БАНЗАЙ (из цикла Бегемот-форева)

Автор: БЕГЕМОДЪ
Б А Н З А Й!
БЕГЕМОТ


Началась эта история одной прекрасной летней ночью, когда уже давно отцвело своей нежной и неземною белизной хрупкое дерево сакура. Пушистая волна, как и миллионы лет назад, все так же мягко ласкала скалистую гряду японского острова Хоккайдо.
Казалось, ничто не могло нарушить эту трогательную гармонию тихой японской ночи. Но…
Бледный луч грустной луны опасливо выхватил из царства прибрежных теней тщедушную фигурку мужчины, который нетвердой походкой продвигался к самому краю скалистого берега.
Маленький японец был неплохо одет, но, видать, только с утра. Сейчас же, его некогда белоснежный костюм был грязно перепачкан, а на заднице красовался четкий отпечаток большой подошвы.
Парня сильно штормило, но его правая рука все еще крепко сжимала глиняный сосуд с теплым саке.
Не доходя до края обрыва несколько метров, японец остановился и, запрокинув голову, стал пить жадными глотками. А, допив, лихо шлепнул беззащитной посудой по серому камню.
Человек пьяно захохотал, а затем раскатисто запел старую самурайскую песню в стиле хокку:
Кекс, напрягаясь, я исторг Фудзияме
В свете луны позабыв про пергамент
Персты оскверня, возвращаюсь к любимой
Сакуры лист маловат самураю!
Допев свое лихое хокку, японец бесстрашно сел на краю обрыва и свесил ноги. Посмотрел вниз.
Там тускло мерцала огнями неизвестная рыбацкая шхуна, а вокруг суетились закорючки людей, о чем-то живо переговариваясь. Но голоса их надежно скрывал шорох прибоя да свист прибрежного ветерка.
«А погашу-ка я сейчас себе облик, нахер! – тоскливо подумал японец, — чем так жить, когда тебя никто не понимает, лучше уж погашусь! Банза-а-ай!!!»
И с этой великой тоской решительно низверг свою задницу с отпечатком ноги в черный провал скального утеса…


Звали этого решительного мужчину по-японски просто – Янисука Атамара. Для европейца – немного по-женски, а для рядового японца – в самый раз.
Дед его был русским эмигрантом, одним из тех, кто спешно покидал Советский Союз в ревущем 37-м, спасаясь от репрессий усатого маньяка Кобы.
Национальная служба безопасности приняла тогда деда в свои цепкие щупальца сразу же, и долго пытала его на предмет страшной военной тайны. Но дед оказался хитрее и прикинулся тупым крестьянином. Его били, а он часто-часто повторял, что просто не может жить в колхозной избе. И таки убедил милитаристов!
Из застенков дед вышел с документами на имя японского подданного Нахуя Тахата, принял синтоизм и женился на японке из бедной семьи.
Родил с ней сына, который в русском языке уже лыка не вязал. А сам тихо скончался в луже ностальгической блевоты.
Гены тем временем брали свое, и теперь, его уже подросший сын берет в жены русскую девушку Тамару, которая в свою очередь ни фига не понимала по-японски. И у них тоже родился сын.
Муж Тамары вскоре конкретно присел на саке (гены, мать их!), бил ее часто и всяко разно издевался. Женщина постоянно громко визжала от побоев, часто оправдываясь одной и той же фразой. Вот так Янисука Атамара и получил свое гордое имя.
Янисука оказался талантливым, и по этой причине непоседливым парнем. Оттянув воинскую повинность, сменил массу профессий, но нигде подолгу не задерживался.
Талант так и пер из него мощной креотивной струей, что не всегда устраивало окружающих его коллег.
Он даже выбил патент на свое направление в хокку и с появлением Интернета просто достал владельцев креотивных сайтов своими не вполне культурными творениями.
Как раз сегодня и произошла та роковая туса японских падонков в одном из небольших кабачков на окраине города.
Сначала все вроде шло неплохо, но когда в мозг накатила алкогольная пена, Янисука бесстрашно вскарабкался на стол и во всю глотку продекламировал одно из своих опальных хокку:
Плач, о, Страна Восходящего Солнца
Отныне микадо станет бездетным
Грозно лежат на татами нунтяку
Он игнорировал мудрость сенсея…
В зале сакейных церемоний повисла мертвая тишина…
Надо сказать, что императора японцы почитают как святыню. И уже через несколько секунд Янисука был схвачен и жосско отхуячен. А бульдозероподобный сумоист-вышибала придал Янисуковой заднице нужное направление за двери заведения.
Ну, что было дальше, мы с вами уже знаем. А теперь к делу. Янисука ведь не фига не убился, рухнув с огромной высоты. Помните шхуну?
Его безвольное тело с размаху встряло прямо в середку упаковки французских презервативов, которые японские Якудза пытались через пару суток втюхать русским делкам. Светало…(Гы…).





