Тайна Нави Спэл

Автор: дважды Гумберт Проект фильма о двух частях.

Tribute to: Иван Антонович Ефремов.

1. Тайна Нави Спэл.

Титры: Далекое будущее. Национальные и культурные различия стерты. Частной собственности нет. Планета Земля досконально изучена и благоустроена. Открыты виды и источники энергии, позволяющие совершать полеты за пределы солнечной системы. Существенно увеличились продолжительность и отдача человеческой жизни. В соответствии с чем возросла ответственность человека перед собою и обществом.
Голос за кадром: Когда я был маленький, нам показывали отправление тридцать девятой звездной экспедиции. Звездолет *Лебедь* брал старт к голубому светочу Ахернар. Я смотрел на торжественные лица знаменитых звездоплавателей – Эрга Ноора и Низы Крит и едва сдерживал слезы. Их было безумно жалко: они обрекают себя на вечное странствие в бездне. Траектория их пути выходила за пределы воображения.
Сказать по правде, не верил я в людей. Они угадывались жалкими, недоделанными существами. Учился я исподволь и натужно. Тупил, не умел сосредоточиться. Вся моя воля перетекала в нечеловеческое упрямство. Нам говорили, что только железная дисциплина позволяет уму и телу превзойти собственные возможности. Это максима казалась мне странной. Я был уныл, вял, нелюбознателен. Мне нравилось в одиночестве тупо глазеть на отдельные вещи – камни, цветы, насекомых. И было безразлично, как они называются, какими свойствами обладают. Меня занимали только незначительные подробности и отклонения, не учтенные при классификации. Но больше всего я любил смотреть на девочек. Праздник глаз моих, эти цветущие невинные создания были близки к совершенству. Они были похожи на космические споры. Я наблюдал, следил, подглядывал, я раздевал их глазами. Я всматривался в их телесные оболочки, пока меня не начинало тошнить, словно я объелся мёда. Пьяный от предчувствия, с мутной головой, я закрывал глаза и воображал других – внутренних девочек, состоящих только из света. Я безнадежно и часто влюблялся. Девочки не обращали на меня внимания.
Я доставил немало беспокойства своему ментору. Он переживал, что я вырасту несчастным и никчемным. Согласно нашим представлениям, человек рожден для того, чтобы быть счастливым. А счастье – это посильное участие в общем деле. Мне было жалко моего воспитателя Лху Цуза, и я по доброй воле искал в себе хоть какой-нибудь талант или интерес. Хотя, по правде, мне хотелось, чтобы он махнул на меня рукой. Но ментор придирчиво наблюдал за моими мучениями и не оставлял в покое. Ведь покой – это лень, а лень – питательная среда для всевозможных пороков, давно избытых человеком эпохи Кольца. В конце концов, Лху Цуз рекомендовал мне сосредоточиться на ботанике и садоводстве. Сады и оранжереи есть на каждой космической станции, не говоря уж о нашей цветущей родной планете. И даже самые продвинутые машины не способны возделывать землю с человеческой эффективностью. В другой раз Лху Цуз, от которого, конечно, не укрылось мое отчаянное влечение к девочкам, с улыбкой посоветовал мне учиться играть на гитаре. При звуке искусной игры на гитаре девичьи коленки сами расходятся в стороны, сообщил он. Я благодарен этому доброму и мудрому наставнику, придумавшему для меня общественно признанные занятия. Я стал изучать жизнь растений и терзать гитарные струны.
