Завод

Автор: Мурыгин «Во сне я видел с высоты город,
Братан, набей мне на груди Голод и Холод,
Нам похуй замерзать или сгореть в огне
Братан, набей мне Молодость на спине»
(The Chemodan — Молодость)
1
Вдох… выдох… вдооооох… выдооооох… от бега дыхание сбито, а от боли и конвульсий его невозможно восстановить, делаешь глубокий вдох и тут же раздражаешься сильным и шумным кашлем, поэтому приходиться дышать часто и мелко, от этого появляется головокружение, так как легким не хватает кислорода. Еще пару сот метров и все, можно будет больше не бежать, можно будет прислониться к грязной стене и отдохнуть и не важно, что ты испачкаешь спину, сейчас ничего не важно…
Очередной приступ кашля и ноги сводит судорогой. Падение, разбито колено и локоть. Пару блаженных секунд на земле и снова надо бежать. Для этого подтягиваешь тело на руках, упираясь ладонями в асфальт, подтягиваешь не разбитое колено под себя и хилым рывком на трясущихся конечностях встаешь, боль, снова судорога, но уже в верхней части тела, значит бежать не помешает, сильно скручивает живот. Подожди, говоришь сам себе, еще чуть-чуть осталось. И это правда, всего пару десятков шагов, но чем ближе завод тем сложнее идти, а он уже не бежит а идет, подволакивая ушибленную ногу.
Если бы его кто-нибудь сейчас увидел то, скорее всего, решил бы, что зомби сошли с экранов телевизора, и воплотились в жизнь.
Высокий, но на столько худой, что можно диагностировать анорексию, молодой человек, с абсолютно белой, не смотря на солнечное лето, как мел кожей, светлыми волосами, и разбитой еще со вчера губой, а теперь еще коленом и рукой. Идет пошатываясь, иногда неловко пытаясь нашарить рукой опору и конечно не находит, от чего его тело, пытается упасть и ноги по инерции делают пару быстрых шагов что бы не опрокинуть туловище. Он не ел уже 4 дня, но и не за этим он пришел в это богом забытое место.
Дойдя наконец до бетонного забора, мальчик-альбинос, наконец рухнул и смог облокотиться. Нужны силы, что бы перемахнуть через эту, кажущуюся такой огромной, стену. Десять минут есть, поэтому можно закрыть глаза, или посмотреть в небо, правильнее конечно закрыть глаза и дать всему телу отдых, но небо, оно такое голубое, такое же бездонное, такое же, как и его глаза, которые почти светятся на фоне его бледного лица. Вот там слон со слоненком, а здесь грозный рыцарь в белых и тучных доспехах, с мечом наголо, а теперь с копьем, а теперь это и вовсе Нэсси. Небо дает надежду и единственное, что еще имеет краски для него. И даже как будто боль, которая скручивает, выворачивает, давит, уничтожает, немного, но отступила. И вновь нахлынула с такой силой что небо потускнело. Но, конечно же, это не небо потускнело, а просто от боли потемнело в глазах. Надо идти дальше, надо.
Кое-как, перебравшись через забор, в разрыв в колючей проволоке, Русик, так его звали, побрел в сторону серого железобетонного исполина, который в свое время назывался металлургическим комбинатом. Все что отныне напоминает о его былой мощи, только размеры, и та гулкая тишина, которая скрывается внутри. Теперь здесь не ходят толпы людей, отныне на проходной не толпятся уставшие работяги, и не лают дворняги, который как будто охраняют склад, больше не закуривает главный механик смердящую папиросу и бухгалтер, больше не обещает, что зарплату задержат всего на пару дней, а потом обязательно все выдадут, да еще и с премиальными. Не курсируют туда сюда разбитые ЗиЛы с наваренными бортами, что бы больше поместилось. Никто не выгонит мальчика наркомана из бывших цехов, никто не запретит ему поменять заработанные за 4 дня деньги на пару доз, которые он должен будет растянуть еще на 4 мучительных дня, до следующей встречи с дилером. Никто не спросит его, где твои родители паршивец, и не выволочет за ухо, «сраного наркошу» и уж точно больше никто и никогда ему не посочувствует, только ненависть и осуждение, больше ничего не ждет альбиноса.
