Визит (2012) (часть1)

Автор: Иван Солнцев Лето казалось странной, бесконечно затянувшейся осенью…
Он шел в одиночестве, прямо через аллею пустынного парка, не сильно торопясь. Лимит времени не был определен, времени постоянно то не хватало, но, казалось, было в избытке, а сейчас его было всегда ровно столько, сколько должно было.
Он осмелился поднять взгляд от вытоптанной дорожки, но не стал оглядываться вокруг, а взглянул лишь на небо. Он приостановился и несколько секунд всматривался туда, словно бы ища ответа, поддержки, совета в том, что ему делать дальше. Но кроме очевидного ответа – двигаться в том же направлении – так ничего и не увидел. И продолжил путь. Визит, который он должен был осуществить, был слишком важен, чтобы передумать.
Времени было ровно столько, сколько нужно. И поэтому Он решил попытаться ещё раз восстановить картину происходившего за последнее время, чтобы осознать, как все пришло к этим часам, минутам, секундам пути к Ней.
Они познакомились примерно год назад, весной, в самый период цветения эмоций, и, казалось, весь мир рукоплескал их союзу. Первые пару месяцев они любовались друг другом постоянно, не чая души друг в друге, ловя каждое слово, каждый намек друг друга, стараясь не расставаться более чем на час. Благо, средства связи позволяли это, и, стараниями мобильных операторов, им было легче всегда быть уверенными в том, что с другим, с той второй половинкой все в порядке. Глупо, наивно – возможно. Но они купались в этих чувствах, даже понимая, что миллионы и миллиарды до них могли испытывать то же самое, даже понимая, что окружающие могут подхихикивать над ними, даже понимая, что все в этом мире недолговечно и мимолетно, и эти чувства тоже когда-то могут иссякнуть. Они ловили моменты счастья и наслаждались ими.
Она приехала в Город учиться, заодно подрабатывала то там, то сям – Студенческий Трудовой Отряд, который уже перестал быть студенческим, а стал просто-напросто кадровым агентством, Ей быстро надоел избыточной суровостью графиков, подработка на частного предпринимателя в торговле тоже перестала быть интересной, и Она устроилась на почасовую подработку в небольшую маркетинговую фирму, коих развелось по стране сотни тысяч – с момента прихода свободного рынка маркетинг, реклама, промоушн и мерчандайзинг стали играть роли гораздо более важные, нежели принято было считать в широком обывательском круге, и пока ещё неквалифицированной студентке проще всего было найти работу в этом направлении.
Он работал, вернувшись из армии, у старого великовозрастного друга в автосервисе, совмещенном с разборкой иномарок. На вопросы – почему, мол, не идешь учиться, голова же на плечах есть, отвечал невнятно и в ключе «когда жареный петух на горе раком перекрестится», что отбивало охоту интересоваться дальше. Он и сам не знал, почему, но пока желания расти дальше по карьерной лестнице не было, тем паче, что трудолюбие и готовность перерабатывать приносили свои материальные плоды, ощутимые им уже сегодня, а потому о завтрашнем дне думать было чаще всего лень. Он принципиально пользовался такси и общественным транспортом и не покупал машину, хотя мог купить и уверенно обслуживать приличную подержанную иномарку – права пылились дома на полке, как, впрочем, и многое другое в его однокомнатной квартирке, оставленной на него щедрыми родителями, переехавшими вскоре после третьего замужества матери («Ну, уж на этот раз я не прогадала – первый настоящий мужик встретился» - дубль третий, как видел это Он) в уютный коттедж новоиспеченного супруга недалеко от удобного въезда Кольцевую.
