Месть ульфхеднара

Автор: Всеслав Волк От Редактора. Автор, ты ебанутый адвентист Бильбы Сумкина? Кому это здесь интересно?

И когда кольчуга
С плеч слетела ярла,
Был средь войска смелый
Отличен обличьем.

Волки рвали трупы,
Громко сталь бряцала,
Полководец бился,
А полки бежали.


Ярл спал на широком деревянном ложе. По углам кровати были воткнуты стрелы – для охраны снов от злых духов. Младшая жена – меньшица тихонько посапывала у него на груди, на губах её застыла счастливая улыбка, и снилось ей, видимо, что-то приятное. А вот ярл спал беспокойно: полночи ворочался, а потом, не желая будить обнявшую его женщину, лежал, уставившись глазами в высокий потолок.
Сон всё-таки сморил его, но спокойствия не принёс. Предчувствие грядущего прорезало складки на высоком лбу, сдвинуло полоски бровей. Почудилась согнувшаяся фигура в синем полумраке комнаты. Приближается скрывающийся в темноте: блестят обнажённые клинки, полыхают жёлтым огнём глаза. Хочет встать ярл и потянуться к висящей на стене секире, единственному другу в этом переменчивом мире, но предаёт его тело, налившись бессильной слабостью. А убийца всё ближе и ближе. И, словно рок, неумолима его мягкая поступь – будто и не идёт вовсе, а плывёт по пушистому ковру. Заносит над горлом нож – всё, ярл, конец….
За стеной спала мать ярла Торбьёрг Рагнарсдоттир. Её супружеское ложе пустовало вот уже восемь зим, с тех пор, когда отец ярла, Гейрольв Тордсон не вернулся из своего последнего викинга. Много снега с тех пор выпало, столько, что Хильдир ярл успел вырасти и крепкой рукой расправиться со всеми, кто когда-либо перешёл ему дорогу. И, несмотря на бесконечные походы, сумел удержать большое хозяйство отца, внушив железным кулаком должное уважение соседям. Так что для викингов, живших по соседству с фиордом Ракни, названного по имени славного деда ярла, двор Хильдира Гейрольвсона перестал быть лакомым куском в отсутствие хозяина. Ещё б! Ярл был вхож к самому конунгу Олаву Трюггвасону, и не много проку было навлечь на себя его гнев!
О своих походах Хильдир никогда не рассказывал, но людская молва через уста заезжих скальдов по всему Северному Пути разносила саги и песни. И люди говорили, не так уж много неправды было в тех сказаниях. Так что, бонды, принимавшие ярла в своих дворах, ставили на столы самые лучшие яства и напитки, а те, кому он не нравился, предпочитали держать свою ненависть при себе. Недаром говорят мудрые люди: у конунга много ушей…

В песнях Хильдира ярла называли ещё и Кровавым, и, надо сказать, тем прозвищем никто особо не гордится. Так как жива в людских сердцах память о том, как семьдесят зим тому назад Эйрик Блодокс – Кровавая Секира вероломно убил родичей. Хильдир Гейрольвсон родичей не убивал, но прозвища, как известно, не рождаются на пустом месте.
Как-то раз, зимы четыре назад, в фиорд Ракни заплыл купеческий кнарр. И, едва завидев округлые бока корабля, женщины и девушки стали собираться – будет торг! То был Транд Пузатый – купец, который, как только океан взламывал лёд в фиордах, тотчас объезжал половину Северного Пути. В тот раз он привёз не только меха из Финнмёрка, стеклянные бусины, что всю зиму плавили гардские рабы, тонкой выделки шкуры и драгоценные полотна из глубины страны франков. Еще на борту его Моржа приплыл человек, про которого говорили - испивший мёда поэзии.
Гудмунд Скальд был мёдом Одина и вправду не обделён, и людям казалось, его висы стоит запомнить. Так вот, даже перепив браги, старый Гудмунд подолгу не рылся в голове, выискивая нужные кеннинги. А ещё Скальд не особо стеснялся в выражениях. И на пиру, что всегда устраивают после удачного торга, Гудмунд, проиграв битву с хмелем, сказал песню о Хильдире Кровавом.
В разгорячённых пивом и вином головах меткие висы рождали чёткие образы: вот дружина Хильдира Гейрольвсона опрокидывает сильного врага, вот викинги грабят захваченные поселения, вот выстраивают пленных для честного дележа. А потом один из воинов находит цепочку волчьего следа, и начинается безумие: всех под меч – мужчин, стариков, детей, женщин тоже, но сначала не под меч - под себя.
Одним отрубал руки-ноги, сдирал кожу, другим, кто больше всех сопротивлялся, раздаривал Хильдир кровавых орлов: проламывал грудные клетки и, распрямив рёбра, вытаскивал на спину дымящиеся на морозе лёгкие. Третьих – в петлю и на сук. И если не издыхал повешенный в кольце моржовых ремней - получал копьё в сердце – тебе, Отец Побед! Кричащим пленницам просто резали глотки и потом смеялись – будет тебе, красавица, второй рот, тогда и заорёшь в два горла! А малолетних – в мешок и в воду, как нежданный собачий приплод.
Шумела дружина, славила вождя, а ярл всё наливался ягодной брагой. Потом встал и пошёл на негнущихся ногах спать. А с порога кинул Гудмунду золотое кольцо – за песню, Скальд!

