Mare Ingenii

Автор: ASerddyuk Сейчас полтретьего ночи. В палате густой вязкий мрак, тихо. Мрак подвижен. Нестабилен. Он не страшен. Заманчив. Откуда-то долетают звуки музыки. Возможно, из моих далёких воспоминаний. Днём я попросил Леру принести мне блокнот и ручку, чтобы немного попутешествовать во времени. Лера – медсестра. Она иногда разговаривает со мной. Вернее, я с ней. Больше не с кем поговорить. В палате лежат ещё два человека, но они почти всё времени спят, бормочут что-то во сне. К ним часто приходят родственники. Ко мне – никто.
Палата на втором этаже. Бывает, я просыпаюсь ночью, чтобы встретиться с Луной. Она такая бесчувственная, далёкая, но в последнее время она мой единственный гость, Смотрю на её моря… Море Ясности, Море Спокойствия, Озеро Сновидений. Странно, немногим известно, что мы не видим обратную сторону Луны. Её скорость вращения вокруг Земли совпадает со скоростью вращения вокруг своей оси. Хотелось бы знать, что там? Ничего. Так же темно и одиноко, как в моей душе. И там есть море, Mare Ingenii, где я в своих снах неустанно гребу в лодке под россыпями холодных и безразличных звёзд.
Меня, кстати, зовут Артём. Рад познакомиться. Как тебя называть? Каллисто? Далековато отсюда до Каллисто, и не особо вы похожи. Ну, дело твоё. Я, знаешь, хотел прогуляться в прошлое, хочешь со мной? Я так и думал. Возьми меня за руку.
Можно упустить момент, когда твоя жизнь начинает разваливаться, как старая ветхая хибара. Вот так просто. И счастливым уже не быть. Затем приходит понимание: вернуть то, что было привычным и обыденным — нельзя. Человек, видишь ли, ко всему привыкает.
Я прекрасно помню тот день, хотя минуло много лет. Детали стёрлись. Они годны лишь на то, чтобы сделать мои сны ярче. Но я помню.
Время приближалось к десяти вечера. Родители из-за чего-то сильно скандалили. Я сидел в углу за шкафом, поджав колени, и боялся произнести хоть звук. Казалось, если буду молчать, всё закончится. Громкие крики, после – тихий плач. Подошёл папа, взял меня на руки. Я закрыл глаза, обнял его за шею и упёрся в плечо. Было страшно. Мы вышли из квартиры, и папа аккуратно закрыл дверь. Я по-прежнему слышал плач, и сейчас его слышу. Этот звук делает мои сны ярче. Я зажмурился и больше не открывал глаза. Помню дорогу и тяжёлое дыхание папы. Он всё шел и шёл, его плечо тряслось в такт шагам, а я не открывал глаза. Мне было страшно… и больно. Только боль не такая, когда разобьёшь коленку во дворе. Иная. Эта боль сопровождает всю жизнь, затихает время от времени, но никогда не проходит. Потом папа остановился, и я тихонько открыл глаза. К нам подъезжала маршрутка, свет фар слепил. Тогда я не понимал, что произошло между родителями. Да и куда мне в том возрасте было понять. В маршрутке уснул… слушая тихий плач. Проснулся утром у бабушки, папы рядом не было. Я кричал и звал его. Впустую. Его не было ещё очень и очень долго. Было одиннадцатое сентября. Ровно через год в США рухнули башни близнецы. Разные трагедии.
В жизни всё очень просто. Система не любит сложностей. Система упрощает – люди усложняют.
Я не знал, что с мамой и где она. Папу долгое время тоже не видел. Жил у бабушки. Каждый день, сидя у окна, выглядывал родителей. Всё ждал, когда они заберут меня. Хотел быть рядом с ними. Это трудно обрисовать словами, Каллисто. Человеческие чувства просты, и, одновременно, непостижимы. Это как пытаться описать запах ветра, завывающего в поле.