***************************************

— Слы, деда, а тут япон в гандонах спит. Гликось, сопит вовсю. Спрятался, штоли? Да и обоссался малость… Чудно!
— Ша, паря, давай его на берег, в избу. Там разберемся.
Одноногий старик и подросток выперли из трюма японской шхуны маленькое тело японца. Затем бережно положили его на дно лодки среди коробок с товаром и едой.
В утреннем тумане от шхуны неслышно отошла низкая лодка и сразу же исчезла из виду, словно Летучий Голландец.


Янисука очнулся от громкой музыки. Звонко пела гитарная струна, вторя глуховатому голосу исполнителя. Пели по-русски. И песня эта была знакомой до боли, — ведь ее так часто крутили на тусе японские падонки.
Он немного понимал этот странный язык, а переведя слова песни, в голове автоматически выстроились строчки нового хокку:
Котях, отрываясь, висел над планетой
Голос людей он освоил неплохо
Я храбрости оду пою муравью
Спасенному хуем, в жопу гейши влетевшим…
Янисука улыбнулся и открыл глаза.
— Дед, а япон-то оклыгал. Лыбу тянет, сволочь.
— А ну, мальцы, веди его за стол. Ща дознавать буду.
Янисуку подхватили сильные руки и поставили на ноги перед большим столом. На столе было много еды и странных сосудов с мутной жидкостью.
Во главе сидел мощный седой старик в рваном тельнике. Справа – негр со странными раскосыми глазами. Слева – юноша в грязной майке и такой же бейсболке.
У прохода в кухню на него с интересом уставились две женщины – старая и молодая.
Старик ткнул в японца своим жирным от красной икры пальцем и строго спросил:
— Шпион? А, япона?
Японец привычно сложил ладошки домиком, улыбнулся, поклонился и честно назвал свое имя:
— Янисука…
— Эк… Ну это мы еще посмотрим, — подозрительно загудел дед, — имя твое как, япона? Андырстенд?
— Янисука Атамара, — продолжая улыбаться, ответил поэт.
Женщины прыснули со смеху. А юноша злобно зашептал:
— Дед, а ведь он глумиццо над нами! Дай-ка я ему хобот прочищу!
И, не дожидаясь разрешения, засадил немаленькую такую плюху в ухо япошки. Тот рухнул на пол как подкошенный. Из-за пазухи вывалился бумажник.
Пацан деловито вытащил оттуда международное водительское удостоверение японца и медленно прочел имя владельца.
— Деда, не брехал он. Так и есть – Янисука Атамара.
— Буди его, сади за стол. Человек поди с дороги, а ты его – в ухо! Слы, Гуталин, налей страдальцу по пояс.
Янисука очнулся от резкого запаха незнакомого саке. Угрюмый негр налил жидкость в большую граненую посуду, и, блеснув белками глаз, произнес роковое слово на междупланетном наречии: «Давай!»
Японец был пытливым парнем и любил рисковать. Кто-то из предков шепнул ему в голову про «вдох-выдох» и про «пей до дна». Иначе бы их потомок погиб, испустив на прощание сизоватый дымок. Но ничего, обошлось.
Громы и молнии внезапно сменились приятным теплом. А эти дикие непонятные люди сразу стали вроде бы и ничего…
— Здоров пить, чертяко! – завистливо вырвалось у деда и все вокруг одобрительно зашумели. А дед продолжил:
— Знакомься: внучок мой Колька, жена Авдотья и дочь Степанида. А этот вот – настоящий монгольский негр! Афромонгол, тудыть его в кочерыжку. И зовут его … это… как тя… Жугдардемедийн Гуррагча. Как первого космонавта ихнего. Но мы зовем его проще – Гуталин-батыром. Осилишь еще?
Янисука кивнул. Теперь выпили и женщины. Разговор заклеился. Деда понесло:
— Беглые мы. Одни на острове поначалу были. Да вот пару лет назад морские погранцы причал здесь построили. Дом кирпичный соорудили. Поймают в море кого – и к нам с трофеем. Команду отпиздят по обликам, товар заберут, а поутру и отпустят восвояси. Да и нас не забывают, делятся товаром-то. Ох, нелегко щас там землякам твоим, япона! Цени, вот, доброту нашу, ага!
И тут в самый разгар беседы японцу вдруг приспичило срочно стравить в задний клапан. Колька в двух словах объяснил соискателю горшка, где у них за домом место гавносброса, а сам умостился поудобнее слушать дальше дедовы байки.
Янисука быстро нашел искомое место, ориентируясь по запаху. Но только он спустил штаны, земля почему-то с треском ушла из-под ног…
Тленом времен подернуты стены
Смрадом несет из раны провала
Зловонная жижа на лице самурая