Заезжего скальда нашли поутру на берегу под гранитным утёсом. И чего он туда полез в таком состоянии? Но иные болтали…. Хотя, хватит! Ярл, конечно, не конунг, но ушей у него тоже хватает.
Так или иначе, Хильдира ярла окружала завеса, сотканная из славы, тайны и чего-то ещё… И у всех домашних просто языки чесались порассказать друг другу домыслы про сына Гейрольва.

Хильдир в одиночестве бродил по каменистому берегу. Осень накинула на берега фиорда красивое разноцветное покрывало, всё сплошь из красных и жёлтых лоскутов. Оттого деревья стояли, словно девицы пред свадебным пиром: принаряжённые, с румянцем радости и смущения на пылающих щёках.
Викинг в последнее время полюбил прогулки в одиночестве, оставив во дворе шумную дружину и родственников. Только тут, под светло-серым небом, он чувствовал себя в безопасности, потому как плёс просматривался на два полёта стрелы. Хотя, болтают, в безопасности воин, отправивший в Валгаллу немало храбрецов, себя чувствовать нигде не может. Потому как у каждого есть родичи, а где их нет – есть хирд, в котором родню заменили побратимы, не раз и не два стоявшие спина к спине средь ярой сечи.
Так что, стоит надеяться лишь на то, что тот, кто придёт по его душу, сперва протрубит в рог. Или приложит мечом по щиту – тоже не худший знак. Хотя…
Хильдир Гейрольвсон, как там говорят залётные умники-скальды, тоже не впервые взял в руки весло. Потому и прошёл через мелкое сито тридцати зим, сохранив себя. Суровые походы, конечно, выжгли и вырубили у него в душе то, что считалось уделом трусов: жалость, сострадание, доброту – не без этого. Но взамен дух викинга оброс каменной бронёй, зубы стали с палец длиной, и в глазах затлел хищный огонь. А ещё понял ярл, что в жизни не всегда всё происходит, как в сагах. Потому, даже отправляясь на недалёкие прогулки, всегда брал с собой тяжёлую секиру, за спину вешал цветастый щит.
Кто не знает, врагов у истинного викинга всегда хватает. А если славный викинг – то и кровные найдутся. Такие, что костьми лягут, либо вместе с тобой в обнимку к Хлидскъялву поднимутся, но своего добьются. И выбирая оружье, не будут долго раздумывать.
Потому и не надеялся ярл больше ни на хриплый рёв боевого рога, ни на красный щит над парусом, ни на лязг плетёной стали о разноцветную спину щита.
Враг – он всегда враг. Да, конечно, есть такие, с коими и на остров прогуляться – великая честь! Но чаще встречаются те, которых стоит давить, как крысёнышей, не то долго потом догонять придёться. А не догонишь сразу – и станет со временем не в радость вкусный обед, ласковая жена, добрая добыча – всюду будешь чувствовать неистребимый запах крыс, куда бы норны не закинули дорогу твоей жизни. Викинг во всех походах непреклонно следовал выбранному пути – и потому до сих пор был жив, слыл удачливым. И назад не оглядывался – ни к чему!

