По дорогам Реальности (II)

Автор: Владимир Павлов Я рассказал ей о «перерывах дыхания» и о случившемся возле магазина. Катя была удивлена.
– Ты почти овладел «молчанием». Я покажу тебе одно место. Мы посещаем его, каждый когда хочет. Ты тоже сможешь это делать. Поедем сейчас туда.

Пока мы выходили, Кате постоянно кто-то звонил. Она волновалась. Речь шла о ком-то, кто опаздывает на работу.

Уже упомянутое мной здание в промышленной зоне, похожее на потерпевшего крушение гигантского жука, оказывается, имело вход через старую трансформаторную будку, примыкавшую к забору. Катя приложила ладонь к двери, и замок открылся. Мы оказались на первом этаже. Огромное помещение с пятиметровыми потолками пустовало. В полумраке трудно было разглядеть лестницу на второй этаж. Ветер, врывавшийся в разбитые окна, шевелил мусор, и от этого казалось, что внутри кто-то ходит. Катя просто прикоснулась к полу, и на этом месте автоматически открылся замаскированный люк. Мы спустились по лестнице в небольшое помещение, выглядевшее очень тусклой комнатой, абсолютно пустой, с бетонными стенами. Слева от лестницы был лифт.
– Ну, теперь приготовься, – с улыбкой сказала Катя. – Спускаться будем долго. Мне вот в таком пространстве кажется, что я вновь рождаюсь. И жизнь можно прожить правильно, без исправлений. Красиво, чисто, аккуратно.

Лифт падал и падал, сто, двести, а, может, триста метров в глубину. Я начал разговор про заброшенные помещения:
– В детстве очень любил всякие необитаемые дома, таинственные укромные уголки. Хотя внешне был общительным, но внутри было желание отстраниться от людей… И это при том, что одиночество меня тяготит.
– А я очень зависима от людей. Я привязываюсь к ним с космической скоростью. Одна встреча, одно слово — и я, как собачонка, начинаю вилять хвостом. Привязываюсь и потом не могу отвязаться. А это никому не нравится. Мне кажется, меня все ненавидят.
– Я бы не сказал, что ты такая «привязчивая». Первое впечатление, что к тебе не подступишься. Этакая Снежная Королева.
– Ты меня просто не знаешь. Я очень тяжело расстаюсь с людьми. Мне трудно что-то начинать и заканчивать. Начало – это очень мучительный момент. Ещё мучительнее – что-то закончить. Трудно закончить, например, разговор. Мне кажется, что не всё ещё сказано. Трудно расставаться с человеком, даже если я завтра вновь его увижу. Очень трудно… Порой я просто набрасываюсь на свою подругу, потому что не хочу, чтобы она уходила. «Катя, мы же завтра опять встретимся». А я всё равно не могу отпустить...

Когда двери открылись, я даже не мог пошевелиться, настолько обстановка была необычной. И, в то же время, это было «мое», необъяснимо мне близкое, будто я бывал здесь не раз.

Огромное пространство было заполнено невероятных размеров геометрическими фигурами и странными приборами. Множество массивных колонн, обточенных в форме церквей и ритуальных сооружений, например, ступенчатых пирамид, упирались в очень высокие своды. Казалось, что паришь над землей. Эффект усиливали пары благовоний, напоминающие облака. Из невидимых источников лился синий свет.

Катя рассказала, что воображение в этом месте многократно усиливалось, и ты будто попадал в другой мир, видя наяву образы и предметы своей фантазии. Здесь они оживали, обретали независимость. Устройство Храма позволяло идти почти прямо и в конце вернуться в то же место. Когда ты должен был упереться в стену, на ее месте взору представлялось некое препятствие, вынуждавшее свернуть.

– Я не могу объяснить, – попытался я выразить охватившее меня волнение, – но мне кажется это место родным. Словно это пещера высоко в горах. В детстве у меня было желание: сбежать в Тибет и стать монахом. Я хочу погрузиться в медитацию..
– Время может растягиваться, так что будь осторожнее.

