N.Борзов, Последняя песня

Автор: mamontenkov dima N. Борзов, «Последняя песня»

В комнате с занавешенным зеркалом, молодой человек читает стихи. У слушателей потрясенные лица, задумчивые взгляды, девушка на подоконнике плачет.
…Вновь в который раз,
Пара чьих-то глаз,
Смотрят в мои окна,
И не знают, что хотят увидеть в них,
А я им не скажу, что я курю, сижу,
И, что на них я не гляжу!
В темном коридоре Боба Шутов разговаривает по телефону:
- Да, в девять на кладбище, потом банкет…
Тусклый вечер, искусственная тишина, молчат телевизоры и музыкальный центр. Столы на кухне заставлены кастрюлями без крышек, в них еще не перемешанные салаты. Бабушка Настя и соседка тетя Галя смотрят в духовку.
- Работает, а то я уж испугалась.
- Свинину давай в раковину, пусть тает, и водку спрячь, сейчас Герка проснется. Картошку завтра поставь варить часов в десять, пока то, да се, фарш накрутишь сразу с молоком и хлебом, яйцо добавишь, приправу. Майонезу в салат побольше клади, за мясом поглядывай, поливай жирком, сочнее будет, духовка мне не нравится...
- Компоту кастрюли хватит?
- До компоту им будет-то…
Дядя Гера спит на детской кроватке, длинные ноги на полу, кисть руки ладонью вверх тоже на полу, рядом, аккуратно друг к дружке, пара кроссовок «HERO WAY». Маленький Андрейка ткнул пальцем в усы спящего:
- Это для детей комната!
Кирилл включил свет. Дышать нечем от перегара и духа кроссовок «Героический путь»
- Пошли на кухню посидим.
- Там жарко.
Раздался грохот в прихожей, стихи в большой комнате оборвались.
- Столы принесли…
Народ на цыпочках высыпал в коридор. Тихо расставляли тарелки, рюмки, бабушка Настя считала людей, последние помощники ушли далеко заполночь.

Кладбище, поздняя осень, равнодушный водитель автобуса, воронье и жирные кладбищенские коты. Где-то далеко, взвизгнула, отчаливая от платформы, электричка…
Подъехали Шутовы – Боба и Полина, не торопясь вылезли из теплой машины, у Полины сноп гвоздик, шепотом поздоровались, и все колонной двинулись между могил на Южную сторону.
Поп долго переодевался, долго разжигал кадило, долго читал. Катя, вдова, стараясь не шуршать пакетами, разворачивала закуску, достала водку, стопку пластиковых стаканчиков. Запахло свежими огурцами. После – «аминь», батюшка скомандовал:
- А теперь помянем усопшего.
Все перекрестились, полезли за сигаретами. Старухи загалдели:
- Гере, Гере…
Дядя Гера дрожащими руками принял полный стакан, залпом выпил.
- Боба, Сережа! Берите, давайте.
Шутов с Катей едва не чокнулись, быстро опомнились. Вдруг завыла мать, ее усадили на скамейку, в руках опытных старух замелькали пузырьки с лекарствами, все снова притихли…

В автобусе Гера подсел к водителю:
- Да я нах, двадцать тонн, бу-бу-бу, бригадир бу-бу-бу двадцать тонн, я говрю, пошел нах…
Во дворе уже стояла машина Шутовых. Последний перекур у подъезда, кто-то спросил:
- В магазин надо?
- Не, все есть.
Соседка Галя на кладбище не ездила, накрывала на стол. Андрейка округлил глаза:
- У кого день рождения?