Но, Русик обо всем этом не думал, когда томился у ледяной бетонной стены в ожидании дилера. Ему нравилось представлять как по широким коридорам, важные рабочие в синих робах, снуют, занимаются чем-то важным, представлял, как стал бы одним из их дружного коллектива, как они вместе ходили бы на реку после работы, что бы смыть с себя рабочую усталость и пыль. Этим мальчик отвлекал себя от боли, и даже если все что он представлял, было не осуществимо, это помогало справиться с ломкой.
Когда приходишь раньше и ждешь, самое главное заставить себя о чем-то думать, чем-то отвлекаться, что бы время хоть немного, но ускорило свой ход. Однако если ты наркоман, любое ожидание, кроме тех моментов когда ты под кайфом, тянется бесконечно. Если ты наркоман, твое проклятье не ломка, и даже не вечный поиск денег, хотя и это тоже, твое самое страшное проклятье это пожизненное ожидание, денег, дилера, дозы, момента, когда начнет действовать доза, момента, когда отпускает, ты ждешь, а твой единственный, самый верный спутник, это боль, которая не дает тебе отвлечься и забыть про себя ни на минуту, но у паренька это выходило.
2
- Давай Седой поднажми, точность вежливость королей, а мы с тобой короли, правда, короли мертвого царства. – Закончив фразу и дивясь своему красноречию говоривший зычно расхохотался.
Тот, кого назвали Седой, натянуто улыбнулся, он не любил своего шефа Мозглю, и старался его не слушать, а на все его реплики, всегда вот так натянуто улыбался.
- А знаешь, почему мы с тобой должны быть пун-к-ту-альными? – с трудом выговорил Мозгля и продолжал, — Потому что каждый наш клиент почти труп и надо успеть продать ему как можно больше, а если мы будем опаздывать наши ребятушки могут скопытиться. И тогда мы продадим с тобой дозой меньше, это все очень важно, мы с тобой не в бирюльки играем.
Его явно распирало от собственной важности. Как же, две недели назад ему дали целый район и он перестал быть уличным торговцем, и стал сам возить дозы значительнее и важнее, и клиентура тоже сменилась, но иногда он все же если был рядом, навещал старых клиентов, таким вот «счастливцем» и был Русик. К тому же Босс дал Мозгле новенькую «Гранту», машина конечно не ахти, но все же он теперь на колесах, да еще и с водилой. Жаль только водила херовый, всегда молчит, и пистолет свой не дал, ну и ладно, зато это повышение.
- Все приехали, ну наконец, ладно 10 минут не опоздание, надеюсь, я успею всучить мелкому еще пару тройку доз, а то он что-то совсем плох, стал в последнее время.
Мозгля не любил это место, оно было безопасным, но слишком его пугали огромные пустые цеха с массивными сводами, да и к тому же там было грязно. А грязь дилер не любил, так как большие люди не ковыряются в грязи, а он, безусловно, считал себя большим человеком.
- Ой, посмотрите кто тут у нас, — он явно был рад, что мальчик еще жив – моя любимая белокурая клиенточка, ну как ты сладенькая?
- Я мальчик! – хрипло проговорил альбинос. – Я же просил не называть меня девочкой.
- Ну конечно-конечно, только не ругайся. – Улыбка не сходила с лица Мозгли. Он чувствовал себя на вершине мира, смотря вот так, сверху вниз, на слабого паренька наркомана.
- Вот деньги — Русик швырнул свернутую трубочку из денег, хотел попасть в дилера, но сил не хватило, и бумага упала рядом с нечищеным ботинком. – Тут как обычно на две.
- Хорошо, но со следующей недели добавишь еще два косаря, инфляция, видишь ли.
Он достал из кармана заранее приготовленные две дозы и так же швырнул их в альбиноса.
Одна из самых долгих минут, это та, что уходит на приготовление дозы, это ожидание самое мучительное, минута растягивается, чуть ли не на годы. Ложечка, огонек, шприц, все просто, но невыносимо долго. Руки трясутся, а тело чуть не подпрыгивает от ожидания. Каждая секунда на счету.