Катя куда-то удалилась. Я сел возле большого параллелепипеда из камня, напоминавшего кровать. Тело само приняло удобную позу. Глаза закрылись...

Наконец-то я вышел из медитации. Невероятно глубокой она получилась в этот раз. Теперь надо привыкать к настоящей реальности. Уговаривать себя, как ребенка.

Вот она – настоящая жизнь. Это никакой не Храм, все, что я вижу сейчас, не плод моего воображения. Нет никакой Кати. Да и меня того нет. И Системы. Это всего лишь мой сон, который я вижу осознанно. Сильный транс. Но порой я об этом забываю и начинаю верить в реальность сна. Хм… Достигшие, Иерархия, война за человечество… Так в моем воображении причудливо преломились мифы современности. Теософия, поиски уфологов, вера в мировое правительство.

Коридор с множеством комнат. Точнее, квартир, но они как комнаты. Серый свет похож на паутину. Он гладит, убаюкивает. Даже дверь моего жилища, черная и металлическая, не кажется крышкой гроба, когда поддаешься гипнозу освещения.

Я уже слишком долго в медитации. Чрезмерно увлекся Катями, Системами, тварями и прочим. Я понимал, что это воображение, но ничего не мог с собой поделать. На часах больше восьми. Надо идти на работу. Скучную, однообразную, тупую. Куда я устроился до осени, пока не начнется сессия.

Холодные дожди поливают металлические деревья и металлическую траву. Ноу-хау Светланы Петровны, активистки из нашего подъезда. Стоит на клумбах. Вырезано из жести и покрашено.
Меня добивает эта «растительность». Я уже пришел в офис, а все помню мерзкий стук дождя о металлическую листву. Офис, между прочим, не лучше. Серое безликое здание советской постройки. Окна на первом этаже огромные. Раньше тут был магазин, а теперь один за одним появляются и исчезают ресторанчики. Аренда их душит.

Вот и офис. Четыре сотрудницы, только одна из которых молоденькая. Ее зовут Света, она менеджер по продажам. Натуральная блондинка с коровьим, ничего не выражающим, лицом. У нее худенькая спина и массивные бедра.
Сорокалетняя Ирина Петровна, высокая и худая, постоянно болтала. Но этот голос я не воспринимал как человеческий. Он был слишком похож на звуки непогоды за окном. Невыразительные глаза усыпляли, но, если в них долго смотреть, овладевала непонятная тревога.
Евгении Васильевне было около пятидесяти. Приземистая метиска, наоборот, глядела слишком пристально. Он все время щелкала семечки, будто в этом заключался колдовской ритуал.
Людмила Степановна была, что называется, женщиной без возраста. Наверное, в молодости ей давали больше ее лет, зато сейчас она смотрелась моложе. Огромные выпуклые глаза и мешковатая фигурка делали ее комичной.

Опять то же самое. Устанавливать цены на товар и ставить его на приход в базу данных. Пялиться опять на Свету, зная, что не буду за ней ухаживать, просто потому, что лень. Открывать окно по чьей-нибудь просьбе. А за окном – дождь. Который не кончается. Вечный дождь. Я наливаю его в кружку. Кипячу в чайнике. Заливаю лапшу. Брызгаю на уродливые цветы, похожие на людей. Попадает на Свету. Она булькает, рычит, из ее ушей, носа и рта вытекают мутные дождевые потоки.
Опять уснул на рабочем месте. Но разницы между сном и явью не вижу. Света булькает. За окном поливает. На обеденном перерыве все говорят только о дожде. Почему я не дождь?

Когда рабочий день кончился, и сотрудницы, наконец-то допив чай, стали собираться, шумно обсуждая непогоду, я неожиданно для себя пригласил Свету в кафе. Без всяких предисловий просто сказал:
– Пошли в кафе.
Она согласилась. Естественно, пока мы шли, я рассказывал веселую историю с затянувшимся ремонтом у моей тети, которая замучила рабочих, постоянно меняя план. Само собой, Света отвечала вялыми смешками, мило косясь на мои нечищеные туфли. Уже понятно было, что в сером кафе, выпив серый коктейль, мы обменяемся еще парочкой бесцветных историй и разойдемся. Она даст мне номер телефона, ожидая милых смс-ок и всяческого проявления внимания. Все так и шло, но вдруг Света сказала нечто удивительное:
– Какой-то ты скучный сегодня. Что-то случилось?

