Парижская осень

Автор: Altun Впереди пятьдесят лет необъявленных войн, и я подписал договор на весь срок.
Эрнест Хемингуэй

Он сидел за столиком небольшого кафе на Монпарнасе и пил café latte. Рядом был его любимый ресторанчик с толстеньким названием «Hippopotames» . Он только что невкусно пообедал, но пообщался вдоволь на русском. С миловидной официанткой Анной, украинкой, которая училась здесь в Париже, и подрабатывала в ресторане, чтобы платить за съёмное жильё в пригороде. Поэтому ресторан был его любимым. Ему было приятно, что и сейчас в Париже, можно с кем- то поговорить по-русски. Расплатившись, он вышел из ресторана, и занял столик в кафе, поджидая Анну.
Он любил Париж. Каждый раз, откуда бы он ни возвращался домой, он делал, иногда небольшой, иногда внушительный воздушный крюк, чтобы пару дней побродить по Парижу; посидеть в кафешке, лениво следя за прохожими; послушать мессу в Соборе Парижской Богоматери; просто подышать воздухом этого самого прекрасного города на земле.
Он посмотрел на часы. Ровно пять. До окончания Аниной смены ещё час. Он жестом подозвал официанта и заказал коньяк, и попросил принести какой- нибудь журнал с картинками.
Он не знал французского. Это было единственным минусом Парижа по отношению к нему, и уже потом, во вторую очередь , единственным его минусом по отношению к Парижу. В Париже сложно говорить на английском языке. Тебя либо не понимают, хотя весьма редко, либо делают вид, что не понимают, что гораздо чаще и обиднее.
Он пил коньяк и листал журнал. Кое- что показалось ему интересным. Чисто интуитивно, а может и с помощью цветных фотографий. Но всё- таки его это обеспокоило. Он решил попросить Анну перевести ему шестую страницу, и отложил журнал. Он сидел, наблюдал за вечерней жизнью Монпарнаса и допивал коньяк.
Она подошла, обняла его сзади за шею, поцеловала в щёку. Села за круглый столик напротив него, поправила прядь волос , спадающую на лоб и улыбнулась.
-Ты голодна?- спросил он.
Она помотала головой, упрямая прядь снова упала на глаза, она пристроила её на место. Она улыбалась, смотрела на него карими, лучистыми, и такими влюблёнными глазами. Так могла смотреть только она. Так любить могла только она. Ей было 19, ему сорок два. Уже сорок два. Ещё лет десять и до старости рукой подать. Он уже начал понемногу осваиваться с этой мыслью, приноравливаться к ней, когда два года тому назад, в его жизнь вошла Анна.
-Тогда давай пойдём отсюда, я не люблю их коньяк, это минус, но меня любит Жан, это безусловный плюс. – Он подозвал официанта, расплатился, оставив щедрые чаевые.
–Мерси, Жан. Оревуар.
-Оревуар, месье.
-Тебя любят все, - она прижалась к нему, обхватив его руку, и снова поцеловала.
-Ну, не путай разные значения этого слова. Жан любит меня исключительно за чаевые.
- А я?
Он посмотрел в её лучистые глаза и улыбнулся.
-Ты мне призналась в любви сейчас, мне не показалось?
….
Они гуляли. Он показывал ей свой Париж. Свой Монпарнас.
Он прошлись по улице Гаите, у самого забора кладбища Монпарнас. Он рассказывал ей о тех, кто похоронен за этим забором. Мопассан, Бодлер, Сартр…
Русский шахматист Алёхин, и украинский «бунтарь» Петлюра.
-Я хотел бы лежать рядом с ними, здесь,- сказал он.
-Ты никогда не умрёшь, ответила она.
Он улыбнулся.
На перекрёстке бульваров Распай и Монпарнас, они постояли немного у памятника Бальзаку, помолчали. Каждый думал о своём.
Она о том, какой он хороший и совсем не старый. О том, как она его любит. О том, какой он умный, что знал всех этих людей, что похоронены за тем высоким забором.
Он, о заметке в журнале, который лежал у него в боковом кармане пиджака. И немного о Париже, таком до боли родном, таком близком и таком далёком. Он когда то хотел купить здесь квартиру. Но не купил. Миллион евро было слишком высокой ценой для него. На несколько порядков выше того, что он мог себе позволить. Он с грустью подумал, что его похоронят не здесь. В этом городе он может просто погостить. Но стать его частичкой ему так и не удастся.