В чашу фиорда Ракни боги сгоняли послушные облака. Сказывают, самые первые облака слепили из мозгов поверженного великана, а этому племени – веры никогда не будет, кто ж не знает. Потому, едва только взглянув на пушистые стада на фоне гор, Хильдир повернул к дому. Скорее всего, будет дождь или мелкий снег, не такой, как в ту зиму, когда Олав сын Трюггви спускал на воду свой корабль….
Зима в тот год только вступала в свои права, отбеливая стекло, сковавшее фьорды, укрывая мягким пухом стылую землю. И хоть снег шёл ещё с середины осени, такого снегопада до сих пор не было. А тут… Как приврал скальд Олава, каждая снежинка была весом в эйрир!
А сам Олав был к тому времени уже выбран на всенародном тинге конунгом Норэгр. Так-то вот.
С начала осени его люди начали строить корабль. И к началу зимы работа была закончена. Пришедшие посмотреть только диву давались и хлопали себя по коленям – такое чудесное и необычное вышло судно!
Потом ещё строили много кораблей по образу этого. И у всех их были высокие борта и узкий корпус. Потому и были они стремительны, словно ткацкий челнок в руках женщины. Их называли снекки. Снек – змея!
На корабле Олава Трюггвасона было тридцать скамей для гребцов. А вместо драконьей морды на штевне был острый деревянный шип в два локтя длиной. Конунг погладил нос корабля и назвал его Журавлём. Доброе имя!
Его спустили на реку Нид, недалеко от Трандхейма. И плавали на нём до первых морозов, сделавших воду твёрдой.
Хильдира ярла тогда не было рядом с конунгом, но он шёл к нему навстречу. Шёл, надо сказать, издалека, через всю страну: из Хадаланда через Хейдмёрк, затем – через Упплёнд и Гудбрандсдалир, через Эйстриддалир и Страндхейм, Гаулардаль и Селабу. Нелёгкий был путь у Хильдира Гейрольвсона, и принимали его всюду по-разному – всё зависело от того, как относились ярлы и херсиры фюльков, через земли которых проходил ярл, к конунгу Олаву.
Всякое бывало в том походе через глубину Норэгр, и не всё из того, что было – забыто. Но кое о чём определённо стоит рассказать. Особенно про то, что случилось в Ульвдалире, что в Гаулардале….

…Дружина шла, словно волчья стая,- след в след, так как снегу было больше локтя, и не много проку было бы, если бы каждый прокладывал себе путь через сугробы. Потому путь прокладывал викинг, идущий впереди. После того, как проходили половину рёста, его менял следующий, а путевой возвращался в конец цепочки. И это было мудро.
Клепаные шлемы с наглазниками мороз изукрасил паутинами узоров, а бороды и усы облепил мягким инеем, так что лица воинов, казалось, заросли мхом, таким, как в Исландии.
Луна ярко светила с небесного купола, проглядывали созвездия: Фриггярок - Прялка Фригг, Локабренна – Огонь Локи, Палец ноги Аурвандиля, Повозка Одина, глаза великана Тьяцци, что, сказывают, Отец Богов закинул на небосвод по просьбе дочери йотуна.
Дыхание вырывалось облачками пара, глухо хрустел снег под ногами хирда. Вдалеке, на пройденном пути сверкали жёлтыми огоньками глаза. Око луны вскарабкалось повыше, и вскоре стало видно, кому они принадлежали.
За викингами бежала небольшая стая тех, кого ярл Хильдир будет бояться до самой смерти. Волки не торопились следовать за людьми – неспешно трусили по следу, сгустками серебра переливаясь под мертвенным светом ночного солнца. Чуяли своим волчьим нюхом – в морозном воздухе витал запах ещё не пролитой крови. Урчало в их прилипших к спинам желудках: ждать осталось недолго, и вскоре наполнятся свежей мертвечиной впалые животы, а торчащие ребра грудины вновь спрячутся в густой, лоснящейся шерсти. Потому и летели над снегом серые призраки, сверля огоньками глаз щиты, закинутые за спины викингов.
А если бы волки не появились – то хирдманы назвали бы удивительным: недаром долина была названа Волчьей – Ульвдалир.
Где-то тут невдалеке должен был быть двор Сигвата Волка, и ярл надеялся переночевать у него.
Побелевшие от мороза ноздри уловили запах дыма. Наверное, неподалёку горит очаг, и, хочется думать, над ним истекает жиром подрумянившаяся туша оленя! Это было бы не худшим концом вечера.
Эйрик Топор и Торкель Косматый, прибившиеся к его дружине в Рогаланде, уже давно, наверное, сидят в тепле да прикладываются к рогам с медовухой. Их послали предупредить Сигвата о прибытии Хильдира ярла, когда солнце прошло ещё только середину небесного пути.