Нет, в этих словах не было ничего особенного. Банальная фраза. Но то, как она это сказала… Коровий взгляд уже не казался коровьим. Он был наблюдательным и умным. И мне стало легко на душе.

Я отметил, что Света, пожалуй, сможет дать фору всем восхитительным героиням моих грез. Я не любил ее, зато постоянно хотел, и мне с ней было хорошо. Не важнее ли это любви? К тому же, она была вовсе не глупа, как поначалу казалось. Света не поглотила кучу книг, но у нее на все было свое оригинальное мнение. Когда мы вышли из кафе, я спросил, что она думает по поводу иных миров. Ответ меня удивил, хотя я и сам склонялся к чему-то такому:
– Ты знаешь, иных миров нет. Просто потому, что жизнь – довольно бессмысленна, а существование иных миров предполагает космический порядок. Я вот смотрю и не вижу его, порядка. Беспорядок торжествует.

Мы договорились в выходные сходить в клуб. Я провожал ее взглядом, думая, как все-таки совершенны женские формы: эти широкие бедра, длинные ноги, небольшая спина, легкий верх и тяжелый низ.

Интересно, почему люди прошлое ценят больше, чем настоящее? Когда мы разговаривали, эти мгновения не казались мне сокровищами. Сейчас же я готов вспоминать о них с упоением. А еще через год – я знаю себя – они станут сапфирами в короне моего вдохновения. Пусть мы со Светой будем вместе и у нас все будет хорошо. Не имеет значения. Я буду обращаться к прошлому как к святыне. Даже если оно было не таким уж хорошим. Больше того – хуже настоящего. Вот заметьте, счастливые люди – это те, кому удалось (пусть иллюзорно) пробить стену между настоящим и прошедшим.

Я – специалист по прошлому. Закапываю и выкапываю воспоминания. Ночую на кладбищах несбывшихся надежд. Наверное, со стороны произвожу очень странное впечатление. Обхожу дворы, фланирую вдоль заборов промышленных сооружений, задерживаюсь около гаражей. Эти места я населил воспоминаниями, поверив в их реальность. Часто они напрямую не связаны с данным районом или конкретными сооружениями. Но есть некая внутренняя связь. В ней-то все и дело. Почему-то гаражи в промышленной зоне, которые оказывают на меня гипнотическое воздействие, и огромный ангар за высоким забором, обшитый разноцветным металлом, напоминающий чудовищного жука, связаны в моем сознании с учебой в школе, с периодом влюбленности в одноклассницу и наших отношениях. Почему-то именно здесь, когда я стою и часами смотрю в одну точку, воскресают наши летние прогулки, наши посиделки заполночь на дворовых лавочках, когда Катя очень информативно молчала, а я подолгу рассказывал глупые байки, но казалось, что это она рассказывает, а я молчу. Она рассказывала мной.

Домой получилось вернуться до темноты. Одна стена в моей комнате-квартире выкрашена в синий цвет. На ней висят рисунки. Портрет Кати, героини моих медитативных погружений. Изображение гигантского паука, выползающего из подвала. Набросок необычного двора. И вновь погружаюсь в глубокую медитацию. Точнее, выхожу из нее. Я в Храме Тишины...

Вместо потолка над головой простиралось бесконечное небо. Стены растворились. Я сидел возле неподвижного озера. Почва состояла из песка и камней, покрытых накипью белых лишайников. Колонны-храмы превратились в настоящие храмы. Они были разбросаны по бескрайней равнине. Вдали чернели леса. окружающее напоминало ландшафт другой планеты, похожей на Землю.
Я попытался сосредоточиться, и все растворилось. Замкнутое пространство храма довлело своей незыблемостью. Реальность кольнула сердце разочарованием. Катя стояла рядом и улыбалась, затаив в глазах вселенское одиночество.

