Графомания:: - ВОСХОЖДЕНИЕ

уже кое-что. со шрифтом только хуйня какая-та опять вышла
буду продолжение делать

Мощно.
Замечательно точный боковой хук.
В состоянии гроге по прочтении…

 Нормально пиши хуле.гггггггггг амсори за некий ценизм

на мой взгляд, цинизма вовсе не существует
буду дальше писать

Поменьше пустых жеваний, а так продолжай.

Аспирант, так «живаниями» как раз хотелось придать что-либо не обычное
Сначала читателя воротит, а потом его не оторвать (утрирую)
Сюжет здесь есть и достаточно серьезный — раскроется как на ладони.
на бдсм и прочий антураж внимания много обращать не стоит — это для красоты
к тому же признаюсь, что я склонен к садизму. это правда

А вот часть одну проебал. Запощю ее пока здесь в каментах, если редаки против не будут. А потом отдельно запощю
__________________________________________________________________
«Стрелки вечности».

Стрелки вечности
Эльвира кротко, но в то же время настойчиво посмотрела на Николая Ивановича и еле слышно прошелестела своим замечательным хриплым шепотом:
- Все готово, хозяин.
Николай Иванович не спеша воспользовался содержимым своей табакерки, с наслаждением потянулся, пожевав в задумчивости губами отрывисто произнес:
- А что? И начнем, пожалуй, голубушка. Когда-то же и до этого должно было дело у нас дойти.
- Отнеси его, — кивнул он в сторону постепенно приходящего в сознание Левона Суреновича.

Эльвира поклонилась, подошла к Левону Суреновичу, легко, словно бессмысленную пушинку взяла его на руки, и отправилась прочь из комнаты.
Николай Иванович еще немного посидел в кресле, затем уверенно поднялся, и препотешно взмахнув несколько раз руками, разминая затекшие после долго неподвижного сидения мышцы, сделал несколько не менее смешных приседаний, после чего подхватив лежащую на кресле тетрадку – покинул комнату.

Неспешно пройдя по длинному коридору, стены которого были сплошь увешаны старинными гравюрами малоизвестных живописцев различных школ и эпох, он, наконец, оказался у лестницы, ведущей в подвал, и, спустившись по ней, оказался, в свою очередь, у массивной, обитой железом дубовой двери. С довольно видимым усилием открыв ее и переступив высокий каменный порог, очутился в самом подвале, — просторном и мрачном, мрачном тем ужасным спокойствием неизбежности, что свершаются, быть может, лишь в раскрашенном до предела красками, воображении душевно больных.

В подвале, тем не менее, было жарко натоплено, он был хорошо освещен, развешанными по всему его периметру факелами, пламя которых бросало свой искаженно-игривый свет на каменные стены, без каких-либо признаков сколь-нибудь цивильной отделки.
В центре подвала стояло высокое, грубо сколоченное, но тем не менее чрезвычайно удобное, казалось сделанное специально для седалища Николая Ивановича, кресло, а прямо напротив него, примерно в отдалении пяти метров, возвышалась громоздкая, до самого шестиметрового потолка, конструкция, напоминающая средневековую многофункциональную дыбу.

На ней уже был подвешен Левон Суренович, полностью уже пришедший в сознание, с широко открытыми глазами, в которых читался животный ужас, и одновременно, неприятие реальности происходящего. В рот его был забит деревянный кляп, с застегнутыми на затылке кожаными ремешками.

Эльвира же находилась в дальнем углу подвала, где подле весело горящей жаровни, на длинном, плохо струганном, деревянном столе были разложены какие-то многочисленные железные предметы разных размеров и конфигураций, которые она и перебирала неспешно и деловито, с явным знанием того, для чего каждый из них предназначен. Она была полностью поглощена этим процессом, и, казалось, что он доставляет ей изрядное наслаждение.