За снежной дюной открылась насыпь, посреди которой стоял обнесённый добротным частоколом двор. Да, это не двор викинга, что, словно гнездо морской чайки, возводится только на берегу фьорда! Тут, в глуши страны следует отгораживаться от незваных гостей толстенными, в пол-охвата бревнами, да ещё поливать их водой на морозе, делая частокол и вовсе неприступным.
Над отесанными зубцами брёвен показались головы стражников. Ага, и у хозяев есть глаза!
Хирд подошёл к стенам на половину полета стрелы. Над бревенчатым забралом средь отливающих жёлтым блеском шлемов показалась широкополая войлочная шапка – стало быть, сам Сигват хозяин вышел повстречать гостей.
- Кто стоит под моими стенами? – голос говорящего разнёсся над долиной. Наверняка, не в первый раз задаёт его путникам хозяин, рассматривая гостей и раздумывая, как их лучше приветить: то ли ковш медовухи поднести, то ли звонким мечом угостить…
- Люди зовут меня Хильдир Гейрольфсон, и со мной – мои люди. Торольв херсир сказал, у тебя тут на три десятка рёстов единственный двор. Так что было бы не плохо, если бы ты назвал нас гостями и усадил за столы. Если только мои послы не пожрали всё мясо в твоём доме. А они на это способны, клянусь Мьольнниром! – ярл искоса посматривал на стены. А если хозяин откажет, то его хирд тут костьми ляжет, но разберёт этот двор по брёвнышку.
Через пару мгновений послышалось шуршание промороженного засова. Деревянный брус толщиной в ногу взрослого мужчины, наконец, сняли с заиндевелых скоб. Створки ворот, с треском ломая лёд на бронзовых завесах, словно нехотя, медленно раскрылись. За ними стояли люди, и их руки лежали на рукоятях мечей. Впереди стоял высокий и крепкий старик в низко надвинутой войлочной шляпе, который кутался в просторный меховой плащ.
Сигват Волк внимательно посмотрел на Хильдира ярла и его людей и неожиданно улыбнулся, блеснув крепкими зубами. Напряжение позади и впереди ощутимо спало. Викинги торопились зайти во двор. Ярл, слушая болтовню Квига Олавсона, оглянулся назад, на заснеженную долину, что медленно уменьшалась в проёме закрывавшихся ворот. Серая стая, поблёскивая жёлтыми точками глаз, уселась на расстоянии ста шагов от частокола и, казалось, чего-то ждала.
Викинг не один наблюдал за волками. Сигват Волк смотрел на серые тени, неслышно танцующие в морозной ночи, и улыбался собственным думам. Лишь желтоватый блин полной луны отражался в его глазах, которые, несмотря на широкую улыбку, смотрели зло и холодно…

Что ж, хозяин оказался щедрым! Видно, не так уж и часты в его доме гости!
Пир был в разгаре. Хирдманы Хильдира уже съёли и выпили изрядно, но всё равно не сдавались. Ха! Плох тот викинг, что сокрушая славных врагов, проигрывает битвы за столом!
Тёплый дружинный дом со многими очагами в утоптанном земляном полу вместил всех. Полыхал огонь в каменных углублениях, вился в дымогоны сизый дым. По стенам висело оружие: топоры и мечи, копья и дротики, красиво раскрашенные щиты. Добрый дом!
Хозяева пили мало, больше ели. Старый Сигват, сидя на хозяйском месте, рассказывал ярлу про своих сыновей:
- Старший, Вигфус, сейчас в Халогаланде у родича гостит, как и всякую зиму. Средний, Эйнар, уже отличился в викингах в землю эстов позапрошлым летом, вон он сидит - воин с заплетённой в пшеничные косицы бородой посмотрел на ярла глазами, в которых пенилось немало выпитого пива, и кивнул.
- Ну, а это младший – Грим, и, если говорят: младший – не худший, это про него, - закутанная в волчьи шкуры рука указала на сидевшего на левой скамье крепкого парня с пепельными волосами. Грим был молод, но мечен белыми полосками шрамов, и Хильдир готов был поспорить, немного хольдов у него в хирде поравнялись бы с сыном Сигвата. Юный викинг встал из почтения к гостю. На ременной перевязи вдоль пояса спал в ножнах скрамасакс, его брат костяной рукоятью выглядывал из-за спины.
Как мимоходом отметил себе Хильдир, мало кто из его знакомых носил по два ножа.

