Украинский характер. Повесть. Глава первая

Автор: Глава первая
Бабье лето в этом году подзадержалось, началось поздно и длилось долго, недели три. Радовало теплым, прозрачно-хрустальным воздухом, терпким запахом каштанов и шелестом желтых, сморщенных по краям, веточек клена и акации.
Затем в один день резко похолодало, стал лить дождь, сырость и холод проникли в дом, влагой пропитались ковры и обои, в квартире появился мерзкий запах подвальной сырости. В детстве казалось, что так пахнут мокрицы, которых дворовая детвора извлекала на свет божий, разгребая палками пожухлую, гнилую листву.
А сегодня наконец-то включили отопление. С самого утра местный водопроводчик колотил разводным ключом по старым, чугунным батареям соседей, заскочил к нам, отругал, за недавно законченный ремонт, облаял, выстраданные мною, новенькие, итальянские радиаторы. Со знанием дела объявил, что от таких, как я, ожидать можно чего угодно, что сегодня я меняю батареи, а завтра пойду на преступление. Без лишних вопросов я быстро уразумела, что от ремонта до убийства всего один шаг и, лично Вася, принимать в этом участие не намерен, а просто за поллитра подключит нам отопление и уйдет. Молча, вынула из морозилки заиндевевшую, припасенную к приезду мужа бутылку и демонстративно грохнула ею о стол. Лежащий на полу под батареей Вася вздрогнул, возмущенно уставился на бутылку и сообщил мне, что я ее большая дура, чем он ожидал и, что от такой водки и простудиться недолго и, что горло у него не казенное и теперь ему придется ждать когда флакон оттает… Напоследок, расстроенный Вася бабахнул по радиатору, ржавым гаечным ключом, вытер промасленные руки о декоративный фартук, висящий возле плиты, запихнул оттаявшую, заплаканную бутылку в грязную сумку с инструментами и, не прощаясь, ушел включать отопление.
К вечеру в квартире потеплело. Горячий, сухой воздух быстро справился с сыростью и с неприятным запахом. Новые, раскочегаренные Васей батареи, грели отлично и доказывали, что не такая уж я и дура.
Уютно свернувшись под одеялом я, с улыбкой вспоминала прошедший день и потихоньку засыпала. Дождинки за окном не разбивались, как обычно гулко, о металлический карниз балкона, не барабанили (в стекла) по откосам, а шлепали тяжелыми ляпающими, грузными каплями о накопившийся за осень толстый слой прилипших, мокрых листьев.
Муж был в командировке, за стенкой дрыхла, набегавшаяся за день дочка, в доме наконец-то стало сухо и тепло, от батарей исходил потрескивающий, горячий дух, напоминающий мне запах бабушкиной гостиной, которую протапливали только на Рождество к моему приезду. Засыпающие мысли лениво толкались в голове, в какой-то момент я сладко потянулась и обняла руками теплую, еще пахнущую мужем, подушку.
- Как хорошо. Как все хорошо. Какое счастье…,- подумала вскользь, боясь сглазить, и… буквально через секунду на тумбочке завибрировал телефон и раздался звук входящего сообщения.
- Не буду смотреть, утром прочитаю, поздно уже, завтра гляну,- запричитала, а рука тянулась из-под одеяла к трубке, пальцы нажимали кнопочки и в окошке высветился текс смс-ки:
- Прилетаю завтра в шесть утра. Встречай в Борисполе. Алла.
Дальше шел номер рейса и время прибытия.
- Что за Алла? Кто такая? Почему в шесть утра? Который сейчас час? Двенадцать? Судя по входящим данным, сообщение отправлено три часа назад, тогда получается, что завтра уже сегодня, — сладкий сон и умиротворение пропали навсегда. Раздраженно выползла из теплого гнездышка, завернулась в толстый плед и пошла на балкон курить.
Единственная Алла, которую я знала, была моя троюродная или четвероюродная сестра, пять лет назад уехавшаяй жить в Америку. Пять лет я ее не видала, с удовольствием, не встречалась бы еще десять и вдруг это сообщение.
- Ну, что за человек, ничего ее не меняет. Вот уж, воистину, горбатого могила исправит. Какая была, такой и останется навсегда. Ни тебе здрасьте, ни досвидания, никаких будьте любезны и если позволите. Все нипочем. Встречай и все тут.
- А может я не могу, может заболела, занята, переехала в другой город, умерла в конце концов. Пять лет ни ответа, ни привета, ни открытки, ни звонка. И вот, явилась, радуйтесь.
Я злилась, курила сигарету за сигаретой, понимала, что уснуть уже не смогу и вообще через несколько часов придется выходить на улицу в дождь и слякоть и переться в аэропорт, встречать родственницу.
- Да ладно, если бы только встречать. Вспоминая Алку, я предполагала, что в Полтаву к родителям она сразу не уедет, а сколько времени собирается гостить у нас, вообще не известно. Алка, девушка, способная за пару часов вынести мозг из кого угодно, а за несколько дней общения ее хочется задушить самолично.