- В каком кафе ты хочешь посидеть? -спросил он её.
-А какая разница? Главное, с тобой.
Он улыбнулся.
-Тут даже не две больше разницы, как говорят у Вас в Одессе. Их целых три.
….
Они сидели за столиком в Клозери де Лилла. Несмотря на начала октября, когда основной поток туристов, по идее должен был схлынуть, ни в Ротонде, ни в Куполе свободных мест не оказалось. А здесь, в Клозери де Лилла - один свободный столик.
-Странно, - подумал он.- Напиваться я сегодня не намерен.
Пока они обходили кафе в поисках свободных мест, он рассказывал ей о каждом из них.
Ротонда. Он рассказал ей о людях, посещавших это кафе в прошлом. Троцкий. Ленин. Пикассо.
-Пабло Пикассо? Твой любимый художник? - спросила она.
-Один из любимых, -ответил он и добавил, - Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Киприано де ла Сантисима Тринидад Мартир Патрисио Руис и Пикассо. Это его полное имя.
-Такое длинное… Пикассо легче запомнить, да и выговорить тоже. –Она поморщилась. – И как ты это запомнил….
Он пожал плечами.
-Прости, я видела открытки с его картинами, журналы. Я ничего не поняла.
- «Все пытаются понять живопись. Почему они не пытаются понять пение птиц?»
-Что?
-Это слова Пикассо.
-Я тупая, да?
Он остановился, обнял её, поцеловал в лоб.
-Нет. Ты юная, но это пройдёт.
Она прижалась к нему всем телом. – Ты такой хороший…
Он коснулся губам её волос, ощутив их аромат, и немного отстранился.
-Пойдём, нам нужно найти свободное место. А то всё займут.
Она нехотя повиновалась, они пошли дальше.
- Всё равно я не понимаю его картины,- капризно сказала она. - И не понимаю тебя, когда ты понимаешь что-то, чего не понимаю я.
Он рассмеялся.
-Ты скоро начнёшь писать романы. Это воздух Парижа так на тебя действует?
Она надулась ещё больше, но через мгновение расхохоталась.
-Ну, вот не умею я на тебя злиться. Ни капельки не умею.

Он ещё немного рассказал ей о кафе Купол, в котором тоже был аншлаг. Вернее о его знаменитых посетителях.
Франсуаза Саган, Сименон, Марк Шагал, Маркес.
Ей было знакомо только два имени, и то, понаслышке. Поэтому она молчала.
Он тоже замолчал, потому что, не был уверен, что она слышала хоть об одном из этих людей.

А сейчас они сидели за столиком Клозери де Лилла , поджидали официанта и она спросила.
-Ну а здесь кто бывал?
-А здесь, моя милая, сидели самые гениальные писатели-пьяницы. Джойс и Хемингуэй.
Хемингуэй?- Она хитро сощурилась.- Ты закажешь дайкири?
Он посмотрел удивлённо. – Ты читала «Острова в океане»?
Она гордо улыбнулась.
-Да. Я знала, что ты будешь удивлён. Но мадмуазель Рено разрешает мне иногда брать её книги.
Мадмуазель Рено была старой девой, у которой Анна снимала комнату в пригороде. Он видел её однажды, и она произвела на него неизгладимое впечатление.
-Нет. Я не буду заказывать дайкири, мы не на Кубе. А потом, я не намерен сегодня напиваться.
Я буду коньяк. А ты?
-Глоток вина.
Они сидели и говорили о Хеме.
….
-А я вот сижу и думаю, ну ладно русская речь, ну ладно говорят о Хемингуэе, но так рассказать о его годах на Кубе , на русском, мог только один нерусский засранец.
Человек в бежевой панаме, надвинутой на глаза так, что скрывала большую часть лица; и бежевой куртке, довольно таки бесцеремонно сел за их столик.
Анна оторопела, и испуганно переводила взгляд с одного мужчины на другого.… Но лицо её спутника озарила улыбка, и она немного успокоилась.
- Ты хоть не панаму, шапку невидимку надень, но не узнать твой голос… Так что, лучше бы ты, молча сел.