Она приехала из Архангельска, плюнув на возможность учиться и жить под крылышком у матери – предпринимательницы нижней планки среднего класса, взяв денег только на первое время и со скромным расчетом, даже не предположив риска, что может не поступить, и все пройдет напрасно. А к следующему году процесс будет безбожно запущен. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского, решила Она и не прогадала, поступив ровно туда, куда хотелось, на бюджетное место с первой попытки. Как это было называть правильнее – чудом или сном – первый месяц Она понять не могла, но потом все пошло своей чередой – пары, новые подружки, необходимость обеспечивать себя и упорно отказываться от сладких, как пышный торт для рабыни диет после 11 вечера, денежных переводов от матери. Уверенность, что все следует зарабатывать самой Ей привила дальняя родственница, науськивавшая с малых лет двоюродную племянницу быть независимой от всех, в первую очередь – от мужиков, которые «готовы купить тебя как кухарку и наложницу, а сами кроме как материально и удовлетворить не могут, и все время ноют, как они устали на своей секретарше…простите, высокооплачиваемой работе». Мать смотрела на это сквозь призму того факта, что её муж, которого в самое неподходящее время убил быстротечный рак, горячо поддерживал мысль о жизни дочери в самом эпицентре экономических свершений, и только из этих соображений материнский инстинкт пришлось ударить ногой, в лицо. Но не добить насмерть, а позволить ему отговорить дочурку от идеи залезть «по уши в Москву», предложив в качестве альтернативы второй по значимости город страны. Это была своего рода золотая середина между отправкой ребенка – а для матери отпрыск и в пятьдесят еще ребенок, что уж говорить о зеленых восемнадцати – в самое пекло и приковыванием его цепью на родной земле, где и так было, куда податься работать и учиться.
У каждого – и у Него и у Нее – было по маленькой истории жизни за плечами, и теперь они считали, что их истории станут одной единой. Совместные походы в развлекательные заведения, посиделки с друзьями, ночные прогулки в теплые ласковые ночи, наполненные влажным дыханием городской реки и романтизмом разделения города в период разведения мостов – все это и многое другое стало необходимо, как воздух, и казалось, что так было всегда. Его родителям было абсолютно безразлично, что там с личной жизнью и сына-пасынка, Её мать знала, что у дочки появился кто-то, в кого она всерьез влюбилась, а ведь по жизни дома такого не бывало, и это вызывало у матери смешанные чувства – от недоверия к радости за удачное стечение обстоятельств в Её жизни.
Все шло своим чередом. Вероятно, своим чередом шли и мелкие размолвки, которые стали проявляться уже где-то на третий месяц их романа. Она частенько ночевала у Него, и это в какой-то мере разгружало её соседок по комнату в общежитии – снимать жилье, пусть даже самое скромное, она категорически отказалась, несмотря на материальные гарантии матери. И Он со временем стал предлагать вовсе переехать к нему, со всеми вещами, но что-то Её останавливало, заставляло сказать «нет», и Он не спорил, по крайней мере, не пытался давить на нее в этом направлении, полагая, что все придет само собой. Она же понимала, что, в должной мере, это страх заставляет ее отказываться – иррациональный, глупый, порождающий странные, несвязные сомнения. И если первое время Она относилась к этому как к норме для девушки столь юного возраста, то со временем эти смешанные чувства стали пугать Её саму и вносить еще больше сумятицы в отношения с Ним. Когда эти сомнения и страхи – мелкие, но злобные, как комары в июльский полдень – вновь посещали ее при общении с Ним, это находило выход в эмоциональных всплесках, кратковременных вспышках гнева, но Он предпочитал думать, что это вполне естественно в контексте каждого конкретного разговора, и закрывал на это глаза.
Тем не менее, время меняло отношение ко многим вещам, как для Него, так и для Нее. Не то, чтобы они охладевали друг к другу – скорее наоборот, взаимная привязанность все усиливалась, и, наверное, каждый из них ощущал растущую меру ответственности за другого в этом ключе, а это также давало свои плоды. Мелкие червоточинки в виде мыслей, настроений, домыслов всегда копятся в каждом из нас, выстраивая замысловатые цепочки и выдавая зачастую ошеломляющие результаты по отношению к близким. В какой-то момент начал срываться и Он. Каждый конкретный повод казался обоснованным, как и для Нее самой – поводы для ее срывов, но едва ли не сразу после эдакого микроскопического скандала они оба жалели о высказанном «фи» и просили прощения друг у друга. Они не стеснялись выражения чувств в ласках, и секс – разнообразный, многогранный, чувственный, без намека на автоматизм – всегда приносил удовлетворение и ощущение максимальной, стихийной привязанности, и это укрепляло их в вере друг в друга.
Безусловно, каждый из них понимал, что и на солнце бывают пятна, а потому без негативных эмоций, прорывающихся сквозь их общение, не может быть и всех тех теплых и нежных чувств, которые не угасали ни у Него, ни у Нее.
Но поводы для конфликтов, конечно же, находились.