– Я заждалась тебя, – сказала она. – Уже поздно. Поехали.

Встречи участились. Она рассказывала о том, как жила, пока не достигла Предела. Это было похоже на кошмар без пробуждения. Постоянное навязчивое желание сделать все идеально породило множество ритуалов. Например, чтобы принять ванную, нужно было идеально ее вымыть. Даже провести некую «мысленную дезинфекцию»: представить, что все «нечистые» мысли, которые создали мывшиеся раньше люди, «уходят», «сгорают», «растворяются». Процесс обучения стал настоящей пыткой.

– Я не могла пойти на экзамен, не подготовившись в полном объёме. Однажды я просто не явилась на сессию, чем всех очень удивила. Спряталась от всего мира… Правда, я смутно помню то время, и даже вспоминать не хочу. А вы так здраво рассуждаете: столько-то долгов, такой-то курс… Я так не могла.
Всегда хотела понять тех людей, которые, за день готовились к экзаменам, спокойно списывали, пользовались шпаргалками и, зная малую толику информации, надев очки для солидности, отвечали преподавателю с энтузиазмом, пуская пыль в глаза. Я так делать не научилась, хотя и пыталась легче относиться к процессу обучения. Меня всегда совесть мучила за то, что я так мало знаю. Я всегда хотела получить именно заслуженную пять. Хотя понимала, что у меня мало времени на тщательное изучение материала, но иначе не могла.
Я довела себя до того, что боялась брать в руки книгу или что-то писать… И некогда любимое место – библиотека – стала вызывать настоящую панику.

Мы часто ходили в заброшенную больницу. Жуткое здание с решетками на окнах было заперто, но для меня с детства замки не были проблемой. Я устраивал Кате экскурсии по сырым темным коридорам. С потолка капала вода. Больничные койки, давно разобранные, были составлены рядами спинок и сеток у окон. В тумбочках можно было найти коробки от чая советского периода и журналы той эпохи. На стене возле выхода красовалась надпись: «Направо пойдешь – стамески летают. Руки береги. Налево пойдешь – запыленный уйдешь. Прямо пойдешь – насквозь прошьют, но чаем напоют. А наверх тебе еще рано. Оставайся с нами. У нас дружная семья.» Я рассказывал разные истории, из детства приключившиеся в этом месте. Однажды мы с друзьями вот так же исследовали эти помещения. Фонарик забыли. Спасали только спички. В конце левого крыла был слышен странный шум. Непрерывный, похожий на свист. Все испугались, а Федька, бесшабашный лидер с рыжими волосами и здоровенными кулаками, посмеялся над нашей трусостью и пошел к загадочному источнику шума.
– Смотрите, это же просто водопроводные трубы! – закричал Федька из темной комнаты. – А вы трусы! Вы лохи! Таким, как вы, удача не улыбается!

Пристыженные, мы уже собрались последовать за нашим главарем, как вдруг услышали страшный, нечеловеческий вопль. Сначала мы подумали, что Федьку съело чудовище и орет, гонясь за нами. Кое-как, набив шишек и нацепляв ссадин, наша компания выскочила из зловещего корпуса. А следом выбежало существо с безобразным лицом, превратившимся в сплошной волдырь. Это был Федька. Он неистово кричал, катался по земле и звал маму. Его увезли на скорой. После этого мальчик превратился в тихого пришибленного инвалида, боявшегося показываться людям.
В том самом помещении, куда мы побоялись идти, были трубы и стояки. Огромные краны и изогнутые ответвления пробудили детское любопытство, и ребенок засунул куда-то не туда голову, да так, что голова застряла. Пока он дергал за все, что под руку попадалось, лишь бы выбраться из ловушки, где-то лопнула труба, и Федьку начало шпарить горячей водой. Это продолжалось бог знает сколько. Он очень сильно дернул головой и высвободился, но, обезумев от боли, побежал не туда и проткнул глаз чем-то острым.
С тех пор я знал, что удача не любит самоуверенных.