Человек рассмеялся, поправил панаму.
-Как ты?- мельком спросил он, и, повернувшись к Анне, коротко отрекомендовался. - Саша.
Анна смотрела на него во все глаза. Этого человека, высокого статного красавца, любимца всех без исключения женщин Советского Союза, вне зависимости от возраста, и социального статуса; даже сейчас, спустя столько лет, прошедших после распада Великой Державы, его знали и любили во всех уголках, ставших вдруг независимыми стран. Его действительно невозможно было не узнать.
Они просидели до поздней ночи, говорили о кино, о Каннах; о книгах, о Хеме и Джеймсе Джойсе; о Пикассо и Модильяни, об их прижизненной борьбе за титул гения, о последнем слове, которое произнёс Пабло перед смертью –«Модильяни»; говорили обо всём на свете. Он не говорили только о политике. Это было давнее табу.
Под конец Анна немного захмелела, и осмелела настолько, что сказала
- А снимете меня в кино. А ещё лучше нас.
А.А., внимательно посмотрел на Анну и наклонившись к ней, доверительно сказал вполголоса.
-Не нужно. Вам, это не нужно. Совсем. Вы настоящая, таких сейчас почти нет…
- А вот этому стареющему засранцу, -кивок, - я предлагал. Причём не раз. В итоге, я просто послал его в жопу.
Они рассмеялись.
Когда ,наконец они попрощались, было три часа ночи.
А.А. взяв такси, поехал в пригород, поиграть в казино. «Чуть-чуть» -, как он пояснил.
Анна взяла под руку своего спутника. Он прошли 5 кварталов до его отеля пешком.
-Заодно проветримся, - сказала Анна, зевнув.
Скорее выветрим хмель, -подумал он. - Надо же, спустя столько лет, просто невозможно не напиться в Клозери де Лилла, в кафе, где напивался и опохмелялся Эрнест.
Он вошли в отель, и девушка на ресепшн, мельком взглянув на них, опустила глаза.
Он подошёл к стойке, чтобы взять ключ-карту. Её можно было вовсе не сдавать, но он был дисциплинированным постояльцем.
Девушка передала ему карту и потупившись спросила на английском.
-Мадмуазель останется с Вами?
-Возможно, -он вопросительно посмотрел на девушку.
Та смешалась окончательно, и молча кивнула.
…
Лифт поднял их на 4 этаж.
Номер был достаточно просторным для одного, но несколько неприспособленным для двоих.
Но его сейчас заботило не это.
Её, наоборот, это порадовало…
Он заметил естественно, радость в её глазах. Не в первый раз заметил. Но он давно, с первого дня знакомства, всё решил для себя. Это табу, как политика, в разговоре с Сашей.
Он достал журнал из кармана
-Аня, шестая страница. Мне нужна суть.
Анна начала переводить. Он остановил её жестом, почти сразу, и задал единственный вопрос. Анна ответила утвердительно.
-Спасибо. Ты располагайся. Мне нужно кое-куда отъехать по делу.
Он старательно не смотрел ей в глаза, но чувствовал её разочарованный, обиженный взгляд.
- Скорее всего, буду к утру. Ты не жди. Извини, но в душевой, только мужской гель. И мой халат.
Она поднялась со стула, отложила журнал, обняла его.
-Значит, буду хотя бы пахнуть тобой.
Он вышел из номера, подошёл к лифту, но передумав, снова пересёк коридор, начал спускаться по лестнице.
Спустившись на два лестничных пролёта, он достал мобильный.
Связь была ужасной, что- то трухтело, пыхтело, замирало на мгновение и снова клокотало в динамике.
-Это я,- произнёс он, когда, наконец, ответили.
- Ты где, спросил хриплый мужской голос , с сильным акцентом.
Он выдержал паузу.
-Ах да. Я совсем уже тут…, голос стал ещё более хриплым.
-Я слышал новость. Это правда?
-Да… Ты будешь?
-Мне нужно четыре дня.
-Хорошо, постарайся успеть- ответил хриплый, и отсоединился.
Он выключил телефон, снял батарейку, и в таком , разобранном виде, спрятал телефон во внутренний карман пиджака.
-Может и глупо, -подумал он, - но пассивная триангуляция - мне сейчас ни к чему.
