Нови

Маленькая квартирка на последнем этаже оклеена светлыми обоями в цветочек. В маленькой квартирке на последнем этаже живет женщина Оля.

Женщина Оля сворачивается кошачьим клубочком на покрытой скользким покрывалом кровати и, дыша через раз, сторожит свою молодость....

Если хочешь — я буду, я буду, я буду — я буду податливой куколкой-вуду.

Я буду из воска, из глины, из теста. Втыкай в меня иглы — во мне острым иглам самое место.

Втыкай в меня иглы, сверни мою шею. Все равно — не хочу по-другому.

Не хочу, не хочу, не умею....

Меня всегда будоражил кинофильм «Елена в ящике» — большинством, кажется, признанный неудачным. И это не была лишь чрезвычайная болезненность, что в самой идее ампутации конечностей возлюбленной, а, наверное, некоторое понимание того, что порой приходится отсекать лишнее....

Я называла его для себя «толстый и низкий», хотя не был он ни низким, ни толстым.

Помню, как неуловимо, но определенно, был похож на Илью – наверное, этой грязной блондининостью, этой неприбранной рыжеватой растительностью на лице.

Как ужасно ко мне относился – указывал на несуществующие физические недостатки....

Когда моей девочке дико, тоскливо, муторно, она плачет, зовет: «Либе муттер!», плюет мне в лицо, а я «подставляю левую», ведь я-то знаю – она не нарочно, случайно, непреднамеренно.

Как непреднамеренное убийство родителей, что случайно исполнил соседский мальчик – он был милым таким, предупредительным, пока не нашелся топорик, на котором написано: «Хватит!...

Ах, как она нежилась к себе! Говорила: «Прикоснись ко мне!», и касалась: ласкала гладкие волосы, расчесывала тонкими пальцами длинные локоны, умиляясь ручейковому стремлению солнечных прядей, жалостливо грезила старыми строчками:

«Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда»....

Я ничего этого не хотела. Ни в чем не участвовала, не заводила сомнительных знакомств, не разговаривала с незнакомцами, с соседями, с мертвецами – сидела дома и играла в куклы. Пускай эти куклы были очень похожи на людей. Теперь ведь делают такие куклы – у них подвижные суставы, их волосы сострижены с голов азиатских женщин, у них есть груди с маленькими розовыми сосками, на кончиках их целлулоидных длинных пальцев прозрачные ногтевые пластины, они умеют открывать рот, и у некоторых из них имеются зубки...

Женщина Марина была повернута на любви. Не желала она ни почестей, ни славы, ни карьерного роста, ни конфет шоколадных, ни дома, ни нового платья, ни сада с бегониями, нарциссами, розами.

- Любви! – как оглашенная кричала она.

Но любви хотела к себе, к себе одной любви хотела – сама же любить не желала, да и не умела....

Они говорят:

«Love will tear us apart», — по-нашему: «Любовь разорвет нас на части», и я не боюсь использовать глупую рифму «счастье», когда мои пальцы лежат в углу, а глаза мои под кроватью.

Пальцы выстукивают бодрые ритмы по каменным плиткам пола, а я не знаю, где искать свою бедную, бедную голову....

Мама, мама, где мои таблетки?

У меня чудовище под кроватью – я бросаю ему объедки. Монстра пытаюсь задобрить поношенными немножко трусами, но он не хочет, не хочет, он гневно трясет волосами.

Он хочет только мою душу. Говорит: «Будь со мной настоящей, а не то я тебя разрушу»....