Катя готова была часами слушать мои рассказы. Мы брали с собой термос и еду. И каждый раз я возвращался в детство.

А город суетился, ел, пил, кричал, скалил зубы. Бледные дома с тусклыми окнами поглощали и выплевывали людей. В каждой парадной сидело невидимое существо, изменявшее настроение тех, кто туда попадал. С деревьев свешивались похожие на гусениц Болтуны, прилеплявшиеся по утрам к прохожим и наполнявшие их головы информационным шумом, заставляя прокручивать обрывки воспоминаний, ненужных диалогов. Вечером на людей прыгали кузнечикоподобные Хохотунчики, впрыскивавшие в мозг безумные желания. В офисах поджидали Крокодилы, усевшиеся прямо на плечи директоров и передав им свои хищные повадки. В больницах чудовищные Спруты парили над операционными столами и ждали, когда дрогнет рука хирурга. Школы оккупировали Жабы, овладевавшие умами учителей и мучившие детей. Разные чудовища прятались в подвалах, забирались на крыши, парили по воздуху. И только Система изгоняла их в те жуткие провалы, из которых они вылезли в наш мир.

Как-то, во время одной из прогулок, Катя сказала:
– Сегодня ночью произошло чудо. Настоящее чудо: в моей голове что-то щёлкнуло, она почти перестала болеть, я почти успокоилась в отношении себя, в общем, в голове появилась долгожданная «лёгкость». Мне даже показалось, что открылись какие-то «истины». Не те истины, которые люди ищут всю жизнь. Всё намного проще. Я, например, поняла, что не стоит пользоваться кремом, если он тебе не подходит. Раньше я почему-то считала, что если ты выбрал себе крем и купил его, то должен использовать до конца. – Катя звонко рассмеялась. – Вот дура! А теперь к делу.

Выяснилось, что владелец той самой базы, где я видел тварь, собирается продавать территорию наркобарону. Другой покупатель, чистый человек, лояльный Системе, предлагал хозяину более выгодные условия сделки. Но на владельца давили.

– Надо помешать твари упрочить свое влияние, – закончила Катя.
– Что я должен делать?
– Встреться с собственником.
– И что я ему скажу?
– Неважно. Действуй Лучом. Внуши. Он должен принять только одно решение.

Сумерки синим раствором наполняли улицы. По названному адресу я быстро нашел здание. Это оказалось совсем недалеко от моего дома. Двор был весь в клумбах. Дом из белого кирпича чем-то напоминал гигантскую ванночку для хирургических инструментов. Из окон лился тусклый больничный свет. Дверь последней парадной открылась, и во двор вышли трое парней. Одного я назвал Клизма. У него был такой же, как у клизмы, плоский и губастый рот. Другого – Пинцет, за узкие белые брюки. Последний, лысый, постарше, казался лидером.

Клизма энергично что-то объяснял по телефону:
– Да у меня баланс нулевой! Перезвонку тебе кину, выйдешь. Перезвонку тебе, говорю, кину, выйдешь!!! Он меня бесит, сука, этот Санек тупорылый!
– А что такое? – поинтересовался Лысый. – Давай, я поговорю.
– Да все нормально.

Лысый взял трубку. Из всего разговора, состоящего, в основном, из междометий, я понял, что «раствор покупают за тридцать». Взяв что-то из кабины старенькой легковушки, группа удалилась в сторону базы.

В квартиру хозяина базы я попал очень просто. Представился страховым агентом, и полчаса рассказывал про «нашу новую компанию». Мы стояли в коридоре. Полный мужчина с крупными чертами лица и мясистыми, яркими, как у клоуна, губами, вежливо слушал, все это время проницательно глядя мне в глаза. Одет он был в старые шорты и серую майку. На стене между проходом в кухню и дверью в комнату висели две картины. На одной были изображены уродливые цветы, похожие на людей. На другой – четыре женщины и парень в тусклом офисе, пьющие чай.
В конце разговора мне показалось, что он не поверил ни слову. Но это было не важно. С первой же минуты и до конца общения я непрерывно направлял Луч.