Я даже говорил бабушке, чтобы она позвала родителей, пусть заберут меня к себе. Но время уходило. В неизвестность, в никуда. Понимаешь, Каллисто, время уходит и не спрашивает, идём ли мы вместе с ним, или нет. Утекает, как песок сквозь пальцы. А мы сожалеем, но ничего не можем с этим поделать. Ведь мы сами выдумали его. Время – иллюзия. Его нет. А я продолжал ждать, продолжал доканывать бабушку истериками и вопросами. Однажды она не выдержала и все рассказала. Объяснила, что родители больше не будут вместе. Я кричал, что хочу пойти с ними в парк, на аттракционы, вместе кушать мороженое. Но мои всхлипы и крики остались у бабушки на щеке. Она нежно обнимала меня и качала. А я слышал, как откуда-то издалека долетала мелодия, похожая на дивную эльфийскую песнь. Мелодия таяла, и я таял вместе с ней. Уходя в пустоту и мрак, который не пугает, а только заманивает.
Больше года я не видел ни папу, ни маму. Было больно, одиноко. Словно у тебя что-то отняли силой, с которой ты не можешь состязаться. Тебя просто не хватит, расплющит. Эта сила, не спрашивая твоего мнения, забирает.
Постепенно привык. Переживания стали забываться. Время снова летело, как выпущенная стрела. Неумолимо. Воспоминания бледнели, боль притуплялась. Помню, когда закончил первый класс, бабушка приготовила мне подарок — испекла мои любимые пирожки с картошкой и яйцом. Мы их уплетали и запивали компотом. Затем, закутавшись в плед, мы смотрели «спокойку» — так я называл передачу «Спокойной ночи, малыши» — на диване в зале. Каллисто, я помню мультик, который показывали тогда. «Большое ухо». Про то, как когда-нибудь прилетят банки с тушёнкой. Я уснул. Бабушка уложила меня спать в зале. А утром… я проснулся не один. Рядом, спиной ко мне, спал мужчина. Я немного привстал, чтобы посмотреть, кто это. Увидев лицо, очень удивился. Это был папа. Тогда я закричал, что было мочи «Папа!» и разбудил его. Он открыл глаза, заулыбался, повалил на диван и начал щекотать. Я хохотал от души, потом набросился ему на шею и крепко-крепко обнял. Казалось, за всю жизнь я не обнимал никого так крепко.
Объятия – зачем они человеку, не знаешь, Каллисто? Психологический комфорт. Племенная защищённость. Надежда на выживание.
Папа взъерошил мне волосы, усадил на плечи и понес к столу в кухню, где стояли маленькие разноцветные машинки из киндер-сюрприза.
- Это тебе подарок за окончание первого класса.
Каким-то образом он узнал, что я люблю собирать игрушки из киндеров. Потом мы пошли на детскую площадку. Мы шагали, держась за руки, и я был горд, что со мной на площадку идёт папа. Я смотрел сбоку на его лицо и крепче сжимал его ладонь. Как бы я хотел никогда не отпускать его руку.С течением жизни понимаешь, что важно, а что нет. Не отпускать руку – это важно. Мы гуляли до обеда, вместе играли, прыгали, качались на качелях. Я был счастлив. Мгновение – много это или мало? Что оно для Вселенной? Может, в мгновении заключена целая жизнь какого-то далекого мира? А мы здесь тратим эти мгновения напрасно… Я хочу к тебе, папа. Хочу, чтобы ты сидел сейчас рядом со мной, ты мне нужен. Где ты, отец?



Извини, что не договорили вчера, Каллисто. Прости. Воспоминания. Бывает, колют в самое сердце. Непроизвольно, но безудержно. Воспоминания – неотъемлемая часть жизни. Реминисценции. Сохранение, накапливание и воспроизведение информации. Чертова видеокамера! Все, что было дорого сердцу, хранится в молекулах.
Сегодня чувствую себя не очень. Болит голова и хочется спать.
Помню, что таким счастливым был только один день. Я запомнил его навсегда. Если бы умел рисовать – нарисовал бы тот день. День отца и сына. Или даже нечто большее.
Следующим утром я проснулся уже один. Папы рядом не было. Это была наша последняя встреча. Я не знал, когда мы увидимся снова, не знал, где он и почему его нет рядом. Я только надеялся.
Когда я пошёл во второй класс, появилась мама. Она старалась как можно чаще забирать меня к себе. Я кайфовал.