Она могла жить у него по несколько дней, и за эти дни обязательно два или три раза должно было вспыхнуть ее недовольство по тому или иному поводу. Что-то не так сделал дома, как-то не так сказал что-то Ей – все абстрактно, каждый раз новый повод, только с течением времени то-то повторялось и начинало закостеневать – в такие моменты Он серьезно задумывался о том, что будет с такими поводами для ссор, если они начнут жить вместе постоянно, но старался отгонять такие мысли, считая, что сможет решить любые проблемы твердой хозяйской рукой.
Однажды вечером Он не смог дозвониться до нее, хотя они договорились созвониться часам к семи и решить, как будут проводить пятничный вечер. Поиски через подруг результата не дали, поездка в женское общежитие университета кроме истерического припадка вахтерши в ответ на достаточно мирные вопросы, также не принесла никакого результата. Отчаявшись, Он вернулся домой, чтобы, наконец, впервые с утра съесть что-нибудь большее, чем чашка чая с бутербродом, и уже потом продолжать поиски. В районе девяти вечера она позвонила в домофон.
- М’лый, ‘ткрвй!
Забавный акцент достаточно однозначно раскрывал примерную картину её вечернего времяпрепровождения.
- Н’ чт’? – она захлопнула тяжелую металлическую дверь и оперлась на неё спиной, с глупой улыбкой нацелив плавающий взгляд на Него. – Ты н’ мня смтришь, к’к н’ врага народа.
- Да не то, чтобы, - он оперся о стену плечом, скрестив руки на груди. – Как прошло?
Она была довольно восприимчива к алкоголю, вплоть до серьезного отравления от сравнительно небольших порций, и некогда они договорились, что без его ведома никаких возлияний не будет. Впрочем, с учетом уровня нравственности контингента ее подруг, надежд было мало. И они рухнули в этот момент.
- Ой, тьф..хх...на тебя, - она лениво махнула на Него рукой и, с трудом проведя отстыковку от двери в квартиру, встала на курс в направлении кухни. – Был’ б о чем всп..вспмин’ть…
Она грохнулась на стул, не обращая внимания на его сверлящий насквозь взгляд сверху вниз.
- Ну, у н’шей девочки, Сабины, рож… тьфу, бля, д’нь ‘ждения. А я забыла, меня и взяли стройно в оборот... А ты ждал, да?
- Да как сказать – ждал, - Он пожал плечами, - уже планировал морги-больницы-ментовки объезжать. А просто-напросто позвонить уже по факту вашего замеса, видимо, было не судьба? И вообще, с какого хера ты решила нажраться, с твоим-то здоровьем?
- Да пр’крати ты! – Она вскочила со стула, покачнулась, передумала и плюхнулась обратно. – Что вы, что вы, литр ш… шу… м’ть моя…шампуня залила в бак, уже преступление. Ты с др’жками и больше выжирал на ваших пирушках.
- Я в больницу не попадал с двух бокалов вина, - серьезно ответил Он и сел на стул напротив нее.
- Да знаешь чт’? – Она смотрела ему прямо в глаза мутным взглядом. – П’шел ты в жопу, милый. Я тебе не роб… не раба, чтобыты мн’й мапин… манеп… манипулировал. Я устала. Я спать. Х’чешь выгнать м’ня?
- Иди, - тихо процедил он.
- Давай, - она вновь вскочила, теперь для контроля опершись на кухонный стол, - давай, покажи, что ты мужик, ууу… - она схватилась за голову, но тут же опустила руку.
- Иди спать, - уже явно повысив тон, ответил Он.
Она ничего больше не сказала и, неуверенно прошагав в комнату, завалилась прямо на недавно приобретенную в ИКЕЯ широкую кровать, где и проспала до утра. Поутру, приняв душ, она не сказала ни слова. Ему говорить тоже не хотелось. Необходимо было разобраться в самих себе, своем отношении к произошедшему. А потом уже разбираться между собой.