Трясущейся рукой, достаешь из кармана ложечку надо заставить себя не рассыпать порошок, это важно, надо заставить руку не трястись, так отлично, главное, что бы не скрутила судорога, так порошочек в ложечке, чуть больше чем надо, ну да не страшно, (когда все это проговариваешь про себя отвлекаешься от ожидания, это хорошо, помогает успокоиться) так теперь немного воды, ладно слюна подойдет, руки снова трясутся, черт! Все хорошо, теперь зажигалка, блин кремень почти стерся, и газа почти нет, но на сейчас должно хватить, так куда деть ложечку, надо набрать в шприц все это, главное не разлить ага хорошо кирпич подойдет, теперь немного крови, это не проблема, перемешать с тем, что в ложечке, отлично, просто замечательно, ты справляешься Русик. Руки исколоты на столько, что с трудом находиться вена, ввел… отлично… хорошо…
- Седой! Седой, гля че это с ним? Походу передоз, вот идиот, сыпанул лишнего, эхххх а еще на пару доз его можно было бы раскрутить. Ты посмотри, как прикольно его судорогами пробивает, как будто танцует макарену. Ладно, жаль конечно, пойдем, а то пеной забрызгает, ух и глазюки закатил. Прощай Белоснежка, мне будет тебя не хватать.
Мозгля развернулся и пошел в сторону выхода, а Седой еще пару минут стоял и смотрел, он уже не в первый раз видел, как это происходит и каждый раз смотрел до конца, не потому что ему это нравилось, а просто что бы убедиться, что они успокоятся, он смотрел, как они освобождаются от зависимости называемой, жизнь. И он радовался, что их муки закончились, больше он ничем не мог помочь.
Тело мальчика альбиноса прекратило биться в конвульсиях, пена перестала идти из его рта, Седой подошел, закрыл его глаза и ушел, предварительно вызвав скорую, нельзя, что бы он сгнил здесь как собака. Потом позже он придет в морг скажет, что это его брат и похоронит маленького наркомана альбиноса, как полагается, как человека.
3
- Пожалуйста, на вызов 37ой, металлургический комбинат №7, предположительно передозировка.
- Вот черт, неужели опять… — водитель скорой Матвеич, шумно выдохнул сигаретный дым.
Вот уже две недели в разных концах нашего района, находят наркоманов с якобы передозировкой, у некоторых правда передоз, но за частую их травят. Это происходит в разных местах, и как правило несколько раз в день, а может и вообще не произойти, и каждый раз делается вызов и сообщается о трупе с передозировкой. В нашем районе работают две бригады скорой помощи, нашим основным маршрутом стал от места убийства к моргу, а основной работой перевозка тел и выписка свидетельств о смерти, в городской больнице два наших экипажа называют катафалками, за глаза конечно, но все равно все знают. И сегодня видимо опять будет та же картина… Скучно. Нет, не подумайте я не зверь и не бесчувственная скотина, но человек такое существо, ко всему привыкает вот и я привык наверно к виду передознувшегося наркомана, это плохо, так нельзя, но от этого никуда не денешься, нужно оставаться профессионалом всегда, даже когда речь идет о человеческой жизни.
Приехав на металлургический завод, мы естественно обнаружили там тело с явными признаками передозировки. Но тут меня снова передернуло, как в первый раз, когда я увидел мертвого человека. Этому пареньку не было и 15ти лет, и при этом он был альбиносом, его кожа, ровно, как и волосы и вообще все тело его, было белое, а синяки на нем, от этой жутковатой белизны казались серыми, у него было разбито лицо, локоть и колено, и лежал он в какой то не естественной позе. Нет, лежал то он обычно, но руки его были вывернуты венами наружу и расставлены в сторону, ноги кажется от боли были вытянуты и скрещены, а голова склонена вниз, как будто он показывал нам от чего погиб, и очень стыдился этого, картина была ужасная. Это не было кровавое месиво, от которого хочется идти блевать, это было очень тихо и страшно. Целый завод стал этому парню могилой, огромной железобетонной, с грозными сводами и головокружительными потолками, он был как фараон в этой серой и унылой пирамиде. Сходство с мертвыми фараонами ему придавала еще и его жуткая худоба, он был худ на столько, что его вывернутые руки казались выломанными в обратную сторону, хотя это было не так. Я подошел, что бы посмотреть в его глаза, это стандартная операция, которая должна определить реагирует ли зрачок на свет, и еще раз удивился, его белое лицо было абсолютно спокойным, и выражало разве что облегчение, и может даже благодарность. Глаза его были такими голубыми, что мне сразу вспомнились все эти рекламные проспекты, обещающие отдых на Мальдивах, такое же голубое море было на тех отфотошопленных картинках. Или так казалось из- за того, что лицо сильно контрастировало с глазами, не знаю, но слишком уж был этот мальчик странный, и мне наверно впервые за все время моей врачебной практики стало невероятно жаль. Не потому что он умер, может быть даже и хорошо, что ему не придется больше мучиться жизнью наркомана, а просто тоскливо сделалось в миг, и стало жалко, что я не был знаком с этим мальчиком при его жизни. Знаете когда мы плачем на похоронах, мы же плачем не об усопшем, мы скорбим по себе, потому что нам будет плохо без ушедшего, мы плачем, потому что теперь у нас будут только воспоминания о нем, а у него там возможно новая лучшая жизнь. Мы тоскуем, потому что он уже добрался до финиша, а мы только медленно проносим свои бренные тела, по очередному штрафному кругу. Именно такого рода тоска обуяла меня.
