ПоСвящение в первокурсницы

Автор: Dichenko Белорусское высшее образования – явление весьма такое парадоксальное и в чем-то даже своеобразное (как и жизнь в этом уголке постсоциализма). Ну, вот взять хотя бы один пример: болонский процесс – направленный вроде как на гармонизацию образовательных учреждений. В Беларуси сей процесс принято называть «болотским»… Все это, братцы, было предисловием к следующей истории, косвенно касающейся этой темы.
Оля Микашевич подавала документы в Педагогический Университет имени Максима Танка со светлой целью – стать учительницей и дарить этому тонны энергии созидания. Оленька свято верила, что все проблемы этого гнойного мира как раз таки от недостатка образования, и, планируя в будущем стать гаечным ключом этой системы, она плотно хотела завинтить болтающиеся гайки пороков и разврата в учебной среде. Зайдя в высокое здание серого цвета, и поднявшись на третий этаж, она остановилась у деревянной, слегка окосевшей двери, на которой куском изоленты был приклеен тетрадный листик в клеточку. На листике том гласила надпись черной ручкой «приемная комиссия». Оля остановилась у зеленой стены с осыпавшейся штукатуркой, что была как раз напротив двери. Рядом с ней топталась такая же зеленая, но ещё не осыпавшаяся абитура, в основном из девочек странного наглого вида. Они дикими и хищными взглядами смотрели на Олю, словно она была натовским солдатом на советской границе. Оля же делала вид, что ничего такого не происходит, и, подняв глаза вверх, погрузилась в свои нехитрые мысли, генерируемые тускло-мерцающей люминесцентной лампой…
«Следующий» - послышался утробный низкий голос из предполагаемого кабинета. И Оля только успела заметить, как толпа девок внезапно ожила и толпой ринулась к двери прямо как свиньи к кормушке.
«Блядь, да не все сразу» произнес утробный голос уже более ретиво. Часть женского арьергарда отошла, впустив одного человека и одного человека выпустив. С довольной физиономией вышла рыжая девчонка в короткой юбке в клеточку, лихих колготках в сеточку и прозрачной турецкой маечке. Только что она подала документы в университет, и времени осталось ровно на то, чтобы погулять по Минску, поулыбаться местным мажорам, и свалить обратно в свою деревню, чтобы наслаждаться последними лучами теплого августовского солнца.
Оля же в это время разглядывала очертания хищной толпы девок и для себя сделала вывод, что в этом хаотичном сброде нет никакого подобия на очередь…
К позднему вечеру Оля все-таки зашла в кабинет. Кроме четырех стен с разводами от подтеков, в нем стоял один письменный стол, а напротив него исписанная матом и прочими пословицами парта.
Не успев толком оглядеться, Оля услышала голос грузной тетеньки лет пятидесяти, с химической завивкой и броским грубым макияжем.
- Садись давай, чаво стаишь? – Оля молча села за парту и разглядывала заплывшее в жиру и морщинах лицо тетеньки, перебирающей ее документы и про себя поговаривая «то есць, гэта есць»… Поставив галочки в потрепанном журнале и переписав Олину фамилию, она дала ей бланк для росписи. После всех этих нехитрых и нудных бюрократических дел Оля вышла из кабинета, проскрипев дверью, и с облегчением вздохнула «осталось приехать 31 августа и заселиться в общагу».
Остатки лета она провела в своей деревне в гродненской области, помогая матери по хозяйству, посещая сельский клуб по вечерам и иногда выбираясь в город за каким-либо ширпотребом. Тридцатого августа она уже приехала в Минск к своей тете, чтобы выспавшись, свежей и бодрой пойти на всеобщее заселение первокурсников.
Попив с утра крепкого чая, она взяла свои сумки и вышла из дома. Простояв несколько минут на остановке и дождавшись троллейбуса, она понеслась по широким минским улицам прямо в направлении студенческого городка…
Через двадцать минут она была уже на его замусоренной территории, и у частых прохожих в виде студентов здесь проживающих, спрашивала нужный ей номер корпуса.