После выпуска из гимназии, чтобы стать полноценным членом коммунистического общества, я должен был пройти сквозь череду инициирующих практик. Это называлось *подвиги Геракла*. Обычный подросток, я поддался великому искушению космоса и вызвался лететь на Марс, где проводились опыты с привитием жизнестойких пород мхов и лишайников. Пока шлюп поднимал мое тщедушное тело в стратосферу, я испытывал смутное беспокойство, подобное тому, какое испытывает человек, который куда-то опаздывает. Когда нас доставили на стартовую платформу, зависшую в шикарной, прошпиленной черни, мое беспокойство переросло в нервный тремор и зуд. Но я скрывал свое состояние, о чем впоследствии пожалел. Планетарный кораблик отчалил и стал проваливаться в ослепительную тьму. Рейс Земля – Марс давно считался внутренней линией. Однако на лицах пассажиров проступило торжественное изумление. Они чувствовали то же, что и я, в пропорции один к миллиону. Нет средств, чтобы нарисовать ужас, который я испытал, когда уходил в отрыв от голубой планеты. На меня зевали фантасмагорические чудища. Зазубренный мрак вспарывал мой череп, разбрызгивая сознание. Эти смешные детские метафоры не выражают специфики ужаса. А именно, гнетущего, помрачающего напряжения, которое меня охватило. Словно я стоял один перед бесчисленным множеством людей. И каждый сверлил меня немигающим взглядом и ждал какого-то важного слова, отчёта. Я не имел, что сказать. На поверку, мой личный космос был хаосом, где не действовали любые законы.
Я слетал на Марс и обратно в состоянии гибернации, наглухо запечатанный в светлый химический сон. На Земле мне поставили редкий диагноз – космобоязнь и предписали сидеть дома. А точнее, в утробе, как эмбриону. Феномен, сказал доктор. Редкий, мало изученный вид нервного расстройства. Мы бы вас с удовольствием понаблюдали. И излечили. Хотите послужить науке? Я с негодованием отказался. То, что мне тогда представлялось величайшим позором, не могло стать моей инвестицией в общее дело. Ну, а в глубине души уже прозябала догадка, которая со временем вызрела в убеждение, догму. Я был нормален. У меня адекватная реакция на космос. С другими что-то не так. Их нужно разбирать и лечить, не меня.
Спустя несколько лет, уже довольно опытным растениеводом и окрепшим молодым человеком, я получил комсомольскую путевку в Антарктиду, во Всемирный Микологический Центр. Это назначение сыграло в моей жизни роковую роль. Я уже научился понимать и чувствовать почву, проникся ее созидательными посылами. Но в прохладных естественных гротах, бесконечно ветвящихся под хребтом Вернадского, совсем не было почвы – только глянцевый камень, обогащенная вода, журчащая по отводам и трубкам, умиротворяющий свет и не смолкающая шелестящая музыка леса. Здесь все было исполнено покоя. Грибы росли из специальных цоколей с питательной смесью, на стеллажах, которые протянулись вдоль концентрических проходов. Больше всего здесь было груздей и белых. На кругах с малым радиусом росли лисички, опята и подберезовики. Работа была не сложная, но довольно однообразная. Грибы были мне симпатичны. Их вид и их дух навевали грустные воспоминания о том, чего не было.
Здесь я познакомился с Нави Спэл. Она работала главным технологом на нашем участке. Нави была старше меня примерно вдвое. Маленькая, надменная, грациозная, сосредоточенная, пьянящая. Прекрасно играла на клавишных. Я хочу вызвать в памяти ее лицо, но не могу. Потому что влюблен был в нее без памяти. Лишь приходит на ум образ изящной терракотовой статуэтки с секретом. Сначала мы стали любовниками, потом друзьями, потом сообщниками. Далеко не сразу Нави доверила мне свою тайну. Я спускался к заповедному знанию постепенно, по сужающимся кругам спирали. Энциклопедия любви, устроенная по принципу грибной ризомы. Сад спутанных и распущенных ссылок, весь в любой своей точке. Физические утехи, взгляды, прикосновения, слова – всего только клавиши над пустотой, мерцающие вводные знаки.
- Отчего ты всегда такой грустный, Ванки Сканки? – однажды спросила меня Нави Спэл. – Я уже начинаю думать, что ты меня больше не хочешь. Али я стара для тебя?
- Вовсе нет. Ты же знаешь, — ответил я. – Спроси у камня, почему он такой тяжелый и твердый. Почему дует ветер, шумит океан, почему на срезе груздя проступают молочные капли?
- Как мы похожи, — вздохнула она. — Идем, я должна тебе кое-что показать.
Нави привела меня в удаленный грот, затерянный где-то в нижних ярусах Центра. Там пахло земной поверхностью, и пылали ультрафиолетовые светильники. Из соединенных трубками кадок поднимались высокие, почти в рост человека кусты с красиво очерченными листами. От ярко-зеленых растений с бурыми шишечками исходил волнующий запах.