Проклятым будь, покосившийся нужник…
Достали и обмыли гостя сравнительно быстро. Но почему-то сразу же о нем забыли, увлекшись классной порнушкой со звуком 5,1 на гигантском японском проекционнике «SONY».
Голый и покинутый всеми японец в гордом одиночестве восседал на расписной кухонной табуретке. Даже поспать привалило, когда вдруг из-за зашторенной двери соседней комнаты раздались странные чавкающие звуки. Любопытство взяло верх и Янисука осторожно заглянул вовнутрь.
Увиденное заставило его остолбенеть. Голая старуха с обвисшими до пояса остатками сисек со стоном насаживала свой непомерно мохнатый куст на дедову деревянную ногу…
Возрадуйся, старая гейша
Постигнув мучения плоти
Воспрянь ностальгии оргазмом
От шпалы с железной дороги…
Вдруг чья-то мягкая и горячая ладонь коснулась плеча японца. Он вздрогнул.
— А ты не зекай на старую дуру, не в себе она — ласково заворковала Степанида, — иди ко мне, страдалец…
О, Янисука свято почитал искусство любви! Рывком он раздвинул полы халата молодухи, и принялся жаркими поцелуями осыпать белую грудь. И тут…
Грусть исказила лицо самурая
Циновка намокла слезой отвращенья
Гейши убитой не слышит он вздоха
Прыщ на груди отсосав поцелуем…
Да, да. О, да. Обманутый во всех своих лучших порывах японец вдруг скривился, плюнул и затем резко ударил нерадивую женщину в ключицу страшным ударом самураев «о-рэй». Тело ее в ту же секунду бессильно повисло на руках поэта.
Внезапно японцу стало ужасно стыдно за свою несдержанность. Янисука осторожно положил Степаниду на домотканую дорожку лицом вниз. Раздвинул бабе ноги, а затем мощными и точными движениями несколько раз победил ее в мокрое влагалище…
Тайна открылась учителям Дзена
Мудрость постигших деторожденья –
Член самурая оттого так рыгает
Орган другой через стенку зло пахнет…
И это была чистейшая правда. Органы женщины были немыты по причине случившегося экспромта и сильно отдавали шпротами. Но инстинкт брал свое и ненасытный Янисука, едва отдышавшись, закончил свои атаки контрольным выстрелом под копчик в глубокий тыл партнерши.
Нефритовый меч осквернил я порывом
Сонмы бактерий его разъедают
Честь не задел я, разрушивши плеву
Проктолога мудрость она почитала…
Неожиданно тонкую шею японца сдавила очень сильная и очень черная рука. Поэта заклинило от страшной догадки. Он даже попытался оправдаться, жалко пискнув:
-Гуталина-сан!.. Гуталина-сан!!!!
Но вторая черная и не менее сильная рука шестисотым цементом намертво запечатала во рту его крик…
Тогда японец попытался хитрым приемом сбросить с себя падшего черного ангела, но в наивысшей точке траектории его дрожащее шоколадное пятно встретило чрезвычайно опасную преграду.
И эта преграда так засадила желтому, что зрачки его глаз и до сих пор наблюдают кончик носа. С тем он и покинул свой сознательный мир.
Но последние кадры угасающего сознания все же успели зафиксировать голых деда и внука, которые примостились в углу кухни и ловкой остервенелой вибрацией правых рук заставляли отчаянно дребезжать стекла в их маленькой избушке…


А поутру дед резво сбегал на своей деревяшке к причалу и за пять литров синьки определил Янисуку в полуживую и отпижженую команду японской шхуны.
Капитан шхуны было заартачился, но старший наряда погранцов погрозил ему резиновой палкой ПР сплошь выпачканной гавном и шкипер виновато потупил взор.
Все дедово семейство торжественно вывалило на берег провожать злополучную шхуну. Махали руками до тех пор, пока утренний туман не скрыл из виду малое суденышко.
— Из всех людей, которых я когда-либо встречал, ты был один из них, — философски буркнул в свою седую бороду старик и уронил на прибрежные камни скупую слезу…

*****************************

В свою квартиру Янисука попал только через неделю. Ужас и напряжение последних дней стали понемногу растворяться в городской суете.
Опять потянуло на сайты Интернета, а это уже был здоровый признак. Да и задница подзажила. Но однажды утром, зайдя в туалет на поссать, Янисуку Атамару внезапно скрутила острая боль.
Утренним пением смежило веки
Птиц, окруживших покой самурая
Гейша ушла, кимоно поправляя
Врагам унося заготовленный триппер…