Хлопнула в последний раз дверь в ванну, отскрипели стулья, все уперлись глазами в тарелки, мать почему-то улыбалась. Тишина пузырем повисла над столом, кто-то должен хлопнуть в ладоши! Все поглядывали на Бобу Шутова.
- Друзья. Вот уже сорок дней нет с нами нашего друга и великого поэта…
Полина обняла Катю, Кирилл закусил кулак и отвернулся к окну.
Дяде Гере не повезло, он по запарке уселся между бабушкой и соседкой тетей Галей, которой «нельзя».
- Тамара Сергеевна, я предлагаю выпить… спасибо вам за вашего сына…
За Катей ухаживал Боба, братья Высоцкие опять шипели друг на друга. Замелькали тарелки, вазы с салатами. Полчаса пролетели в неловкой тишине, лишь стук вилок и шепот по углам стола.
Бабушка Настя поставила еще несколько бутылок.
- Ребята, если курить хотите, на кухне можно.
Народ, покашливая в кулаки, высыпал в коридор. После перекура стол разделился пополам – на мужскую и женскую половину. Женщины отвлекали Тамару Сергеевну от воспоминаний, что бы опять не завыла.
- Как Таня?
- Плохо. Вышла замуж за старого, думали богатый, еще и орет по ночам.
- Орет?
- Ну, да. Вот так, спит, спит, а потом, как заорет!
- Воевал, наверное…
- Наверное. А, может – идиот. Скоро третьего родят.
- А мне героину!
Сказала бабушка.
- Героину, героину, - поддержали соседки, - и медаль.
- Нет, медаль за четвертого дают.
- У Риты четверо, и медаль есть и удостоверение – мать героиня. Тоже еще хотят парочку.
- Сумасшедшие.
- Ты мужа видела?
- То ли грузин, то ли бандит…
- Лазарем их, - предложила бабушка, - лазарем всех черножопиков…
Гера уговаривает тетю Галю ёбнуть, Галина отворачивает измученное лицо к женщинам, но у тех тоже налито, хоть и сухое вино и по рюмкам.
- Ребята, вот «оливье» еще…
Еда на столе не убывала, баба Настя ловко, как заправский официант меняла посуду, подкладывала, подливала в графины, «подрезала» хлеб и булку. Курить ходили уже парами или поодиночке, Андрейка прилег на диван, свернулся калачиком, Кирилл присел рядом.
- Когда папа придет?
- Подожди немного…
Женщины вспоминали усопшего.
- Стихи сочинял, вон Коля все их помнит…
- И мальчишку-то пожалеть некому, родители – геологи погибли где-то на Севере. Интернатовский…
А на кухне и читали те самые стихи. Коля Высоцкий с пафосом, во всю глотку, махая руками, орал:
Ты! Любишь деньги, шмутки, рестораны!
Ты, любишь все, что нету у меня!
Так лучше уж зависнуть кверх ногами,
Чем любить такую, как тебя!
Аплодисменты. Кто-то даже присвистнул.
- Давай обличительные! Про рэкет!
- Хорошо, давайте.
Выставился с пивом?
Хочешь жить красиво?
Плати!..