Мне казалось, что ничего не получится. Возникали серьезные сомнения по поводу своих способностей. Да и с какой стати владелец должен подчиняться моему внушению? Положим, у него появятся такие мысли, а он возьмет, да передумает. Да я и не старался сильно.
Но, к моему удивлению, все сработало. Через два дня Катя сообщила радостную новость: база продана близкому Системе человеку.

Я научился общаться мысленно с другими Достигшими. В первую очередь, с Катей. Она предложила потренироваться в точности: рисовала что-нибудь на бумаге и одновременно посылала мысленно этот образ мне. А я должен был изобразить то, что «увидел». Потом мы сравнивали листочки. Надо сказать, с первого же занятия у меня стало получаться почти точно воспроизводить послания. Со словесными «телеграммами» было сложнее. Примешивалось много собственного ментального мусора. Но я не унывал, совершенствуясь каждый день.

Помимо Кати, я «познакомился» еще с четырьмя Иерархами. Это произошло телепатически, в реальной жизни мы не виделись. Но Катя подтвердила их существование.

Однажды я увидел мысленным взором полную женщину с овальным лицом, пухлыми щеками и маленькими, но очень проницательными, глазами. Она «представилась» Софьей Семеновной, «сказала», чтобы я больше спал и «исчезла». Потом мы с ней часто «говорили» о природе, о неизученных явлениях и неизвестных науке видах. Она нередко посылала мне «энергетическую волну», когда силы были на исходе, и я тут же ощущал бодрость и прилив сил.

Когда я выполнял одно из заданий, мне необъяснимо захотелось подойти к десятиэтажному дому. Стены «светились» синим. В этом месте переполнял восторг, так и тянуло подойти и провести рукой по кирпичам. Я был в трех метрах от стены, но вдруг в голове услышал мужской «голос», сказавший: «Не подходи». Почти сразу передо мной упал кирпич. «Голос» принадлежал худощавому мужчине, представившемуся Даниилом. Он объяснил, что твари часто искусственно вызывают возвышенные чувства, внушая, что какой-то человек или место прекрасны. Потом Даниил нередко рассказывал о Мире Синего Света, его представителях, даже придумав свою классификацию и с подробностями описывая некоторые «виды».

Марина – худенькая девушка с ангельским лицом и большими синими глазами – вышла со мной на контакт всего два раза. От ее золотистых волос исходило свечение. Она отвечала на мои вопросы по устройству мира, а я погружался в транс от ее голоса, высокого, негромкого, но очень выразительного.

Владимир – мужчина лет сорока с бородой – «говорил» очень робко и тихо, с паузами и с выражением. Он, как простой деревенский мужичок, рассказывал незамысловатые истории про себя, своих друзей, родственников. Но потом я понял, что это были очень тонкие притчи-аллегории, каждая из которых имела отношение к моей жизненной ситуации. Я часто обращался к Владимиру за советом, когда жизнь ставила перед трудным выбором. Он никогда не давал ответов и даже подсказок, зато после нашей беседы я всегда находил оптимальное решение.

В один из вечеров мы бродили по кварталам, пропуская через легкие летнее небо. Я говорил все что-то не то, а самое главное сказать не мог. Наконец, в очень неподходящий момент, когда рядом оказалась шумная компания, я признался в любви. Она даже и не услышала, как мне показалось, и я, успокоившись, продолжил беседу. Через некоторое время Катя вдруг сказала:
– Я все прокручиваю в голове твое признание…

Хмурые здания таили непонятную угрозу. Высокие деревья, в изобилии росшие между домами, словно поглощали хорошее настроение. Птицы щебетали как-то неестественно радостно. Женщина с рыбьими глазами прошла мимо, даже не посмотрев в нашу сторону. Из-за угла дома вышел какой-то дед, увидел нас и пошел назад. Хотелось просто лечь на хвою под соснами и смотреть на льдинки облаков.