Пир удался на славу: половину гостей придерживали за пояса, пока вели спать. Хозяева, знай себе посмеивались, – конунг наверняка тоже узнает про двор Сигвата Волка, в котором гости во время пира так и не видели дна своих кубков.
Хильдир ярл встал из-за стола, только когда его последнего хирдмана увели показать спальную скамью - и палубу родного драккара, и залитый брагой стол хёвдинг покидает последним.
Обнялся с хозяином, пошел спать. В дружинном доме, вместившем под ставшими тесными сводами путников, раздавался дружный храп.
Грим Сигватсон тоже укладывался одним из последних. Не оборачиваясь, он проговорил:
- Отец часто попрекает меня тем, что я не ношу меч и топор - его правда. Но, как ты уже, наверное, догадался по имени, я – норвег лишь наполовину. Мать была из племени квеннов, что кочевало по Финнмёрку, недалеко от Халогаланда. Отец полюбил её и забрал из рода Лосося, а через девять месяцев она подарила мне свою жизнь.
Хильдир ярл сел на покрытую медвежьей шкурой скамью и принялся стягивать сапоги.
- Финны, как ты знаешь, не носят оружья кроме копий, ножей и луков. В память о матери я хожу в бой только с двумя ножами, и видят Асы, это не меня называют неудачливым, когда приходит пора снимать пояса с убитых врагов. Перевязь с боевыми ножами повисла на деревянном гвозде, плетёная сталь с тихим шелестом поползла из ножен. – Его я называю Хильдитон – Боевой Зуб, а его – Слитанди – Разрыватель. Клинки, казалось, светились мягким светом.
«А из мальчишки, пожалуй, со временем выйдет неплохой хёвдинг…», - ярл зарылся лицом в шкуру и сразу же провалился в сон.
В стылой тишине морозной ночи волки завели извечную песнь голода…

Странный сон послали боги сыну Гейрольва. Снилось, будто идёт он по двору Сигвата, а в спину дышит жаркими глотками волчья стая. Лязгают железные челюсти, стремясь добраться до тела викинга, но крепки руки, лежащие на загривках зверей. Ярл знает это и не оборачивается, идёт по утоптанному снегу. Заворачивает за угол дружинного дома и видит большой сугроб. А возле снежной горы роют лапами снег два громадных волка. Видно, позабыл хозяин упрятать мясо в ямы, а может, тут просто свежевали туши. Ярл вглядывается в снег и видит припорошенную кровь. Если тут охотники и разделывали добычу, то это было не так давно.
Летят белые комья из-под когтистых лап. Потом один из зверей наклоняет хищную голову и цепляется зубами за что-то светлое. Под переливами шкуры обозначились канаты мышц, зверь рывками вытягивает свою добычу.
Показывается сапог светлой кожи с вышивкой ругов. Догадка приходит неожиданно: ярл так и не проверил слова хозяина о том, что его послы Эйрик Топор и Торкель Косматый упились до подхода его, Хильдира, дружины! Оба – из Рогаланда!
Оборачивается викинг и видит пред собой оскаленные волчьи пасти. Прижаты уши зверей, и лютый голод горит в жёлтых зенках. А за ними стоит Сигват Волк и улыбается своей широкой улыбкой. В глазах – холод! И спускает зверьё на него…