Путаясь в складках волочащегося по полу пледа, побрела на кухню варить кофе, по пути вытащила с книжной полки старый домашний альбом, Поглядывая на закипающую в турке вязкую жидкость, лениво открыла альбом.
Алкиных фотографий в альбоме было мало. В основном это были групповые, семейные снимки с каких-то праздников. Свадьба маминой младшей сестры, чей-то День рождения, похороны дедушки. На всех этих, старых, как будто лакированных, с ажурно вырезанными краями снимках мы с Алкой стоим где-то с краешку, застывшие как солдаты в строю, вытянув руки по швам и плотно прижав к телу ладони. Глядя на наши замершие лица и вытаращенные глаза было ясно, что поступила команда не моргать и не портить тем самым исторический кадр.
Беленькие платьица, торчащие вверх хвостики, тоненькие ручки, сбитые, замазанные зеленкой коленки. На всех этих фото мы всегда рядом, плечом к плечу.
Вообще-то в детстве мы с Алкой дружили. Встречались в основном летом, когда родители отправляли нас гостить к бабушкам. Наши бабушки тоже были сестрами и жили по соседству. Дни напролет мы бегали из одного дома в другой, придумывали всяческие девчоночьи игры, таскали в маленьких металлических ведерках воду из корыта с дождевой водой, поливали ею кучу непросеянного, речного песка, привезенного дедом для каких-то дворовых надобностей, и увлеченно ваяли песочные пасочки и пирожки. Бабушки щедро выдали нам, целую гору обрезков и лоскутов ткани для наших кукольных игр и каждый день мы мастерили своим пластмассовым пупсам новые одежки. Самые красивые и яркие кусочки ткани мы собирали в отдельную коллекцию, хранили их в специальных коробках и когда к нам в гости приходили местные девочки устраивали игру в тряпочки. Игра была простой и незатейливой, каждая девочка вынимала из коробочки лежавший сверху лоскуток и клала напротив себя, совместно мы решали у кого самая красивая тряпочка, тому и доставались все выложенные по кругу сокровища. Все мы очень дорожили нашими коллекциями и старались их всячески пополнять. Однажды, в воскресенье, когда бабушка ушла с соседками на кладбище, мне удавалось беспрепятственно забраться в старый, приторно пахнущий нафталином сундук, и отчекрыжить несколько ярчайших кусочков ткани с подкладок старых шелковых бабушкиных юбок и, понимая, что совершаю непоправимый вред, аккуратно срезать маленький лоскутик от бабушкиной свадебной фаты. Понятное дело, что в этот праздничный, воскресный день, я победила всех подружек в нашей тряпочной игре и, радостно приволокла домой, разбухшую коробку, доверху набитую кусочками ярких тканей. Опасаясь, чтобы бабушка меня не увидала, и не позвала кушать и, чувствуя легкую вину за совершенное утром преступление, коробку в дом я относить не стала, а спрятала ее в цветнике под окнами. Набегавшись за день, отрыдав свое за ненавистным ужином из баклажанов с мясом и выпросив у бабушки, полагающиеся по воскресеньям конфеты, заплаканная и довольная я ушла спать, так и оставив на улице спрятанные в петуньях тряпочки. Утром моя волшебная, самая красивая в мире коллекция исчезла. Коробочки в палисаднике не оказалось, я истоптала все цветы в поисках своих сокровищ, но так ничего и не обнаружила. Размазывая грязными, испачканными землей руками, горькие слезы я побежала к бабушке, с разгону уткнулась лицом в ее юбку и рыдала не останавливаясь. На минутку отрывая руки от бабкиных коленей, я с надеждой смотрела на бабулю, горестно, как взрослая всплескивала ладонями и, заикаясь, повторяла одно слово: «Тря…, тряпочки, тряпочки»
Коробка моя пропала без следа. Невзирая на то, что мы с Алкой организовали целый следственный комитет, напрашивались в гости к подружкам и, придя, под всевозможными предлогами пытались проникнуть в дом и отыскать утерянный клад, никаких успехов наше следопытовское движение не принесло и коробочку мою, обнаружить так и не удалось.
Детские слезы искренни и недолговечны, обиды горестны и преходящи, память коротка и добра. Я быстро утешилась и придумала кучу новых игр. Мы собирали камушки и ракушки, сушили листики и делали гербарии, одевали на спички юбки из мальв, астр и чернобривцев, сверху водружали шляпки из петуний и матиол и сооружали пышные, пахучие бальные туалеты.
Лето пронеслось, как всегда, незаметно. Приехали Алкины родители и увезли ее домой в Полтаву, я заскучала и с нетерпением ждала приезда своих родных. Перед самым возвращением в город, забежала попрощаться с бабушкой Аллы и не застав ее во дворе заглянула в летнюю кухню. Моя двоюродная бабка устроила генеральную уборку и весь, накопившийся за лето хлам, грудой лежал посреди кухни. С самого краешку, почти у самых своих сандалий я увидала ту самую, утерянную коробочку и, рассыпавшиеся по полу тряпочки. Не зная, что сказать, опешив от неожиданности, я наклонилась, подняла и сжала в ладошке один единственный лоскуток, тот самый, вырезанный из бабушкиной фаты.