- Это не грибы, — удивился я.
- Конечно, нет, — засмеялась Нави. – Знакомься. Каннабис индика. Или конопля. Или марихуана.
Я был дипломированный ботаник, однако слышал название этого растения впервые. Плант сразу же заинтересовал меня своим видом и запахом. Я почувствовал властное притяжение, зов. С отстраненной улыбочкой Нави медленно утоляла мое любопытство.
- Тысячу лет назад конопля росла повсеместно. Это было одно из самых распространенных растений, содержащих алкалоиды, особые вещества, изменяющие сознание и вызывающие зависимость. Ныне в естественной среде не встречается. Равно, как и другие растения-ядоносы. Человек подкорректировал природу и вычеркнул из нее все лишнее и опасное. Вычеркнул зло.
Нави сорвала одну шишечку, растерла ее между пальцев и высыпала мне на ладонь.
- Конопля – ферзь изгоев растительного мира. Как правило, растения-ядоносы содержат один профильный элемент, который достаточно легко поддается экстракции. Конопля – это симфония ядов. У нее самый неоднозначный эффект. Она ходит в мозгу как хочет. Но она же и наименее опасна. Ее богатая химическая фактура вступает с мозгом в почти нематериальные отношения.
- Зачем тебе яды? Ты хочешь кого-нибудь отравить? – натянуто пошутил я.
- Я хочу признаться тебе, — гордо, смущенно, обиженно ответила Нави. – Я преступница. Я безнадежно потерянное существо. Я поддалась соблазну и откололась от общего дела.
Я ошарашено воззрился на Нави. Ее глаза лучились смехом. В ней угадывалось ровное, чистое пламя познания. В этот момент я ощутил, что она не способна на злое, подлое дело.
- Я выращиваю запрещенные растения. Мало того, я их употребляю.
От первой затяжки высушенной конопли, я поперхнулся, закашлялся. Тяжелый смоляной дух чуть не разорвал мне легкие. Примерно через минуту, отдышавшись и расправив плечи, я был уже совсем другим человеком. Я обрел то, чего мне так не хватало. Счастье наполнило легкие, растворилось в крови и ударило в мозг. Оно снесло шлюзы, отделяющие меня от моего тела. Выяснилось, что мое тесное, обжитое эго – только фрагмент калейдоскопа, течение в океане. А ведь, если б не Нави, я мог прожить целую долгую жизнь во лжи и неполноте. Это смущало и возмущало меня больше всего. То, ради чего стоило жить, было изъято из жизни и отправлено в вечную ссылку. Суки, подонки! Нави, с присущей ей прямотой, объяснила мне ситуацию и остудила мой пыл:
- В действительности только 3-5% людей нуждаются в регулярном употреблении наркотиков. Это заложено в их природе. Они не способны к счастливому и осмысленному существованию самостоятельно. Механизм получения радости или покоя в них парализован. Они, как калеки, нуждаются в костылях. В наше время таким людям выписывают специальные препараты и назначают тренинги по укреплению воли и внутренней дисциплины. И все равно, долго такие люди не живут, потому что их внутренняя экономика убыточна. Про это не принято говорить, но примерно каждый двадцатый строитель коммунизма является наркоманом. Но раньше, в эпоху Разобщенности и Эгоизма, все было гораздо хуже. В те времена наркомания приняла масштаб пандемии. Не каждый двадцатый, а каждый второй человек был наркоманом. В результате, здоровые трезвые люди оказались в меньшинстве. Сама культура эпохи Разобщенности была преимущественно наркотической. Возможно, мы с тобой отвечаем за невоздержанность наших далеких предков. Через поколения до нас докатились их слабости, их безумие.
Нави жила одним днем и не любила копаться в прошлом. Но я хотел знать о ней всё — и кое-что выведал. Человек, которого Нави любила, узнал, что она латентная наркоманка. Он настоял на том, чтобы она прервала беременность. Это было разумно: оставить в настоящем дурные расклады генов. Потом он завербовался в звездную экспедицию и навсегда улетел к Ахернару. Такая вот романтическая история эпохи Кольца. А между тем, наша собственная лавстори приближалась к странной трагической развязке.