Она приходила с работы и спала весь день. Я играл рядом с ней. Мне всего-то и нужно было слышать, как она сопит во сне. Такая малость, незаметная, но я был счастлив. Каллисто, мама иногда спала с приоткрытыми глазами. Однажды я даже разговаривал с ней, что-то рассказывал о школе, задавал вопросы, катая папины машинки туда-сюда по ковру. Я мог тихонько сидеть у кровати, наблюдая, как она спит. Как-то раз мама приболела. Пришла домой с температурой. Когда я обнял её, она была вся горячая, я хотел как-нибудь помочь. Она сказала, что ничего не нужно и легла спать. Я потеплее оделся, высыпал в руку мелочь из своей копилки и вышел. На улице было жутко холодно, метель, темно. А я, увязая в снегу, топал к круглосуточной аптеке. Не зная, какие лекарства купить, просто сказал девушке за прилавком: «Мама вся горячая. Она заболела. Дайте что-нибудь». Денег хватило только на аспирин и один пакетик Терафлю. Я заторопился домой, спеша к маме. Дома приготовил Терафлю, взял градусник. Потом тихонько позвал её:
- Мам, мам… выпей и тебе станет лучше.
Она открыла глаза и улыбнулась. Помню, когда я болел, мама всегда говорила мне «Сыночек, дай лобик пощупаю. Температурки нет».
- Мам, дай лобик пощупаю, — я прикоснулся к ней, обжигающей, как пламя свечи.
Где это время, ты не знаешь, Каллисто?
Мама много работала, чтобы обеспечить жизнь нам обоим и это было главным препятствием нашего общения. Виделись редко. Я везде просился с ней. Но чаще она оставляла меня дома и уходила по личным делам. Тогда я усаживался на подоконник и смотрел на улицу, ожидая, когда её силуэт появится во дворе. Больше всего я боялся, что она не придёт. Бывало, сидел так весь вечер, бывало и полночи. Но мама всегда возвращалась.
Я всегда мечтал, что когда-нибудь все вместе мы поедем на море. Папа, мама и я. Я с папой буду играть в футбол, кататься на банане, и, может, если мама разрешит, мы взлетим в небо на парашюте. Всего лишь мечты. Детские, несбыточные, наивные. В детстве я радовался, когда папа приносил с работы жвачку за рубль. Я её хранил по полгода, потому что её дарил папа. Странно, правда? А вот отца мне всегда не хватало.
Родителей я видел очень редко. Собирал жемчуга минут. Никогда не понимал и сейчас не понимаю, как дети могут говорить, что родители их достали. Хотел бы я посмотреть на них, если бы родителей не было рядом. Как бы тогда они преодолевали трудности? Кто будет переживать за них, кто будет помогать, кто будет любить бескорыстно всем сердцем? Кроме них никто. Только мать и отец могут искренне радоваться за твои свершения, искренне переживать по поводу твоих неудач, и преданно любить. Незаслуженно многие отпрыски обращаются с родителями. А без них не было бы жизни. Некоторые волей судьбы становятся сиротами, мне жаль таких людей. Тех, кто рядом с тобой, не ценишь, но потеряв – узнаёшь истинную цену.
Когда мне было шестнадцать, я узнал, что мама уезжает на север к новой семье. Уезжает навсегда. В день отъезда она попросила меня прийти на вокзал и помочь погрузить багаж. Поезд был в пять утра. Вместо того чтобы провести последние часы с мамой, я всю ночь бухал с друзьями, а к утру, Каллисто, я был никакущий. Почему-то набраться с друзьями на тот момент мне было важнее. Чёрт его знает, почему. Под утро приполз домой, завалился на диван и продрых около часа. Единственное, что беспокоило меня на вокзале – это больная голова и пара глотков холодной Колы. Я был словно в тумане. В густом тумане. На маму не обращал внимание. Мы молча стояли на платформе и сверлили взглядами вагоны на перроне. Мать хотела взять мою руку, но я одёрнулся, как ошпаренный. Обида была, ясное дело. Но юность наивна и глупа. Говорят, чем больше дров ты наломал в юности, тем теплее будет старость. Но всегда имеются исключения из правил.
Попрощались холодно. Даже не обнялись. Со временем постигаешь свои ошибки, раскаиваешься. Мама меня простила. Придёт время, наверно думала она, и сын все поймёт. Непременно. Это естественно, как появление первых звёзд и заход солнца. Таков порядок вещей.
Приехав домой, завалился спать. Проспавшись, я подорвался с кровати и побежал в кухню. Звал маму, но её нигде не было. А потом события последних часов проклюнулись и дали ростки в моей голове. Я забрался в угол между стеной и шкафом, в тот самый угол, и заплакал, как маленький мальчик, который не хочет слышать ругань родителей. Если бы только мог обратиться к Богине Мнемосине, она бы поведала мне, что было, что будет.