Николай Иванович подошел тем временем к креслу и немного его подвинув, ближе к месту предполагаемых событий, уселся в него, устроившись как можно удобней, немного развалясь и вытянув ноги.
Затем он открыл принесенную с собою тетрадь на нужной странице, и задумчиво хмурясь, углубился в чтение.
Однако уже через несколько минут закончив это занятие, он приподнял немного правую руку и чуть слышно прищелкнул пальцами.
Эльвира тут же прекратила поглотивший ее разбор своих диковинных инструментов, и подойдя к Николаю Ивановичу, слегка к нему наклонилась, ожидая дальнейших для нее указаний.

Эльвира кротко, но в то же время настойчиво посмотрела на Николая Ивановича и еле слышно прошелестела своим замечательным хриплым шепотом:
- Все готово, хозяин.
Николай Иванович не спеша воспользовался содержимым своей табакерки, с наслаждением потянулся, пожевав в задумчивости губами отрывисто произнес:
- А что? И начнем, пожалуй, голубушка. Когда-то же и до этого должно было дело у нас дойти.
- Отнеси его, — кивнул он в сторону постепенно приходящего в сознание Левона Суреновича.

Эльвира поклонилась, подошла к Левону Суреновичу, легко, словно бессмысленную пушинку взяла его на руки, и отправилась прочь из комнаты.
Николай Иванович еще немного посидел в кресле, затем уверенно поднялся, и препотешно взмахнув несколько раз руками, разминая затекшие после долго неподвижного сидения мышцы, сделал несколько не менее смешных приседаний, после чего подхватив лежащую на кресле тетрадку – покинул комнату.

Неспешно пройдя по длинному коридору, стены которого были сплошь увешаны старинными гравюрами малоизвестных живописцев различных школ и эпох, он, наконец, оказался у лестницы, ведущей в подвал, и, спустившись по ней, оказался, в свою очередь, у массивной, обитой железом дубовой двери. С довольно видимым усилием открыв ее и переступив высокий каменный порог, очутился в самом подвале, — просторном и мрачном, мрачном тем ужасным спокойствием неизбежности, что свершаются, быть может, лишь в раскрашенном до предела красками, воображении душевно больных.

В подвале, тем не менее, было жарко натоплено, он был хорошо освещен, развешанными по всему его периметру факелами, пламя которых бросало свой искаженно-игривый свет на каменные стены, без каких-либо признаков сколь-нибудь цивильной отделки.
В центре подвала стояло высокое, грубо сколоченное, но тем не менее чрезвычайно удобное, казалось сделанное специально для седалища Николая Ивановича, кресло, а прямо напротив него, примерно в отдалении пяти метров, возвышалась громоздкая, до самого шестиметрового потолка, конструкция, напоминающая средневековую многофункциональную дыбу.

На ней уже был подвешен Левон Суренович, полностью уже пришедший в сознание, с широко открытыми глазами, в которых читался животный ужас, и одновременно, неприятие реальности происходящего. В рот его был забит деревянный кляп, с застегнутыми на затылке кожаными ремешками.

Эльвира же находилась в дальнем углу подвала, где подле весело горящей жаровни, на длинном, плохо струганном, деревянном столе были разложены какие-то многочисленные железные предметы разных размеров и конфигураций, которые она и перебирала неспешно и деловито, с явным знанием того, для чего каждый из них предназначен. Она была полностью поглощена этим процессом, и, казалось, что он доставляет ей изрядное наслаждение.

Николай Иванович подошел тем временем к креслу и немного его подвинув, ближе к месту предполагаемых событий, уселся в него, устроившись как можно удобней, немного развалясь и вытянув ноги.
Затем он открыл принесенную с собою тетрадь на нужной странице, и задумчиво хмурясь, углубился в чтение.
Однако уже через несколько минут закончив это занятие, он приподнял немного правую руку и чуть слышно прищелкнул пальцами.
Эльвира тут же прекратила поглотивший ее разбор своих диковинных инструментов, и подойдя к Николаю Ивановичу, слегка к нему наклонилась, ожидая дальнейших для нее указаний.

А вообще хорошие советы, и не первый раз слышу — проще

заслал окончание. там с форматированием косяк какой-то был. исправил

Аспирант,
«пустые жевания» — это созерцание того, что не в состоянии сделать сам? Правильно понимаю?