Меня вернул из моих мыслей громкий голос нашего водителя, Матвеича.
- Бляяядь!!! – сказал он, и, давя в себе слезы, сказал еще раз. – Бляяяядь!!
- Что такое Матвеич? – подошел к водителю наш хирург Власов.
- Что такое? ЧТО ТАКОЕ? ты меня спрашиваешь? – Матвеич был в ярости и в печали одновременно, дикое отчаяние читалось в его глазах. – Парень умер!!! Вот что случилось твою мать! – он закурил, громко выругался и продолжил тише, подойдя к Власову и взяв его одной рукой за край халата — Когда же мы успели стать такими дикими, а? Когда? Что случилось с людьми? Когда мы успели проебать человеческие жизни? Ведь мы же уже даже не обращаем внимание на то, что происходит. Война в Афганистане? Херня, всего-то полторы сотни солдатиков. Взрыв в школе? Хуйня, еще нарожаем!!! Нас перестали волновать погибшие люди, мы стали бессмертными, у себя в головах, нас не пугают числа погибших меньше тысячи. Мы даже думать не думаем о том, что что-то похоже может случиться с нами. Да хуй уже с нами, я уже свое пожил, с близкими, с детьми… у меня внучку, столько же, сколько этому парнишке… было. Я смотрю на вас и боюсь вас. Вам же похуй, всем и все. Этот с женой говорит, этот на юга собрался. – С каждым словом он сильнее наматывал на кулак халат Власова, а потом вдруг неожиданно отпустил и сказал уже спокойно и твердо. – Люди по телевизору умирают, а мы жуем чипсы, умирает знакомый, а мы просто удаляем его номер из телефонной книги, но только когда-нибудь и наши имена кто-то удалит из своей телефонной книги, заедая при этом свое горе чипсами. Нас кастрировали, но только не на яйца, а на души, у нас их больше нет, и мы больше не боимся попасть в ад, потому что нечему туда попадать.
И резко замолчал. А потом подошел и сел прямо на грязный пол рядом с мальчиком альбиносом, снял со своей голову хулиганку, уткнулся в нее и заплакал, приговаривая, «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя…». Он молился, толи пытался себя спасти, то ли нас, то ли за этого паренька, а может и за всех сразу.
Через полгода поймали того, кто убивал наркоманов, на суде он объявил себя избавителем от бед, Святым Николаем, который был послан Господом, что бы избавить от мучений заблудшие души, а так же объявил всех кто присутствовал на суде грешниками и призвал покаяться, пока не поздно, после чего бы отправлен на 5 лет в лечебницу.
Я уже не работаю в области медицины, слишком глубоко засели тогда слова отчаявшегося Матвеича у меня в голове, не смог больше работать с людьми, с которыми работал, Матвеич тоже уволился и теперь на пенсии, иногда заходит ко мне выпить и поболтать. Вот так и живем теперь, можно сказать что доживаем, этот случай изменил тогда весь город, для меня изменил, стало все мрачно, люди перестали улыбаться на улице, не знаю что случилось, как будто этот паренек был чем-то светлым, в городе, не знаю…
И кстати может интересно будет, когда паренька увозили у него кулак был очень крепко сжат, потом в морге разжали ладонь, а в ней был маленький медный крестик, самодельный из двух проволочек, без распятия, но сжимал он его так, как будто бы в нем было спасение.