Время шло, и неурядицы такого рода забывались, по крайней мере, внешне. Безусловно, глубоко внутри каждый из них носил шрамы от былых ран, и воспоминания о каждом случае, ставшем причиной появления своего, индивидуального шрама, сквозили через рассудок, заставляя его слегка отступать в моменты, когда очередное упоминание о том времени, о той погоде, о тех днях недели поднимало на свет горечь, которую они хотели основательно залить сладким сиропом нежности, раз уж избавиться от неё окончательно было невозможно. Безусловно, они жили в надежде на лучшее, и когда очередной вечер сводил их в теплых объятьях, а утро радовало близостью самого нужного в жизни человека, ни Он, ни Она не могли поверить, что очередная ссора снова выведет их из равновесия. Они не забывали беспокоиться друг о друге, хотя, конечно, и не переписывались почти безостановочно, как это бывало в первые месяцы.
Тем не менее, обстоятельства были сильнее слепого стремления к очевидному благополучию. Вечером очередной пятницы, уже зимой, которая в Городе проходила достаточно жестоко, с глубокими, затяжными морозами, Он заканчивал работу и собирался домой, зная, что Она уже дома – Она собиралась готовить свою фирменную пасту «болоньезе» и специально съездила в винный магазинчик за бутылочкой безалкогольного «Клаус Лангхофф», которое в пьющей напропалую стране считалось редкостной экзотикой. Буквально за час до конца рабочего дня, который более не предвещал заказов, Он уже собрался уйти пораньше, как обнаружилось, что один из собирающихся в отпуск механиков разросшейся мастерской дяди Васи (в миру Василия Сорокина) решил проставиться весьма оригинальным способом – посредством «травы». Робкие попытки отказаться оказались погребены под шумом доброжелательных товарищей, и ворота мастерской закрылись изнутри.
Он не курил табак, однако к марихуане, гашишу и тому подобным легким наркотикам относился куда как более благосклонно, и отношение к самому процессу курения менялось в зависимости от поглощаемого вещества.
Совершенно внезапно, словно из-под полы спекулянта времен торговли продуктами по карточкам, в кругу приятелей появился ящик слабоалкогольного пива, и процесс неторопливой беседы со смехом, анекдотами и байками затянулся. Уже на третьем часу веселья все понемногу начали осознавать, что пора расходиться, и Он был одним из первых, кто вспомнил о возвращении к жизни за пределами гаража, где ждала Она. Но отдаленность, словно бы затуманенность Её образа позволяли ему легче относиться к внезапно посетившему его чувству вины за то, что он уже давно должен был приехать домой или, по крайней мере, позвонить и сообщить о задержке.
Её радости при встрече все ещё крайне расслабленного субъекта, хлопком закрывшего за собой дверь и направившегося сразу на кровать в комнату, не было предела. Скрестив руки на груди и ощущая прилив ярости, Она зашла вслед за ним.
- И как это называется? У тебя часы сломались?
- У меня? Блин, - Он хлопнул себя ладонью по голове, но продолжил все также сидеть на кровати, лишь скинув ботинки. – Знаешь, я ведь начисто потерял счет времени. Мы с ребятами…
- С ребятами – это замечательно, это великолепно, - она заметно повысила голос. – Тем не менее, мы же договорились, я затрахалась тебя ждать, а телефон уже расплавился от вызовов. И почему? На что ты на этот раз меня променял?
- На этот раз? – Он изобразил искреннее удивление. – Мне явно послышалось. Ну, да, я задержался, у нас был повод…
- Охрененный повод забить на меня, плюнуть и растереть! – Она сдерживала злость, как могла, хотя внутренне ей уже хотелось как следует поколотить его, и тогда, возможно, стало бы гораздо легче – словами выразить то, что кипело внутри нее, было невозможно.
Он отрешенно хмыкнул.
- Бревно ты легко выдернула, а про соринку свою забыла.
- Вот оно что, - она покивала. – Пожрешь, что найдешь.
Она собралась и ушла. Точнее – уехала, поскольку Он уговорил её взять такси, вызвал, обозначил маршрут и проводил до машины. Все это в отсутствие каких-либо проявлений эмоций с Ее стороны. Ее несло по инерции в море слез и обид, которые росли самопроизвольно, вне зависимости от статичности и неизменности внешних обстоятельств. Несмотря на бодрящий холод, преследовавший Его до самой двери в квартиру, Он ощутил себя безумно усталым, когда вернулся.
- Да, надо пожрать холодных макарон. И лечь в холодную постель, - Он обозначил сам себе цели, выполнил их и ушел в глубины сна, чтобы уже завтра разобраться со всем этим нагромождением абсурда.