустился в бег вслед за ней, находясь в сверхвозбуждённом состоянии, я решил играть в эту игру до самого конца, несмотря на потери и возможное фиаско.
Она влюбилась по уши, она проиграла. Любовь, которую слепили из глины, которую смачивали этиловым спиртом. Торквемадо тоже любил, даже Влад Дракулия испытывал любовные симпатии, сотни неандертальцев готовы были сгореть за любовь. Любовь, над которой я зло подшучивал, которую уйгурский парнишка насиловал, которую распинал со сладостным удовлетворением. Я плевал на всё это, писал с десятого этажа.
Может, какой-нибудь храбрец назовёт меня подонком, и он, бесспорно, будет прав. Ведь все мы - немного подонки. И Чоу Лунг, бросивший родителей, и я, бросивший эту девушку по имени Ма, когда она забеременела. Мы почти подонки», - на этом Диас завершил свой рассказ, позади шли солдаты, почти все молчали.
- Ничего, - попытался утешить его Ли, но продолжая говорить резко оборвал свою речь.- У всех у нас есть свои темные стороны. Не надо слишком переживать, Диас. Не делай этого…
- А!!! – заорал здоровый детина, каска слетела с его головы, а сам он плюхнулся рожей в траву. Подбежавшие бойцы приподняли его, он хрипел, а изо рта сочилась клейкая кровь. В живот сантиметров на 10-12 вошёл кол, заострённый и неровный. Парень затряс головой в предсмертной судороге, его конкретно повело в конвульсиях. Солдаты взволнованно зароптали, послышался шепот и предостережения, а кто-то и вовсе предложил остановить задуманное продвижение.
- Это кто здесь такой рассудительный? – прикрикнул Диас Имани, вопросительно обводя ропщущих солдат своим пронзающим взглядом. – Я вам покажу, щенята изнеженные! Ишь чего выдумали, одному живот распороло, так остальные сразу в кусты! Никаких обратных дорог! Только вперёд, живо!
Солдаты послушно двинулись с места, но теперь все шли с оглядкой, с опаской и с замиранием сердца ступая по грязи и болоту, держа автомат одной рукой. Страх обуял всех, пожалуй, не боялся только Диас, которому, вообще, всё было до лампочки. Он только чуял кровь, он продвигался именно в те края, где она проливалась. Вот ещё один солдатик напоролся на острый кол, который со свистом по воздуху проколол беднягу насквозь, острый конец зловеще торчал со спины. Парень ничего не мог понять, он не проронил ни единого слова, просто стоял с подкашливающими ногами и инстинктивно сжимал руками нетолстый ствол срубленной жерди. На уголках рта возникла укоряющая усмешка. Немного постояв в таком положении, не выдержал и повалился навзничь. Всех охватила паника, вот кто-то упал в свежевырытую яму, а на дне приготовленные для жертвы остренькие зубья. Другой боец попал в капкан, дико завизжал, потом перешёл на мат. Послышались клацанья сразу нескольких капканов, им вторили проклятья и истошные крики пораненных солдат.
- Не сметь, ни в коем случае не отступать! – гаркнул Диас и ударил прикладом одного из убегавших парней. Увидев, что сейчас по ним свои же могут открыть огонь, никто не двигался с места. Диас выхватил рацию у растерявшегося связиста и принялся налаживать связь с отделением Джао Е. – Вэй, Джао! Как слышимость? Вэй, мать вашу, слышите меня?
- Мы вас слышим! – раздался грубый голос Джао Е. – Как у вас обстановка?
- Ужасная обстановка. Эти мерзавцы расставили здесь охранительные капканы и силки, ты, верно, превосходно знаешь, такие ставят только на волков и медведей!
- Что нам предпринять.
- Идите вперёд, ни в коем случае не останавливайтесь! Всё по обкатанному плану, ясно?
- Так точно, ясно.
- Ну и всё, кончай базар! – закончил Диас, а затем связался с Тао Тонгом. – Давай, гони своих вшивых воинов прямо к «Львиному логову»! У нас тут уже жарковато, аж вентилятор включить хочется! Давай, выводи своих сосунков! Время пошло! Давай!
Не успел он закончить свои переговоры, как началась жуткая пальба хоть уши затыкай. Несколько солдат шлёпнулись в воду, а одного зазевавшегося бойца буквально снесло с ног пулемётной очередью. Солдаты присели в кусты, затаились.