– Пошли домой, – сказала Катя каким-то новым тоном, очень нежно. – Мне здесь плохо.

На первом этаже одного из домов был магазин. Она зашла туда «на минутку», а мне захотелось подождать ее на крыльце. Город выглядел застывшим и лишенным событий. Я смотрел на синее, без единого облачка, небо и ждал, когда же что-нибудь произойдет. Деревья сквера словно вросли в синеву и были неподвижны. Они напоминали сяжки гигантских насекомых, затаившихся под землей. Какой-то странный человек в халате и в тапочках срывал со столбов объявление и кричал:
– Твари! Вы будете гореть в аду!
К магазину подъехал грузовичок. Раздраженный водитель с азиатским лицом сидел в кабине и с кем-то ругался по телефону. Праведник в халате подбежал к другому столбу. У крыльца припарковалась старенькая легковушка. Из нее вышли трое парней и направились к магазину. Крепкий, с лысиной, в белой майке и синих шортах, что-то объяснял товарищам – худому, в сером спортивном костюме и высокому в белых узких брюках и в клетчатой рубашке. Лысый что-то мне сказал, а потом схватил за рукав, спросив у друзей:
– Он?
– Да, это он! Он! – ответили те.
– Помнишь меня? – снова обратился ко мне лысый, продолжая держать рукав.
– Нет, – растерянно ответил я, хотя почти сразу узнал Лысого, Клизму и Пинцета, тех пацанов, что выходили из подъезда, где жил владелец базы.
– В подъезд ты мой входил тогда. Узнал?
Клизма схватил меня за второй рукав. Я попытался вырваться, но держали меня очень крепко.
– Куда, куда?! – рявкнул Лысый. – Поехали с нами.
– Пацаны! – умолял я. – Давайте ко мне домой поедем, я рассчитаюсь!
– Какой домой! Держи его, держи! Вырывается, сука!
Клизма очень больно ударил мне в живот. Они поволокли меня к машине. Я упирался и молил:
– Давайте ко мне поедем, пожалуйста, я все отдам! У меня деньги есть, я могу вам машину купить!
Лысый презрительно усмехнулся:
– Какой к тебе! Пойдем, пойдем!
Они запихивали меня в автомобиль. Я кричал прохожим:
– Помогите! Помогите! Вызовите полицию!
– Какую полицию?! – возмутился Лысый. – Иди, иди!

Выходившие из магазина люди делали вид, что ничего не замечают. Водитель грузовика уставился на меня, как на воришку, которого поймали и будут наказывать. проходивший мимо юноша с папочкой лихорадочно достал телефон и начал нас снимать.
Мне удалось сосредоточиться и направить луч на Лысого. Он отворачивал голову, чтобы не смотреть мне в глаза. Я ощутил, что тяжесть моего тела «сжимается» в точку, а точка «уходит» глубоко под землю. После этого я «заземлился»: будто стал весить тонну, – и они не могли меня сдвинуть с места. В это трудно было поверить: три крепких парня не могут сдвинуть меня с места, хотя я ни за что не держался. Я усомнился, что могу так долго простоять и испугался неведомого ощущения, и меня сразу оторвали от земли, как пушинку и посадили на заднее сидение. Кто-то очень сильно ударил меня по голове железным предметом, и сознание отключилось.