В жизни случаются моменты, которые никогда больше не повторятся. Что так же естественно, как осознание ошибок юности. Как вращение Земли вокруг Солнца. Никогда больше отец не возьмёт тебя сонного на руки и не отнесёт в постель. Никогда больше мама не поможет завязать шнурки на кроссовках. Никогда больше не будет первого поцелуя в сумраке ночи. Никогда не повернёшь время вспять, чтобы снова сделать так, как сделал однажды. Испытать то, что испытал давным-давно. Где-то вычитал, что Вселенная, расширившись, сей факт тебе, Каллисто, непременно известен, сожмётся, а после снова расширится, и снова сожмётся. И так будет происходить вечно. Ты снова появишься на этой планете, в этом временном отрезке, снова родишься, снова умрёшь. Вновь будешь сидеть в углу, вновь будешь звать отца, вновь крепко не обнимешь маму на прощание. Крепко-крепко. Ты вновь будешь повторять свои ошибки. Вечно. Из раза в раз. Таким может оказаться порядок вещей. Поэтому, если что-то хочешь делать, делай сейчас. И делай верно. Другого раза не будет. Звучит фантастично, да, Каллисто? Ты спросишь про катарсис? Духовное очищение через переживания? Всё выдумано людьми и для людей.
Каллисто, помню, как мы с мамой каждое утро опаздывали в садик, из-за того, что поздно просыпались. Помню, как вечером приходил к ней на работу от бабушки, чтобы вместе поехать домой, и каждый раз я стеснялся войти. Идти было далеко, но я топал пешком, к маме. Помню, как мама купила мне большого плюшевого лисёнка, у него было красное пузо, белые лапки, черный круглый носик. Он был моего роста и очень тяжёлый. В тот день шёл дождь, я случайно уронил его в лужу и запачкал правую лапу. Мама ужасно разозлилась, но я молчал, сильнее прижимаясь к ней.
Я бросил пить, бросил свою компанию, чья дружба держалась только на алкоголе. Ушёл, остался один, замкнулся в себе. По сей день моя боль всегда рядом. Каждый вечер укладываю её спать. Утром вместе просыпаемся. Она мой верный друг, который никогда не оставит меня. И всё будет как в сказке — проживем полную жизнь вместе и умрём в один день. Боль самое верное, что может быть в жизни. Она реальна, поскольку это химическая реакция. Она будет с тобой до последнего.
Единожды случилось так, что я забыл о боли. Взамен пришла любовь. Любовь, Каллисто, это тоже боль. Своеобразная, граничащая с наслаждением, но всё-таки. Сложно удержать грань между наслаждением и болью.
Мне было восемнадцать. Я встретил её летом. Жарким летом. Мы пробыли вместе всего две недели, но это время было лучшим в моей жизни. Каллисто, не поверишь, но тогда я убедился, что самый лучший секс с тем, с кем хорошо и без секса. Конец нашей истории был глупо-трагичным. Как и всегда.
Мы часто гуляли вместе, смеялись, целовались. Я ощущал себя счастливым. Мне только и хотелось, что смотреть в её глаза, чувствовать тёплые губы, нежные руки, и гладкую кожу под простынями. Еще до того момента, как мы познакомились, я купил билет в Сибирь, к маме. В день отъезда Маргаритка (так назову её) пообещала дождаться. Я отсутствовал месяц. Мне было хорошо с мамой, но я всегда возвращался в памяти к своей девушке. Скучал по ней, как скучаю по маме, когда её нет рядом. Парадокс. Скучал по поцелуям и объятиям. Юность она на то и дана, чтобы разменивать минуты, часы, недели и месяцы на прозрачные ценности, убывающие, как вода сквозь сито. А более важные вещи не замечать. Юность наивна, но только в юности вещи запоминаются на всю оставшуюся жизнь. Старики говорят, что юность не вернуть. Но она заключается не в возрасте, а в поступках. Соверши глупый поступок – и вот она, юность, ждет тебя на пороге.
Я был уже в пути, считал часы до нашей встречи. Хотел устроить сюрприз. Не сказал ей, что еду домой. Оставалось около двенадцати часов до прибытия. На мобильный телефон пришла смс. Ещё не открыв сообщение, я уже представлял тёплые слова, которые придадут мне терпения и надежды в дороге. Всё оказалось иначе. Она написала: «Мне сложно, я хочу побыть одна, не могу дождаться тебя. Прости». Вернувшись, ушёл в запой. Не смотря на то, что обещал себе не пить. Но лучший способ справится с искушением – поддаться ему.