Зайдя в холл, она обнаружила точно такую же толпу, которую видела уже чуть меньше месяца назад во время подачи документов. Оля вздохнула, и присела на потрепанный диванчик, укрытый красным покрывалом в больших дырках. Благо немного места на диванчике ещё оставалось. В помещении было довольно душно, пространство рассекали проворливые и жужжащие мухи, а со своего постамента на всех смотрела вахтерша – приятная женщина средних лет, по лицу которой можно было сказать, что махануть за воротник она была не против. Вахтерша иногда гладила себя по голове, перебирая пальцами непослушные короткие волосы, выкрашенные в броский красный цвет. Справа от вахтерши по коридору был кабинет коменданта общежития, в котором те поступившие которым повезло жить в общаге, получали свои законные места во всеобщем. Возле кабинета дежурили два молодых человека в синих жилетах с оранжевыми потертыми буквами на спине, выливающимися в надпись «дружина». Вместо того чтобы спокойно стоять, молодые люди прогуливались по коридору и осматривали прибывших первокурсниц, вдыхая прелый аромат их мясных тел. Иногда они выходили покурить, и, проходя мимо Оли, не могли не обратить внимания на ее довольно большую грудь и сексуальные ножки. В такие моменты Оля, чуждая разврату и плотским утехам, отворачивала голову в сторону и делала вид, что поправляет свою нехитрую прическу состоящую из темных вьющихся волос и розовой махрушки.
Опять же, ближе к прохладному вечеру напряженного дня очередь дошла к ней, и она, подняв свои сумки со всякой нехитрой утварью, пошла к кабинету коменданта. Разглядывая по пути всякие идеологические стенды, посвященные «Сильной и процветающей …».
Зайдя в кабинет, засыпанный всяким хламом начиная от старой печатной машинки и до портрета президента, она с удивлением для себя увидела, что комендантом общаги был поп.
- Протопоп Амвросий… - представился он, пафосно поглаживая густую рыжую бороду, резко контрастирующую с черной рясой.
- Оля. – Немного удивленная произнесла она. – Ольга Микашевич.
Девушка слегка растерялась и, опустив глаза, покраснела. У попа все это вызвало лишь улыбку, сокрытую под бородой, и угадать которую можно было лишь по слегка прищуренным водянистым зеленым глазам.
Заполняя какие-то бумаги, пока Оля расписывалась за технику безопасности и соблюдение прав внутреннего распорядка толком их не прочитав, поп произнес:
- Будешь жить в 414 комнате. На четвертом этаже находится покой сей… - Оля в знак ответа и благодарности кивнула головой и направилась на четвертый этаж, провожаемая взглядом нехитрой охраны священнослужителя. Амвросий ей показался довольно милым и порядочным человеком…
Остановилось она уже возле своей двери, местами заделанной кусками фанеры и ДВП. Достав выданный ключ с желтой наклейкой «414» Оля попыталась открыть замок. Ключ она поворачивала, слово зажигание у машины; замок барахлил, и сразу открываться не хотел, принудив Олю немного с ним повозиться.
- Ну открывайся ты уже…- прошептала Оля и дверь поддалась. Пред взором девушки открылся простор из четырех железных коек, письменного стола, и криво прибитой к стенке с выцветшими обоями полки. Из окна открывался печальный вид на панельный дом, что располагался напротив в этом заводском районе белорусской столицы.
Пока что Оля в комнате с паутиной по углам была одна, ожидая вскоре увидеть своих сожительниц. Она разложила свои вещи во встроенном в стенку шкафчике с поломанной дверцей, постелила матрац на проседавшую койку и решила отдохнуть. Так проходили первые дни ее в образовательной среде. Вскоре заселилась ещё одна девушка – уже третий курс. Звали ее Настя, внешне непривлекательная и полная, в душе она была довольно доброй и в будущем готовилась уехать в Израиль. Недавно она узнала, что ее прабабушка была еврейкой и что фашисты пробабушку убили в одном из своих лагерей в числе остальных шести миллионов, от которых осталась лишь память да черный дым…
Она поведала Оле, что иногда, а особенно часто в начале и конце учебного года, протопоп Амвросий любит устраивать проверки, во время которых он требует беспрекословное соблюдение правил внутреннего распорядка. Чуть позже к ним подселилась Аня – тупая блондинка с маленькой грудью, второкурсница и блядь, по совместительству будущая училка биологии и химии. Каждую ночь примерно в полпервого Анькина койка скрипела, из-за чего Оля переворачивалась на другой бок и, упершись носом в стенку, пыталась заснуть под звуки любви порою переходящие в визг.