С растущим беспокойством я следил за своей возлюбленной и все больше склонялся к тому, что она и впрямь носит в себе почин какого-то опасного, мятежного безумия. Счастье не сделало меня слепым и самоуверенным. Я с нетерпением ждал, когда же оно закончится. Нави Спэл как будто делалась моложе, ее красота получила какую-то мощную внутреннюю подпитку. Мужчины и женщины в ее присутствии теряли голову, мямлили, тушевались. Я видел, что она теряет контакт с коллективом. Она стала замкнутой даже со мной. Однажды я заметил, как она прячет в карман пробирку с темной, как кровь, жидкостью. Мы постоянно накуривались, но тут было что-то другое. Я догадался, что она сидит на чем-то еще. Когда она была рядом, волосы мои шевелились от восхищения. В ней была тяга другого мира. Наконец, я решил действовать и силой отнял у нее пробирку, на треть заполненную черным маслом. Тогда она открыла мне свою последнюю тайну.
- Под нашим Центром есть неисследованные пещеры, ведущие вниз. Там растут черные пещерные грибы. Я пью кровь черных пещерных грибов. Она делает меня абсолютно свободной. Но я боюсь спускаться туда одна. Эти грибы, понимаешь, они словно живые. Они как будто и не грибы вовсе. Я думаю, они способны передвигаться. Первый гриб я нашла у самого периметра. Он словно подкрался из бездны и наблюдал за мной. Я никогда не видела ничего подобного. Нашей науке этот вид неизвестен. Не знаю, что меня подтолкнуло, но я вскрыла его и… Ты должен это попробовать. Смелее. Ну?
Она вопросительно подняла одну бровь и приоткрыла рот. Нет, эффект был. Точнее, не эффект, а последствия. Тошнота, понос, сильные головные боли. И крайне подавленное состояние духа. Она напоила меня ядом. Она сама пила яд, который делал ее молодой, светящейся, божественно красивой и притягательной.
- Кажется, я знаю, в чем дело. Тебе не пошло, потому что гриб был самцом, — догадалась она. – Ты должен спуститься со мной в подземелье и отыскать гриб-самку. Нам следует хорошо подготовиться, ибо спускаться придется глубоко. Наверняка грибы-самки живут на значительном удалении от поверхности.
Я не поверил в существование подземных грибов. Тем не менее, я не стал прекословить своей возлюбленной. Я не мог противостоять ее натиску, ее колдовскому обаянию. Нави все больше казалась мне сверхъестественным существом, какие являются в сказках избранным дурням. Ну, спустимся, думал я, никаких грибов не найдем и вернемся обратно. Марихуана, которую я беспрерывно курил, придавала мне мужества и циничного, на грани истерики, безразличия. Мы запаслись всем необходимым и взяли отгул. Главное, у нас был специальный прибор для навигации в каменном лабиринте. Риск заблудиться был ничтожен. В общем, я был спокоен. Но у самого входа в пещеру Нави обронила фразу, которая обожгла меня страхом и ревностью.
- Знаешь, — сказала она. – Я очень хочу заняться с грибами любовью.
Сначала было холодно. Тесный, изломанный проход был перегорожен тусклыми глыбами льда. Я вспомнил, что не так уж давно каменный остов Антарктиды был покрыт исполинскими ледниками. Каких невероятных усилий стоило нашим предкам выровнять климат, повернуть реки, осушить тундру, озеленить пустыни, растопить льды! Когда Бог проснется, он не узнает свой шедевр. В облагороженном мире не будет дикого холода и яростной жары, хищных зверей и рыб, гнуса, навозных мух и палочек Коха. В нем также не будет ядовитых грибов и растений, чей сок вызывал у людей сладкие жуткие грезы. Я вдруг осознал, что мы не на воскресной рекреационной прогулке. Мы, я и Нави, совершаем побег от человечества. Предаем идеалы наших великих отцов ради эгоистичной и призрачной цели. В этом была какая-то странная отрада – без колебаний шагать во тьму, где ничего не было. Любить друг друга в совершенно безлюдном мире, похожем на фантазию. Я едва поспевал за Нави; она шла вперед как одержимая. Вскоре я впал в подобие транса и забыл про время. Лучи наших фонарей высекали из тьмы диковинные формы. Я совершенно перестал о чем-либо думать. Возможно, это был самый счастливый момент в моей жизни.