Наш город маленький и слухи в нём распространяются быстрее, чем смс-сообщения. Мне рассказали прибанальнейшую историю, как моя Маргаритка пустилась во все тяжкие с моим приятелем на следующий день после отъезда в Сибирь. Тривиально. Предсказуемо. Но в жизни не бывает иначе. В жизни всё просто, только люди всё усложняют. Здесь всё великолепно, кроме людей. Стоит посмотреть, как красив этот мир на рассвете. Я долго пытался понять, чем прекрасно раннее утро. И я понял. Нет людей.
Чувства были растоптаны, тело просажено отравленной стрелой, и кроме того, с наконечником, который, прошибая плоть, расщепляется на три части, нанося непоправимый вред внутренним органам. Стрела Амура, чёрт бы его побрал! И, сколько бы я не говорил, Каллисто, что мне всё равно, это не так. До сих пор выхожу на улицу, ощущаю на себе запах лета, едва уловимый, и вспоминаю Маргаритку. Неважно, какое время года на дворе, я чувствую запах лета. Воспоминания всплывают сами собой. И я уже как подневольный раб иду по тем улицам, где мы гуляли вместе. В надежде увидеть её хоть краем глаза. Улыбаюсь. Детали уже стираются, годные для того, чтобы сделать мои сны в этой палате ярче. И – что странно – чувствую себя по-настоящему счастливым. Предательство – говорят люди – самое подлое, что может быть в жизни. Как и многое, что поддаётся участию и воссозданию – это людская выдумка. Нарушение правил подчинения одного индивида другим. Просто. Ни больше, ни меньше.
А ко мне вернулась моя боль, и мы продолжили жить в унисон. Нам никто не мешал, нам было хорошо вместе, с того дня мы больше не бросали друг друга ни при каких обстоятельствах. Гармония.
Ни отца, ни мать я не видел и не слышал уже больше семи лет. Бабушка умерла, когда мне было пятнадцать. Сейчас папа живёт со своей семьей, у него двое детей. У мамы тоже своя семья. Из последнего письма узнал, что у неё родилась дочка. Наверно сейчас она уже собирается в первый класс.
Наверно, это всё, что я хотел рассказать тебе, Каллисто. В моей жизни было много всякого, но почему-то, когда я хочу прогуляться во времени – возвращаюсь в те мгновения, о которых рассказал тебе.
Друзей у меня нет. Есть один хороший товарищ, но он живет в другом городе. Девушка, с которой встречался почти три года, сказала, что уезжает работать в другой город, когда узнала о моей болезни. Банально. Но предсказуемо.
Лучше верить в большее, чем жить меньшим.
Сильнее всего на свете я хочу, чтобы здесь, на койке, рядышком сидели папа и мама. Я готов даже умереть и не лечится от болезни, только бы они посидели со мной пару минут. Когда у меня была возможность их обнимать, целовать, вместе играть, ходить в парк, я думал, так будет всегда. Но у времени свои законы. Как и у любого живого организма на этой планете. Теперь, когда их нет рядом, мечтаю, чтобы все повернулось вспять. Каллисто, скажи, скажи им, чтобы берегли родителей, ценили отведенное им время и уважали жизнь, даренную им и отданную взамен. Таков порядок вещей. Таков порядок Системы.
Хочу увидеть мамину улыбку, хочу, чтобы папа взял меня за руку. Это так важно – держать за руку. У меня под подушкой лежит черно-белая фотография. Я маленький вместе с мамой и папой. Никому не говори про нее, Каллисто, а то еще отберут.
Я хотел сказать тебе, Каллисто, что у меня не всё в порядке со здоровьем. Не могу запомнить название заболевания, но врачи сказали, что оно очень редкое, передаётся через поколение, или реже. Лечение стоит огромных денег. У меня их нет. У меня, кроме тебя, никого нет. Но это не страшно. Для Вселенной я всего лишь маленькая пылинка. Ничто. Капля в бескрайнем море, песчинка на безбрежном пляже. Если умру, никто не заметит. Ну, не грусти, говорят, во Вселенной ничего не исчезает, только перерождается.
Я чуть-чуть вздремну, сильно болит голова…