Меня привезли в какой-то наркопритон. Целый этаж был занят уродливыми людьми, бессмысленно передвигавшимися по коридору. Того, что они менялись, я не замечал, настолько были похожи друг на друга их лица. Квартиры были маленькими и не закрывались, потому что дверей не было. Где-то громко орал телевизор. В одной из таких комнат я и очнулся прикованным наручниками к ссаной койке. Стены были покрашены белой краской, которая выцвела и почернела от сигаретного дыма. Шесть одинаковых сеточных кроватей стояли двумя рядами и занимали почти все место. На тумбе стоял маленький телевизор, по которому показывали юмористическую передачу. Какой-то дед в рваных штанах, с лысой головой, похожей на яйцо, варил в ацетоне «солому». Больше никого не было. Я ничего ему не говорил, но он вдруг закричал:
– Хватит на меня смотреть, урод!
Я поддался страху, встретившись с его взглядом, горящим безумной ненавистью.
– Я не смотрю на вас...
– Как это ты не смотришь?! Как это ты не смотришь?!
Я постарался вообще повернуть голову, но не тут-то было: резкая боль заставила вскрикнуть. Дед отжимал концентрат через тряпочку. В комнату зашел тощий очкарик и принес папиросы. Они поржали над шуткой из передачи.
– Ты когда мне долг отдашь?! – вдруг вскинулся на гостя дед. – Ты у моей жены когда занял, говорил, через два дня отдашь.
– Завтра принесу! Кузьмич… На днях! Я тебе точно обещаю!
– На днях?! – Дед встал и сильно толкнул очкарика. – На днях, говоришь?! Я тебя убью, сука!
Он еще раз толкнул должника. Тот трусливо повалился на диван и выставил перед собой руки. Пару раз ударив товарища по челюсти, хозяин унялся.
Очкарик ушел. Дед остался один и опять стал кричать на меня:
– Я тебе глаза выколю! Отвертку дай найти.
Он стал искать отвертку. Потом спросил у кого-то в коридоре. После косяка вдруг обратился ко мне:
– Ты не знаешь, что я искал?
– Нет.
– Нет… Как же так… Я и забыл...
В проеме появился лысый подросток. Он держал в руках отвертку.
– Кузьмич! Просил?
– Да. А зачем я просил ее?
– А я знаю?!
Подросток попросил забить «пяточку», но дед сказал ему приходить завтра, и тот ушел.
Через некоторое время дед прилег на соседнюю койку и уснул.

Время здесь тянулось, подобно паутине, заматывая в кокон безразличия. В этом коконе нападал страх, разрушавший даже физическое тело. Я стал замечать, как теряю в весе необычайно быстро. Постоянная паника развила новые качества: плаксивость и слабость.

Сознание пыталось освоиться в маленьком пространстве, но всюду натыкалось на острые углы. Тело было почти всегда приковано, движение происходило только во время кормежки. Мышцы стали дряблыми, появились пролежни. Ужасная вонь, вонь моего собственного тела, не прибавляла аппетит, а пища и так была скудной. Какой-то постный супчик и синяя картошка с кусочком рыбки. Мои способности угасали, я очень боялся, что не восстановлю их. Это было страшнее, чем возможная будущая гибель. Ведь мой мозг – утонченный инструмент, с ним нельзя так обращаться! Деду постоянно кто-то звонил и спрашивал насчет меня. Палачи могли придти в любую минуту.

Я постоянно давал себе обещание, что новый день пройдет по-иному. Без паники и страха. С полным сосредоточением на упражнениях. Был разработан план. Но утром хотелось просто полежать. В полудреме. Я давал себе маленькую отсрочку и засыпал на два часа. Так само начало было проиграно. Дальше не хотелось сильно стараться. Я знал, что мог с помощью Луча освободиться уже давно. Но с каждым днем эта возможность отодвигалась все дальше. Нужно было титаническое усилие, чтобы разогнать свое сознание, вернуть мозг в прежнее состояние. Как-то я решил, что, если следующий день не проведу достойно, то откажусь от пищи навсегда. Достойно не получилось. Двухдневная голодовка сменилась сытым безразличием.

Однажды меня подхватили под руки двое мужчин и выволокли на воздух. В полумраке коридора их лица казались плоскими, с нарисованным ртом и дырками глаз. Стало понятно, что это бандиты. Я пытался вырваться, умолял, плакал, но на меня не обращали внимания. Я судорожно молился, обращался к Достигшим, обещал, если меня спасут, изменить все-все в своей жизни. Но они не отвечали. Сама способность «слышать» исчезла.