Морской бой.

Автор: Унтер-офицерская вдова Здание роддома добротно сложено из красного кирпича, оно имеет форму буквы П, причем на очень коротких ножках. Вокруг снуют молодые отцы и новорожденные бабушки, дедушки тоже, но отчего-то значительно реже, кричат трубно в окна и наделяют своих девочек куриным супом, кефиром и настоем полезного чернослива. Полиэтиленовые пакеты со снедью сердито доставляет пожилая санитарка в несвежем халате, высоко открывающем изуродованные тромбофлебитом ноги в лечебных плотных чулках.Если ты будущая роженица, ты обитаешь на втором этаже и носишь наполненный живот вдоль по щедро хлорированному коридору; если ты роженица настоящая, ты уютно устраиваешься на специальном столе черного искусственного дермантина и примериваешься к страшноватым рычагам по обе стороны тела; если рычаги благополучно отпущены, а младенчик обмотан клеенчатыми бирками, ты поднимаешься на третий этаж, вершина здешнего мира, такой сад.

В твоей палате на третьем этаже три женщины, кроме тебя: нежной Лилечке девятнадцать, грубоватой Оксане тридцать восемь и наивной Анжелике двадцать пять. Тебе тоже двадцать пять, это важно – наивная Анжелика сразу же проникается к тебе странной симпатией, она просто мистически относится к совпадениям цифр и уверяет, что случайных чисел в жизни человека не бывает никогда. Этому ее научила свекровь, признается Анжелика, а она очень умная, она врач и доктор наук. Анжелика сидит на кровати и крутит лохматой головой, темные волосы торчат в разные стороны, как небольшие антенны для связи с космосами, Анжелика говорит.
- Девчата, просыпаемся, просыпаемся, уже без пятнадцать шесть, сейчас гавриков принесут! Доброе утро! Темнотища-то какая на улице, мамочки родные, ничего себе, доброе утро… Я радио включаю?.. А здорово, правда, что нам наших только на кормежку прикатывают, да? Вот и я говорю – здорово, лежим здесь, отдыхаем, в потолок плюем, эта вон письма катает своему студенту, штук по сорок в день отоваривает…
Нежная Лилечка нежно улыбается и подходит к тускловатому палатному зеркалу, незатейливо закрепленному над умывальником, в умывальнике моются разнообразные фрукты, передаваемые родственниками, и иногда даже овощи, грубоватая Оксана для своей больной печени ест морковку, рыжую, как волосы ведьм. Нежная Лилечка завязывает на светлой голове белую больничную пеленку, сложенную косынкой – таковы требования к внешнему виду кормящих матерей.
Ты тоже достаешь косынку и ждешь своей очереди подойти к зеркалу. Смотришь в окно, где нет даже твоего отражения, а только белый листок из тетради в клетку с надписью «десять». На листке в клетку удобно играть в морской бой. Чур, я начинаю. Так нечестно, тот, кто начинает, всегда выигрывают. Ничего подобного, главное – правильно расположить свои корабли и направлять удары только в стратегически выверенные места…Грубоватая Оксана все еще спит, завернувшись в клетчатое шерстяное одеяло, на простыне мелкие буквы «минздрав минздрав» – ты предполагаешь, что это сделано для профилактики хищения казенного белья.
Анжелика двумя руками заводит темные пряди за чуть торчащие прозрачные ушки, торопливо говорит:
- Сменщица моя, с автобазы — она в прошлом году с декрета вышла, девчонка у нее, невеста нам будет, родила без всякого мужа, имеет право, так вот рассказывала, что нафиг замордовалась в одной палате с ребенком, не поспать, не поесть, полный, говорит, пиздец… Равиля Равилевна ее зовут, кстати, это по-нашему типа Виктория Викторовна или Валентина Валентиновна, дурдом, да, девчат? Я своего сыночка никогда бы не назвала, как мужа — Петькой! Кошмар, Петька! Нет, я сыночка назову по отцу. Эдуард!..  Шикарное имя, девчат, правда? Такое красивое…
Ты удивленно разглядываешь наивную Анжелику, запутавшись в хаотичной скороговорке из мужских имен. Ты даже задаешь уточняющий вопрос, и нежная Лилечка, отражаясь в зеркале, недоумевает голубыми глазами и шевелит вопросительно и безмолвно небольшими бледными губами.
- В каком смысле «по отцу», спрашиваешь, ну в каком-каком, самом обычном, ребенок у меня не от мужа, а я и хотела, чтоб так было, все для этого делала. И сделала. Холодно все-таки у нас, девчата, батареи вообще отдыхают...