Хильдир ярл вскочил в холодном поту и тут же почувствовал мускусный запах влажной шерсти. Пальцы привычно нашарили рукоять секиры. Рука, метнувшись к поясу, нащупала окованный серебром рог. Спешно поднёс его ко рту. Спёртый воздух разорвал боевой рёв.
Привычные к походам хирдманы ярла, ещё не стряхнув остатки сна, повскакивали со скамей. Все – с оружием в руках.
Огонь в очагах потухал, но света ещё хватало, чтобы осветить длинное помещение. Хватало, чтобы увидеть, как колышется река серых спин, беззвучно хлынувшая из дверей. Как рванули чьё-то тело капканы челюстей, как в ответ под гневный крик взметнулись мечи. Опустились и поднялись, разбрызгивая красные капли. Послышалось рычание, и в нём – боль. И пошла сеча!
За волками вслед врывались воины, Сигват – впереди! Но викинги ярла уже разметали скамьи по сторонам, посрывали со стен щиты. Встали в круг, загородившись раскрашенным деревом, из-за которого блестели яростные глаза, да опускалась сталь – подходи, кто смел!
Ну, что ж, и Волк, видно, не зря кормил свою дружину! Бросилась волна на замерший за спинами щитов хирд, люди вперемешку с волками. Бросилась отчаянно, самозабвенно, забывая в угаре боя про защиту! Но отхлынули, оставив серых братьев тёплыми телами лежать на кровавом полу.
А хирд Хильдира Гейрольвсона, затащив раненых в глубь строя, двинулся вперёд слитным размеренным шагом. Страшный шаг скандинавской дружины, который в землях англов останавливала лишь тяжёлая конница!
- Один! Один! Один! – крик на каждый шаг по скользкому полу, по телам павших волков и их хозяев. На каждый взмах мечей и топоров!
Воины Сигвата в спешке отступали в морозную ночь. Вот последний вбежал в проём, и оттуда, из ночной темноты, влетели копья. А потом закрылись двери, и опустился толстый засов. Засов снаружи. Видно, не впервой ты так принимаешь путников, Сигват Волк!
Хирд перестроился. Викинги схватили резную скамью и понеслись к дверям. И вовремя: за стенами затрещал, вспыхивая, хворост – вот отчего его такие груды были до самой крыши навалены. Всё для таких зубастых гостей, что мечи на поясах не для красоты носят!
От удара дом содрогнулся до основания, но дверь выдержала. Добрые двери в Гаулардале! Но руки, одинаково привычные к тяжести вёсел и боевых топоров, вновь подняли скамью и ударили в дверь. Брызнули щепы, слетели разом петли, и рухнул наземь деревянный препон.
А во дворе стояли полукругом оружные дружинники Сигвата. Блестела в лунном свете сталь.
Первым выкатились из дружинного дома викинги, что бежали с тараном. Да тут же свернулись на грязном снегу утыканные стрелами, точно ежи. Но следом хладнокровно шествовал хирд. Выплывал из горящего строения, не нарушая строя.
Хильдир увидел, как перекосилось от дикой злобы лицо Сигвата, прыгнувшего вперёд. Но то было мужество отчаявшихся. Лег под мечами хозяин, рядом с ним покатилась срубленная добрым ударом голова Эйнара, забрызгав кровушкой льняные косицы.
Где хозяин – там и дружина. Все до одного.
Но когда стаскивали в кучу тела, не нашли Грима, сына Волка, хотя и видели его в бою. И павшие от его ударов, пируя в Валгалле, скажут тебе, вправду ли так уж остры были его скрамасаксы!..

Хильдир ярл толк в битвах понимал, потому как перевидал их достаточно. И в воинах он тоже разбирался. Потому как повстречал на своём пути многих, и не со всеми разошёлся миром.
Ходил ярл долгие годы под стягом конунга Олава, и надо сказать, немало в Норэгр, Свеаланде, в Датских землях и много где ещё нашлось отчаянных викингов, не побоявшихся поднять на мачтах красные щиты при виде парусов Олава Трюггвасона!
Потому и схлёстывались в страшных сечах, где не считали ран и ударов – только убитых. Сражались и на просторах морей, и на земле. Бились против фюлькингов и дружин ярлов. И с йомсвикингами пересекались, и, надо сказать, даже при виде их кораблей не завязывали ножны ремешками! Славные были враги!
А ещё повидал ярл тех, кого выставляли впереди всего войска, с кем никогда не сидели за одним столом. Людей, сроднившихся с духами зверей, - одевавших медвежьи шкуры, кусающих в припадках ярости собственные щиты и выходящих в одиночку против целого войска. Их прозвище звучало, как лязг кольчуги. Берсерк – медвежья рубаха!
Но знал сын Гейрольва ещё одних воинов, так же глубоко обратившихся к своему звериному началу. Они не были слышны: они нападали, молча и быстро, а за их бесшумными шагами валились тела, безуспешно стараясь удержать жизнь в перерезанных глотках. И прозвище их не знал ни один скальд, живший в мире фантазий и слагавший саги о войнах.
Но Хильдир ярл иногда вздрагивал, когда в рассказах про ульвов – волков, ему чудилось: ульфхеднары! И он нашёл бы, что сказать в ответ на вопрос, откуда растут уши у таких россказней. Уж можете мне поверить…