Идти стало легче, когда мы вышли в прямой, просторный туннель, похожий на грандиозный пандус. Нави по-прежнему неслась вперед, точно опаздывала на свидание. Несколько раз я пытался ее остановить и урезонить, но тщетно. При воспоминании о цели нашей вылазки по моей спине пробегал унылый холодок. Разумеется, никаких пещерных грибов не было. Однако я не мог отделаться от мысли, что пещера выглядит как искусственное сооружение. Пол был ровный, по нему вполне можно было передвигаться на автомобиле. Иногда луч натыкался на сложенные из камней пирамидки. Я стал примечать на стенах пещеры некие повторяющиеся мотивы. Прибор показывал, что за семь часов мы прошли 20 километров и спустились примерно на полтора. Я решил, что пришла пора остановить эту сумасшедшую гонку.
Вдруг Нави вскрикнула и остановилась. Мощные лучи наших фонарей свободно рассеивались, не встречая преграды. Я посветил вниз. Мы стояли на краю крутого обрыва. Тьма, заполняющая провал, была темно-синего цвета.
- Будем спускаться, — ровным голосом, не допускающим возражений, сказала Нави. Ее спокойное порозовевшее лицо казалось очень юным. В темных глазах замерла детская сонная нега. Я ущипнул Нави за руку. Постепенно ее глаза приняли осмысленное выражение.
- Хорошо. Только давай сделаем привал, — медленно произнес я.
- Привал? Кстати, отличная идея, — согласилась Нави. – Я очень устала.
Мой план состоял в том, что когда Нави уснет, я свяжу ее по рукам и ногам, взвалю на плечо и двину обратно. Другого способа вернуть ее я не видел. Мы подкрепились. Нави достала из рюкзака портативную пианолу и стала импровизировать. До сих пор помню эти странные переливы, то заунывные и тревожные, то томные и экстатические. Это не было похоже на человеческую музыку. Скорее, игра Нави напоминала призывные крики животных или древнюю ворожбу. Я не заметил, как провалился в сон. А когда я проснулся – с трудом, точно родился на свет заново – то обнаружил себя глубоко под землей, в отчаянном одиночестве. Нави рядом не было.
Помню, я совершенно потерял голову. Я кричал в бездну, но ответом была гнетущая тишина. Потом я полез вниз, наобум, рискуя свернуть себе шею. Вероятно, так бы и произошло, если бы я, в тот момент, хоть сколько-нибудь дорожил своей жизнью. Страха не было, только досада и обида, граничащая с яростью. Я срывался, катился, падал, обдираясь об острые камни. И не прекращал звать. Очередной кульбит выбил из моих рук фонарь, и я просто метнулся во тьму с решимостью самоубийцы. Впрочем, это уже была не тьма, а серая мгла, в которой виднелись смутные тени. Я поднялся на ноги и воспламенил фальшфейер. И тут я увидел их. Брызжущее зеленое пламя отчетливо осветило этих странных существ. Они были черного цвета, мохнатые, ростом чуть больше императорского пингвина. Верхняя часть их туловища зловеще светилась и действительно напоминала шляпку гриба. Их было множество, великое множество. Они стояли передо мной и издавали тихое недовольное стрекотание. Мне показалось, они ждут от меня какого-то важного слова. Но я обезголосел. Только как рыба открывал и закрывал рот, не в силах вымолвить дорогое имя. Стрекотание усилилось и скоро стало воем. Словно тысячи труб стонали и звенели на один монотонный лад. Какая-то страшная сила сковала мое тело, и я потерял сознание. Последнее, что мне почудилось – белая женская ножка, ножка моей возлюбленной.
Я пришел в себя через несколько дней. Поисковый робот обнаружил меня почти без признаков жизни недалеко от периметра базы по сигналу навигационного прибора. Мне неизвестно, каким образом я проделал обратный путь. Мое тело было ободрано, переломано и обезвожено. Нави бесследно исчезла. Теперь я уже не могу сказать однозначно, существовала ли она на самом деле или была изобретена моим воспаленным воображением.