В коридоре раздается узнаваемый металлический шум, какой-то, ты бы сказала – оранжевый, в дребезжащей тележке везут младенцев, широкая дверь распахивается, и невысокая медсестра с красивым восточным лицом принимается разносить их, запеленатых в плотные колбаски, ты получаешь своего и умащиваешься поудобнее на неудобной панцирной кровати, с жидкой подушкой на коленях, много лет назад ты так же пристраивала гитару, чтобы удобнее брать барре. И прочие септ-аккорды.
Грубоватая Оксана пробуждается, ей младенца кладут на кровать, Оксане пока нельзя сидеть, чтобы не беспокоились швы в промежности. Нежная Лилечка во всем белом и с сияющими глазами похожа всех Мадонн сразу, а Анжелика говорит:
- Я ж не просто так борзовала по любовникам, я с понятием, для пользы. Муж у меня — ну вы видели, такой приходит, в сером пальто, шелковый шарф — он ведь, девчат, с высшим образованием, институт закончил, строительный, свекровь – главный почти что врач, Аделаида Семеновна, свекор — тот вообще!.. Начальник целого треста, служебная машина за ним, каждое утро, шофер  под окном… Но вот только болеют они с сыном — мужем моим, то есть, болезнь у них такая особенная, передается по наследству — этот, как его, ли-по-ма-тоз. Обширный, что ли. Или всеобщий? Гигантский? Забыла. И я говорю, что кошмар. Липомы — это такие шишки под кожей, могут крошечные быть, горошинками, могут побольше, орехами, как грецкие, а вот ещё бывают здоровенные, прям с кулак мой, мягкие, но все равно — брррр, вылезают всюду, на спине, на лице — адская клумба, тогда он идет к хирургу и тот ему режет лицо, или вот ещё на шее были, пошел резать шею. И свекор — постоянно ложится в больницу, и ему режут живот. Ужас, ужас, я сейчас уж попривыкла, а поначалу сильно пугалась, боялась даже домой идти, ведь каждый день, каждый Божий день… по две смены себе брала, а все равно они заканчивались, смены…
Включенное радио поет себе разные песни в популярном формате, грубоватая Оксана смотрит, не отрываясь на Анжелику, и ты тоже смотришь, не отрываясь, а Нежная Лилечка наоборот закрыла глаза, сомкнула веки, и тонкие капилляры слегка просвечивают фиолетово.
- А сейчас скучаю по дому, девчат, сама удивляюсь… Я же здесь больше двух месяцев до родов провалялась на сохранении, что-то там было с почками, белок в моче. Соскучилась, муж хороший у меня, пожаловаться не на что, не пьет, не курит, дом мы строим из пеноблоков на дачном участке, тридцать километров от города. Я в интернате всегда себе говорила, что непременно заведу свой собственный дом, с огородом и розами, так и выходит. Уважаю я мужа, а что ж не уважать, но вот как представлю, что у моего ребенка может такая болезнь сделаться, гадские шишки, так прямо реву… Мне Равиля Равилевна, сменщица моя, умная баба, и говорит как-то: к гадалке иди, есть такая — настоящая ведьма, поможет. Адрес выдала. Ну, я и пошла, два года назад, девчата, зимой тоже. Еле доплюхала, далеко. На кофейной гуще она гадает, называется: «кофейница», варит кофе, горький, выпиваешь, чашку ей отдаешь сразу. Ну, ведьма она ведьма и есть! Вылупилась на меня, чашку кофейную сжимает в руке, а рука-то в перчатке, черной такой, но без пальцев и ногти торчат, тоже черные, длинные, и просто шипит, ну просто как змея: родишшшь ребенка не от мужжжа, будет у него сссудьба его отца…
Если ты взглянешь в окно, то ничего не увидишь в густой синеющей темноте, зимнее утро и падает снег хлопьями, влажный по виду. Из такого снега хорошо лепить снеговиков, вставлять им нос из морковки и угольки глаз. Ты не хочешь слушать дальше наивную Анжелику, вовсе не от ханжеского презрения. Просто тебе страшно, очень. Ты не знаешь, почему. Пусть она замолчит. Пусть немедленно!.. Но она продолжает, без пауз, без вздохов-выдохов, единой многословной массой вдавливая тебя в неудобную кровать с панцирной сеткой, и надо защитить своего младенца, запеленатого колбаской, ловишь ты новую мысль.