Зима выдалась снежная. А как укутало землю пушистым покрывало в несколько локтей толщиной, ударили лютые морозы. В такие холода, сказывали старики, зверь выходил из леса, и люди не прогоняли его с дворов. Может, и было, кто ж его знает. Но только не во дворе Хильдира ярла.
В ту лютую стужу объявилась у ворот волчья стая, что обходила все ловушки и ямы, словно потешаясь над охотниками. А один раз, болтали, порвала в клочья сына Альрека хёрсира вместе с сыном его хирдмана. Хотя, другие говорили, он просто уехал на юг страны к родне.
А водил ту стаю громадный матёрый волк, весь в росчерках белых шрамов. Глаза его горели жёлтым светом, и в них светился ум, не такой, как у прочих волков. А ещё у него были клыки, словно боевые ножи, вспарывавшие кожаные куртки и человеческую плоть. Обо всём этом поведал ярлу Оттар сын Бьорна, что жил неподалёку в Раудсгиле – Ущелье Рауда, баюкая при этом перевязанную руку.
Был вечер перед праздником Йолем. А потом наступил и сам Йоль, и столы ломились от яств и пива. Но Хильдир ярл на том празднике сидел и ничего не ел и не пил, только прятал под столом руки. Чтобы люди не видели, как сильно они дрожат. Но кое-кто увидел и задумался, что могло так напугать ещё не старого викинга, у которого крепкий хирд, и в покровителях – сам конунг Олав!
Ярл недолго сидел за столом, а потом встал и ушёл к себе, сказав, что будет спать один. Люди потом говорили, уходя, он взял точило и долго вострил свой топор. Воины, всю ночь стоявшие под его дверями, это слышали. А поутру его нашли мёртвым, с перерезанным горлом. И на лезвии секиры была кровь. И каждый задавал себе вопрос: с чего бы ярл наложил на себя руки? А старые хирдманы, поседевшие в походах, отводили глаза.
А ещё говорят, среди ночи послышался волчий вой. Так это или нет – не знаю, скажу только, что волков мы в ту зиму больше не видели…

Очень известен русский герой-волк Вольх Всеславович. Многие исследователи проводят параллели, согласно которым Вольх — это киевский князь Олег, считавшийся вещим ( другим словом для обозначения волколака было слово, образованное от глагола vedati — «знать»: укр.вiщун — «волк-оборотень», др.-чеш.vedi — «волчицы-оборотни», словен. vedomci, vedunci, vedarci — «волки-оборотни»). Впрочем, таким князем-оборотнем был и не менее прославившийся Всеслав Полоцкий (вторая половина 11 в.), который «...князьям города рядил, а сам в ночи волком рыскал... Херсоню великому волком путь перерыскивал...» (Слово о полку Игореве)…..


Ульфхеднары - это волкодлаки по-скандинавски?


Бок о бок с берсеркером, облаченным в медвежью шкуру, лучше сказать воином-медведем, стоит "ульфхеднар", то есть "некто, облаченный в шкуру волка, воплотившийся в волка". Родственная связь воина-волка и воина-медведя столь тесная, что оба термина выглядят как синонимы. Саги утверждают, что "ульфхеднары" и "берсеркеры" действовали иногда в одиночку, но чаще всего небольшими группами, похожими на волчьи стаи. Еще в сагах говорится об их свирепости, безжалостности. Так что предания о "волколаках" и "оборотнях" выглядят вполне правдоподобными.


Я думаю, йомсвикинги были не единственной замкнутой общиной войнов.


Единственный о ком я слышал, что он оборотень, так это Всеслав - полоцкий князь


В свете всего сказанного вряд ли сравнение некоторых рыцарей Средних Веков с бешеными псами или волками-оборотнями покажется плодом поэтического преувеличения. Волки, медведи, львы, столь характерные для средневековой геральдики, оказывается, не были безобидным украшательством. В них проглядывал древний ужасный смысл. Они символизировали тех, кто когда-то были зверями.