Народ косел. Галя все-таки ёбнула, это сразу стало заметно – глаза сплюснулись в злобном прищуре, и повторяла неизвестно кому, куда-то под стол:
- Все понятно…
Герка, сделав свое подлое дело, рухнул рядом с Кириллом на диване, захрапел, Андрей скинул на него подушку.
Пришла еще одна соседка – пожилая, интеллигентная Софья Прокопьевна, женщина трезвая, тоже соседка Галины по коммунальной квартире. Женщины загалдели, появилась на столе чистая тарелка, булькнуло вино в рюмку. Галя мгновенно еще больше замкнулась, ей наливали уже на равных с мужиками.
- Как Михаил?
- Я в больницу теперь каждый день, все так дорого…
- Что врач говорит?
- Ой, я теперь каждый день, уколы сама…
Галя запила водяру лимонадом, громко брякнула стаканом о стол:
- Сюзанна ебаная сидит!
Все сделали умные лица, как будто Гальки вообще нет.
- …Столько денег сейчас все это. Лекарства, белье, апельсины…
- Сюзанна ебаная сидит.
- А дорога? Маршрутки по сорок рублей, все сама…
Никто не заметил, как исчезли братья Высоцкие, они долго жевали зубы, ерзали задницами на своих стульях, пошли курить и пропали. Из маленькой комнаты раздался визг, грохот, как будто шкаф упал, мат, глухие удары о стенку, опять визг. Никто не обращал внимания, все знали.
- Теперь будут до смерти.
Гера проснулся, вскочил, выдернул из рук Шутова рюмку, налил и выпил. Грохнулся на колени перед бабой Настей.
- Да я за вашего сына! Знаете, какого сына вы воспитали?
- Да иди, балбес, спал нормально.
Гена уронил голову бабке на колени и завыл.
- Что теперь будет! Я никогда, слышите, не забуду…
Он рухнул на пол, обнял ноги Анастасии Алексеевны, его кое-как поставили на задние копыта и бросили опять на диван. Гена еще долго хныкал, потом притих. Софья Прокопьевна предложила:
- Настя, Тамара, пойдемте ко мне, пусть молодежь без нас.
- О, Сюзанна ебаная…
- Галина прекрати!
- Я дочь кузнеца, и мне все по хую!
Женщины ушли, кроме Кати, Гали и Полины, давно уже чуть слышно играл музыкальный центр потом, чья-то другая рука рубанула на всю катушку.
«Шат ап анд слип виз ми,
Комон, вай донт ю слип виз ми?
Ша тап анд слип виз ми,
Комон, аха анд слип виз ми»
Дядя Гера вскочил с дивана, как будто не спал! И пустился в пляс - перелом, выкидывая далеко вперед свои нижние конечности.
Танцевали все! Братья Высоцкие с распухшими мордами, брызгая воду с мокрых волос, Галина Ивановна, хлопая ладонями по пяткам, маленький Андрейка на подоконнике.
«Ю а янг, ю фри-и,
Вай, донт ю слип виз ми»
Пришли какие-то люди с водкой.
- О-о-о!!!
Один чел был на костылях. Он танцевал, как игрушечная обезьяна из фильма «Приключения Электроника». Хоп, кувырок назад, между своих костылей, хоп еще! Кто-то крутанул «нижний брейк», зацепил, кувырнул журнальный столик, хлеб рассыпался по полу. Тете Гале разбили голову, уволокли домой, этажом выше. Катя пропала с Шутовым, несчастная Полина вызвала себе такси...
- Люди! Пойдем на Пятак!
- На Пятак, на Пятак! Я шавермы хочу!
- Сейчас ларьки будем переворачивать!
Люди, спотыкаясь и хохоча, вывалили в прихожую, одноногого передавали на руках на лестницу, через головы летели его костыли, кто-то блевал, дядя Герман одевался, лежа на полу…

Кирилл вышел в коридор, снял телефонную трубку, набрал номер. Теперь не страшно. Теперь можно.
- Алле? Алло-о-о!
- Здравствуй.
- О, господи, ты где? Ты куда пропал?
- Никуда, все в порядке.
- Подожди, я телевизор потише сделаю…
- Ну, рассказывай, где ты шлялся больше месяца? Вместо тебя какой-то мальчик сидит…
- Понравился?
- Чукча. Что там за шум?
- Родственники веселятся, меня никто не жалеет.
- Я теперь каждый день работаю.
- Мы не увидимся больше.
Пауза. Едва слышны незнакомые голоса сквозь треск эфира.
- Я все поняла…
- Не надо…
- Тебя стало плохо слышно!..
- Значит мне пора. Подожди! Я буду любить тебя вечно! Алло?
Гудки.
- И ждать…
Кирилл вернулся в комнату, сел за разграбленный стол, его рюмка стояла на краешке скатерти, рядом блюдце с остекленевшим «оливье» и кусочком подсохшего хлеба. В серванте газета. Статья. «Известный поэт – песенник, автор нашумевшей поэмы - бестселлера – «Маленькие хачики чешут свои мячики», сбивает на автомобиле ребенка насмерть и сам погибает, врезавшись в тополь!»
Двери в квартиру настежь, вошли два милиционера, они поднимались на лифте и разминулись с толпой. Снизу, на лестнице, эхом доносились вопли, ржач. Один милиционер заглянул в комнату.
- Свадьба, наверное.
- Соседи сказали – сорок дней.
- Ладно, пошли отсюда.
Потом вошел человек в грязной брезентовой куртке, бородатый. Кирилл его сразу узнал, хоть и раньше никогда не видел. Они поздоровались.
- Я за вами, где Андрей?
- В соседней комнате, телевизор смотрит.
- Ты зачем ей звонил?
Кирилл пожал плечами.
- Вот так и рождаются сказки об измерениях.
Андрейка бросился к отцу на руки, и сразу уснул…
…Она так и стояла у окна с телефонной трубкой в руке, в своем любимом ситцевом халате, когда он, пролетая яркой кометой, взмахнул серебряным шлейфом, прощаясь, и навсегда исчез в черном небе.