Он спустился, вышел в холл. Подошёл к ресепшн.
-Мадмуазель отдыхает. Проследите, чтобы горничные не беспокоили утром. Я совсем забыл о табличке.
Девушка за стойкой молча кивнула.
Он вышел из отеля, дошёл до стоянки такси, назвал адрес.
- Пляс Пигаль.
Вернулся он утром.
….
Анна спала в его кровати. Он тихонько подошёл, поправил съехавшее одеяло. Потом вошёл в ванную, притворив за собой дверь, принял душ.
Он смыл с себя остатки прошедшей ночи, надел чистую рубашку и джинсы. Потом собрал свою дорожную сумку. Теперь он недовольно разглядывал свою небритую физиономию в зеркале. Но бриться было нельзя.
-Доброе утро.
Он обернулся. Анна сладко потянулась в постели.
-Доброе. Как спалось?
-Относительно.
-Тогда у тебя 10 минут, госпожа Эйнштейн, мы с завтраком ждём тебя внизу.
Он послал ей воздушный поцелуй и поспешно вышел из номера.
Спускаясь в лифте, он пытался найти себе оправдание, но не мог. Уже два года не мог.
Значит, и искать незачем,- сказал он себе,- в преисподней будет одним иском больше.
И через минуту, сидя в ресторане и поглощая вторую чашку эспрессо, он думал уже о другом.
Анна спустилась минут через пятнадцать. Сейчас сидя рядом с ним, пила апельсиновый сок.
От завтрака она отказалась, сославшись на отсутствие аппетита. Они долго молчали, и наконец, он, взглянув на часы, сказал
-Аня, у меня самолёт через два часа. Я заказал такси, которое подъедет через 20 минут.
Аня посмотрела на него, и он увидел, что она сдерживает слёзы из последних сил.
-Я помню, я сказал тебе, что у нас есть три дня. Но вчера обстоятельства изменились, и мне придётся улететь сегодня. Аня, пойми , это очень серьёзно. Близкий мне человек попал в беду.
-Насколько близкий?- напряжённым голосом спросила она. Она смотрела на него злым почти взглядом. –Ближе чем я?
-Анна ,-мягко произнёс он. – Слава Богу ни с женой, ни с дочерью ничего не произошло. (они обсуждали его семейное положение очень давно, ещё при первой встрече) Обе здоровы, и ждут моего возвращения. Но другому близкому мне человеку сейчас нелегко. И у нас с тобой осталось чуть больше 15 минут до такси. У тебя что- то осталось в номере?
Она покачала головой.
Он поднялся в номер, взял дорожную сумку, одел чёрную кожаную куртку, огляделся и вышел.
Когда он спустился, Анны в ресторане не было.
Он подошёл к стойке ресепшн, возвратил карту и расплатился. Девушка протянула ему сложенную вчетверо салфетку. –Мадмуазель оставила это для Вас.
Он кивнул, положил салфетку в карман.
-Я заказывал такси.
-Да, я помню месье. Такси будет через несколько минут.
Он снова кивнул. – Сделайте мне любезность, попросите шофера подождать минуту. Мне нужно купить сигареты.
-Конечно месье.
Он вышел из отеля и дошёл до табачной лавки на углу. Купил блок сигарет, распаковал, вынул одну пачку, остальные бросил в сумку. Выйдя из лавки, достал из пачки сигарету, после достал салфетку, развернул её.
«Не возвращайся больше. Хотя бы не обедай больше в «Hippopotames. Я люблю тебя. Твоя Анна»
Слово «твоя» было несколько раз перечёркнуто, но разобрать было можно, хотя салфетка в этом месте была продавлена почти насквозь.
Он достал зажигалку, прикурил, потом посмотрев на салфетку мгновение, поднёс зажигалку и к ней.
…
Аэропорт Шарля Де Голля был как обычно суетлив и многоязычен.
Он прошёл к камерам хранения, отыскал ячейку с нужным номером, набрал код.
Он достал из внутреннего кармана куртки зелёный паспорт, положил в ячейку, достал взамен паспорт красного цвета , закрыл ячейку и направился к стойке регистрации.
-А вернутся всё- таки придётся, - произнёс он про себя. И громко, вслух добавил. – Аминь.