- Мне объяснять долго не надо, сразу уразумела, что делать. Во-первых, надо было мужика найти для этого дела — здорового. Во-вторых, на мужа похожего. Ну, и в-третьих, чтоб запал на меня, а я — на него, без охоты, вон, и пирог не спечется. И тут повезло. Новый зам главного инженера у нас появился на автобазе, Эдуард Владимирович, красивое имя, правда? Молодой мужик, меня прямо сразу как торкнуло: он! Плечи — во! руки — во! морда — закачаешься, и мастью похож на мужа моего — черные волосы, карие глаза, и слегка курносый — я сразу это приметила, нос. Стала вокруг него похаживать,  ну дело-то нехитрое: в обед — вместе, покурить — вместе, здесь — улыбнуться, здесь намекнуть, здесь рукой погладить по плечу — как бы, все мы люди, все чуть не братья-сестры. Он сначала не вот чтобы на меня кинулся. На Новогодней вечеринке только все случилось. Но случилось. Сладили. Стали встречаться. Домой таскал к себе, жил один, снимал квартиру. Меня даже разобрало слегка — понравился. Ласковый такой, руки мне все целовал, ой, стыдно сказать, и ноги целовал, девчата. Пальцы ног брал в рот, и обсасывал, как леденец, но я себя держала: не распоясывалась. Знала, мне только для дела, и все, твердо, никакой любви, ничего. И называла его всегда по имени-отчеству. Для расстояния чтобы. Иногда сейчас вспоминаю, правда… Зачем только.
Грубоватая Оксана говорит что-то междометиями, типа «ох-ох-ох» или «ой-ой-ой», нежная Лилечка все не открывает глаз, и становится чуть светлее за больничным окном с цифрой десять на тетрадном листочке в клетку. На таком удобно играть в морской бой.
- Как на тест-то пописала я, дорогущий купила, 200 рублей, углядела две полоски, так все, девчат, клянусь — только один раз после этого и разговаривали, я ему предложила меня скорее забыть, как я теперь есть будущая мать и все такое. Повернулся он, пошел, джинсы белые, кроссовки тоже белые, а желваки вот так на лице и заходили, так и заиграли, я посидела, посидела… Минут сорок посидела спокойненько. Пошла мужа радовать. Ему как раз шею резали. Пять или шесть шишек в тот раз. Никто про меня не знает, вы что, никто-никто, да я в декрет с десяти недель ушла, по справке, чтоб на работе не отсвечивать… А он-то и уехал, Эдуард Владимирович, почти сразу и уехал, в северный филиал перевелся, в городе Ленске, это Якутия. Река Лена. Промерзает в зиму до самого дна, девчат, я читала. Они с Равилей Равилевной, моей сменщицей, вместе туда, как-то так вышло… мы с ней дружим и переписываемся. Только вчера муж письмо передал, пишет – извини, что долго не отвечала, но заболел Эдуард Владимирович, и серьезно, такие у нас дела. Третью неделю в больнице краевой, ждет второй операции. А может, и в Москву придется. Что-то у него такое, мудреное. Надо будет у свекрови уточнить. А я сейчас прочитаю. Сейчас…
Наивная Анжелика перегибается через уснувшего сына, роется в облупленной плохо выкрашенной тумбочке, достает лист нелинованной бумаги, исписанный мелко. Всматривается в затейливое плетение букв.
- Девчат, никто не знает, что это за штука такая: аденоматозный семейный полипоз толстой кишки?
Наконец-то молчит. Ты стараешься обходить взглядом наивную Анжелику на кровати и письмо с окончательным диагнозом рядом. Совершенно случайно тебе известно про семейный полипоз. Немногое, но известно. Он поражает почти гарантированно всех мужчин семьи, отсюда и название. Ты вспоминаешь рассказ О*Генри «Дороги, которые мы выбираем», это один из любимых твоих рассказов, и ты пока не знаешь, что через одиннадцать лет твой сын будет читать его по-английски — домашнее задание, ругаться на сложность текста и требовать русский перевод. Наивная Анжелика тоже пока не знает многого, она классическим движением пересчитывает своему младенцу пальчики на ручках под пеленкой, их пять, и все хорошо.
На нелинованной бумаге неудобно играть в морской бой, но возможно, конечно. Главное, тщательно вычертить квадрат, правильно расположить корабли, и направлять свои удары только в стратегически выверенные места. Тогда ты немедленно выигрываешь, триумфально запеваешь песню группы «Queen» про чемпионов, ты победитель, их не судят. Зато достается побежденным.