[object: Ol’ga
Future: teacher of Russian language
Soul: pure]

Будущие физруки часто и без интереса поебывали сплошную слизкую кишку под именем «Аня», которая к тому же, подрабатывала пиздой в одном из минских клубов, играя на интересах представителей разного рода душевных трущоб… Все больше погружаясь в педагогический коллектив Оля понимала, что большинство минских стометровок комплектуется именно отсюда… Ей казалось странным, что протопоп Амвросий ничего не знал об этом, а если и знал, то не предпринимал никаких ситуаций.
Придя в общагу после скучных пар в душном универе и вдовль наслушавшись скучных голосов престарелых преподавателей Оля устала. Попив кофе и слегка отдохнув, она решила встретиться со своей подругой где-нибудь на Немиге. Остальные девушки где-то шатались и их не было в комнате, а она болтала с подругой по телефону, и в этот самый момент грянул протопоп Амвросий со своими опричниками…
Сопровождаемый верной охраной в синих желетах он заходил в каждую женскую комнату. Девочки тут же вскакивали и замирали возле своих кроватей, опустив глаза. Поп подходил к каждой, оттягивал майку, и, убедившись в наличии распятия на шее и груди чуть ниже, продолжал осмотр каждой, второй рукой онанируя прямо под рясой.
Оля ничего не знала об этом, и когда дверь распахнулась от удара ноги, она лишь повернулась и увидела охрану.
«Я тебе перезвоню» сказала она в телефон и положила его в себе в карман.
- Здравствуй, дочь моя… - произнес поп и уже было полез своей потной рукой к Олиному воротнику. Испугавшись, Оля попыталась отбиться, но охранник – прыщавый парнишка с гнилыми зубами заломал ей руку произнеся ехидно и грозно «не рыпайся»….
Поп оттянул кофту, и, не обнаружив крестика на шее, плюнул ей на грудь.
- Ишь ты твою мать, диавольское чадо… - произнес он и указал второму охраннику – кучерявому брюнету рукой на нее.
Пока прыщавый заломил уже обе руки Оле, кучерявый отличным боксерским ударом всадил ей подачу по лицу. Олино лицо резко одернулось вправо, а из носа фонтаном хлынула кровь.
- Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матери и всех святых, помилуй нас. Аминь. – Баритоном произносил поп, ускоряя поступательные движения левой руки под рясой. Правой он символично крестил юную первокурсницу. Тем временем кучерявый замахнулся вновь, и следующий его удар пришелся солнечное сплетение. Оля неестественно вздохнула, и согнулась буквой «г», упав затем на колени и обхватив руками живот. Лоб ее уперся в зеленый и давно некрашеный пол, на котором уже успела скопиться небольшая лужица алой крови.
- Господь Иисус Христос, Сын Божий, по молитвам Твоей Чистейшей Матери и всех святых, умилосердись над нами (окажи милость нам). Аминь. – Слегка сбиваясь говорил поп. Его бешенный взгляд был устремлен на Олино тело, а ряса вот-вот могла загореться от происходящих под ней манипуляций. В это самое время кучерявый снимал с Оли джинсы, а прыщавый уже вовсю мял ее грудь, капая слюнями на майку и при всем этом улыбаясь. Сняв джинсы с Оли, кучерявый принялся за свои.
- Царь Небесный, Утешитель, Дух истины, Который везде находится и все наполняет, Вместилище всякого добра и жизни Податель, прииди и обитай в нас, и очисти нас от всякой нечистоты, и спаси, Милосердый, наши души. – Почти пищал поп от умиления и в этот самый момент….
Поп кончил
Кучерявый грубо вошел в Олю
Оля взвизгнула от очередной боли, плохо понимая, что с ней происходит….
Пока опричника попа трахали Олю, тот достал банку с водой и принялся, напевая что-то под нос, окроплять сошедшихся в соитии молодых людей.
Затем поп вышел, а охрана осталась выполнить свой долг и удовлетворить накипевшую похоть. Поп ждал их на выходе, наблюдая редкие физиономии вдоль коридора, что выглядывали с надеждой узнать подробности происходящего. Закончив дело, охранники вышли из комнаты и вместе с комендантом пошли дальше проверять комнаты. А Оля лежала почти голая, со слипшимися от крови волосами и тихо что-то шептала про себя…